Держава (том третий)
Шрифт:
— Главный лозунг — земля крестьянам, — солидно откашлялся Винавер. — Правительство, ясное дело, этого не допустит. И так помещики им недовольны. А крестьяне начнут разочаровываться в царе–батюшке. Не сразу, но постепенно это произойдёт. Если, конечно, Николаша чего–нибудь этакое не выкинет…
— Витте уже выкинул, — скаламбурил, хохотнув, Рубанов. — А братец мой сам от него ушёл… Поддержки и опоры у императора, ни с какой стороны нет.
На первом заседании Дума практически единогласно выбрала председателем московского депутата, профессора римского права Муромцева. Товарищами председателя стали: князь Долгоруков и Гредескул. Секретарём избрали князя Шаховского.
— Господа! —
Встав за трибуну, волнуясь и жестикулируя, тот громко и невнятно зачастил:
— Долг чести, долг совести требует, чтобы первое свободное слово, сказанное с этой трибуны, было посвящено тем, кто свою жизнь и свободу пожертвовал делу завоевания русских политических свобод… Свободная Россия требует освобождения всех, кто пострадал за свободу, — под бурные овации пошёл к своему месту.
— Хорошо сказано, хотя и явно перебрал со словом «свобода», — аплодировал Рубанов, не слушая следующего оратора, который кричал и не мог докричаться до топающих, хлопающих и свистящих депутатов:
— По неполным данным, в январе этого года было совершено восемьдесят политических убийств, в феврале — шестьдесят четыре, в марте — пятьдесят… Уже и в этом месяце — пятьдесят шесть…
— Почему уменьшаются? — завопил Муев. — Надо как в прошлом году. Амнистию-ю!
— Амнистию! Амнистию! — под топот, скандировал зал.
Оратора, под одобрительные возгласы депутатов, Муромцев лишил слова — неактуальная речь.
Вторым пунктом шло обсуждение земельного вопроса.
Камнем преткновения являлись два аграрных законопроекта. Один внесли и отстаивали кадеты.
— Господа! — глядел с трибуны в зал Винавер. — Крестьян следует наделить землёй за счёт казённых, монастырских и удельных земель. А также за счёт частичного отчуждения помещичьих земель.
Муромцев доброжелательно кивал головой с председательского места, и скрипя сердцем давал слово умеренным оппонентам, которые указывали, что даже при отчуждении всех помещичьих земель, крестьянские хозяйства получили бы незначительную прирезку, где–то около десятины на душу. Но тогда исчезли бы сторонние заработки.
— Плевать на сторонние заработки, — получил слово Муев. — Фракция трудовиков права и социал–демократы их поддерживают. Следует отчуждать помещичью землю и вводить уравнительное землепользование.
— Думаю, он сам не знает, что это такое, — зашептал Винаверу Георгий Акимович. — Потому что культурный человек с инженерным образованием, это нонсенс. Главное — покрасоваться перед депутатами и к тому же пропишут в газетах.
Через несколько дней после открытия Государственной Думы, в кабинете Трепова собрался весь цвет министерства внутренних дел: вице–директор и заведующий политической частью Департамента полиции Пётр Иванович Рачковский, жандармский полковник Герасимов и в начале года откомандированный в распоряжение дворцового коменданта Трепова и назначенный им начальником дворцовой охранной агентуры Спиридович.
