Держава (том второй)

— Я тоже вспоминаю об этом. То, что с нами происходит в юности, на всю жизнь откладывается в голове, — задумчиво пригладил бородку и улыбнулся Элле её супруг. — И даже случившиеся опасности принимают какой–то приятный романтический флёр, — дотронулся до белого крестика четвёртой степени, прикреплённого на колодке перед высшими орденами России, согласно статусу, полученными сразу после рождения.

— И что же произошло тогда с тобой? — с интересом глянула на супруга Элла. — Ты всё время скрываешь от меня…

Не заметив предупредительного знака великого князя, Максим Акимович досказал давнюю историю:

— О произошедшем событии в то время много говорили в армии. Правая колонна генерала Власенко, где находился гвардии капитан Романов, была замечена неприятелем и подверглась сильнейшему артиллерийскому обстрелу. Солдаты и офицеры ответным огнём несколько успокоили неприятеля, а рядом с капитаном Романовым взорвалась и завалилась набок пушка.

— Как давеча обер–прокурор Победоносцев, — видя, что жена побледнела от переживаний, пошутил великий князь. — Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой, — остановил он разговорившегося генерала. — Главное, мы живы. Жива Россия и жива Москва. Предлагаю выпить за лучший город на земле — Москву, — предложил тост генерал–губернатор.

Аким вновь сморщил лоб, стараясь запомнить: «Но Москву переменю на Петербург», — решил он.

____________________________________________

В день встречи двух генерал–адьютантов, на Путиловском заводе происходило молебствие по случаю выпуска тысячной пушки.

По воскресному одетые рабочие, стоя рядами в гигантской пушечной мастерской, истово крестили лбы, любуясь созданной их руками трёхдюймовой скорострельной красавицей.

Рядом с помостом, на котором установили именинницу, стояли братья Дришенко.

Двадцатилетний Артём крестился и, увлёкшись службой, временами подпевал диакону.

Его младший брат Герасим, с трудом сдерживая зевоту, крутил головой по сторонам и подмигивал знакомым, мечтая скорее усесться за стол с угощением.

Но служба затянулась.

— Тысячная пушка, выпущенная 24-го ноября 1902 года, — прочёл он надпись на щите возле пушки, и тихонько охнул, получив локтем в бок от брата.

— Гераська, не вводи в грех, хоть разок лоб свой окаянный перекрести, — зашептал Артём. — С Обуховского выгнали, дождёсси, и отсюда наладят, — склонился перед подошедшим с иконой в руках батюшкой.

— А я что? — лениво перекрестился Герасим, с трудом удержав зевоту. — Вес 21 пуд 26 фунтов, — зачастил он шёпотом, крестя лоб: «Пусть поп думает, что молитву читаю, — с трудом удержал смех. — Поп — значит, пастырь овец православных, — на этот раз хихикнул он. — Вот и стоим как бараны», — радостно отметил, что служба закончилась, и бросился к столу.

Гремя скамейками, рабочие солидно рассаживались за накрытыми столами.

— Одно только пиво, ни водочки, ни винца, — вздохнул Гераська.

— Зато закуси море… Ешь — не хочу, — уплетал за обе щёки Артём, запивая еду пивом.

Когда, насытившись, и поблагодарив за угощение начальство, толпа расходилась, к братьям подошёл худенький прыщавый очкарик в пальто с бобровым воротником и меховой шапке.

«Ишь, какой справный прикид на очкарике», — позавидовал Гераська.

К его удивлению, прыщавый господин, особо не чинясь, протянул руку и поздоровался с братьями.

— Инженер Муев, — представился он, чётко произнеся первую букву фамилии. — Иосиф Карлович. — И на всякий случай уточнил, — первая буква «М».

— Дришенко Герасим, — солидно пожал протянутую руку. — В серёдке буква «Ш», — тоже уточнил на всякий случай.

Артём молча пожал вялую мягкую ладонь, подумав, чего это понадобилось от них молодому начальнику.

Оглянувшись, инженер произнёс:

— Привет вам, ребята, от Александра Васильевича Шотмана, — сощурив глаза за очками, проследил за реакцией рабочих.

— Как он? — обрадовался Гераська.

«На хрена он нам сдался?» — засопел Артём.

— Всё нормально, — понизил голос Муев. — Работает под другой фамилией на одном из военных заводов, — вновь покрутил головой. — Я больше месяца к вам присматриваюсь, — подёргал прыщавой щекой.

«К девкам бы лучше присматривался, — недовольно нахмурился Артём, — то–то, вся рожа в прыщах».

— Чего на улице мёрзнуть, пойдёмте в чайной посидим, — вытянул руку в сторону заведения.

— Лучше в закусочную, — указал в другую сторону младший Дришенко. — Там антиреснее согрев получится, — сделал тонкий намёк инженеру.

«Анженер всё понял правильно, — разливал водку Герасим, — недаром их столько лет уму–разуму учат».

— Мне чисто символически, — почти свёл большой и указательный пальцы Иосиф Карлович, показывая дозу.

«Вот такой у тебя и есть, потому–то вместо танцев на собрания ходишь», — повеселел Артём, поднимая стакан.

— За демократию, — прошептал тост Муев.

— А по мне, так лучше за трёхдюймовку, — выдвинул встречное предложение Артём. — На Обуховском и вовсе громадные пушки производили.

— Тогда я за девиц выпью, — мигом сглотнул огненную жидкость Герасим и, задохнувшись, долго махал ладонью перед лицом. — Фу-у, — выдохнул воздух. — Крепка царска власть, — лениво взял с тарелки солёный огурец.

Есть не хотелось.

— Крепка, да не совсем, — ухватился за подброшенную тему Муев, подумав, что зря Шотман ребят хвалил. Особенно младшего. Алкоголик какой–то. На баррикады надо идти, а он в закусочную норовит шмыгнуть. — Народ идёт в революцию, чтоб бороться с ненавистным царским режимом, — сделал глоток из стакана и раскашлялся, уронив с носа очки.

«Револьцанер, мать его яти, — хмыкнул Артём, — вон как башкой мотает, аж половину прыщей вместе с очками стряхнул».

Герасим аккуратно врезал инженеру по спине.

От удара у того выпучились близорукие глаза, словно узрел приход революции, но кашель прошёл.

— Легче стало? — наливая в стакан, добродушно поинтересовался Гераська. — Али ещё полечить?

— Легче-е, — просипел Иосиф Карлович, вытирая платком нос, глаза и стёкла очков.

— Да-а, — осоловело глянул на инженера младший