Всех их, каждого в своё время, Дмитрий Фёдорович приблизил к себе, поставив на высокие должности в министерстве: «Рачковский мне понадобился как политический советник, — бросил взгляд на вице–директора. — Я более — генерал, и потому во внутренних политических делах чувствую свою некомпетентность. А этот господин — творческая, интригантствующая и циничная личность, — мысленно улыбнулся дворцовый комендант. — Первая должность — сортировщик киевской почтовой конторы. Пробовал подвязаться и в литературном деле. Заведовал редакцией в журнале «Русский еврей». Есть русские евреи, а вот еврейского русского нет, — в лёгкую, мысленно, позлословил насчёт евреев. — Есть русский немец, но нет немецкого русского, — с трудом сдержал смех от своих умозаключений
и перевёл взгляд на жандармского полковника, — но главное, Рачковский весьма удачно заведовал в Париже заграничной агентурой российского политического сыска. Но аферист. Биржевые дельцы — лучшие друзья. Вот пусть теперь приглядывает за полковником в роли советника и консультанта. Он провинциал и тоже ничего не понимает в политических интригах Санкт—Петербурга. Пусть привьёт ему изворотливый стратегический ум… Но, к сожалению, они не сошлись характерами. Гибкость и политические комбинации Петра Ивановича раздражают полковника. И когда–нибудь солдатская его прямолинейность и неумение лавировать, будут стоить ему головы».— Господа, — прервал затянувшееся молчание Трепов. — Позвольте представить вам нового сотрудника Александра Ивановича Спиридовича. Хотя ему чуть за тридцать, но подаёт большие надежды. Мастер сыска с волей боевого офицера. Умеет поставить розыск, найти и арестовать преступника.
Молодой ротмистр, поднявшись, коротко, по–военному кивнул каждому из присутствующих, негромко щёлкая при этом шпорами.
— А пригласил я вас, господа, вот по какому поводу, — взял со стола исписанные листы. — Протокол пристава 2-го СПБ уезда Недельского о найденном им в Озерках трупе: «1906 года апреля 30 дня полицейский урядник Людорф доложил мне, что в Озерках на даче, усмотрен на втором этаже повешенный человек».
«Нам–то это к чему?» — слушая Трепова, недоумевал Рачковский.
«Интересно, куда кривая вывезет?!» — внимательно вслушивался в текст протокола Герасимов.
«…Из расспросов дворника узнал, что 24 минувшего марта дачу эту нанял один господин, назвавшийся Иваном Ивановичем Путилиным».
«Почему не Ивановым?» — сам себе задал вопрос Герасимов.
«… Назвавшийся Путилиным хорошо одет, лет 45, гладко выбритый, волосы на голове с проседью, человек красивый и представительный».
«Таких много, но это явно Рутенберг», — затаил дыхание жандармский полковник.
«… В присутствии местного урядника Людорфа, а также понятых, дача была вскрыта, и обнаружился повешенный. По всем признакам и по сличению с фотографической карточкой напоминающий бывшего священника Георгия Гапона».
«Вот оно что! — поразился Герасимов. — Стопроцентно дачу снял Рутенберг. Он и прикончил старого дружка».
«… Верёвка, на которой висит тело, обыкновенная для сушки белья, повешена на незначительную железную вешалку…», — далее следуют описания одежды и прочее. Найден обратный Финляндской железной дороги билет второго класса от 28 марта. Это, видно, и был его последний день.
— Вот так проходит слава земная! — патетически воскликнул Рачковский.
— Собаке — собачья смерть! — подытожил услышанное жандармский полковник, не усвоивший ещё политическую науку господина Рачковского.
Спиридович, как самый младший по возрасту и чину, скромно промолчал.
3 мая на стол Трепова лёг рапорт исправника Колобасова о похоронах Гапона: «Похороны прошли спокойно, — прочёл дворцовый комендант. — Присутствовало около 200 человек. На могиле поставлен деревянный крест с надписью: «Герой 9 января 1905 г. Георгий Гапон».
Через день после заседания у Трепова Петра Ивановича Рачковского пригласил к себе новый министр внутренних дел Столыпин.
«Надо же, какую люди стремительную карьеру делают, — входя в кабинет, позавидовал вице–директор. — Практически вчера ещё губернатором был
и здрасте», — поклонился, украдкой разглядывая открытое властное лицо с чёрной бородой и чуть закрученными вверх усами.
Для зондирования политической почвы, собрался пошутить насчёт того, что являются с министром тёзками, но не решился, уловив веявшую от него внутреннюю силу и гордыню: «Словно от хана Золотой Орды», — скромно уселся на предложенный стул.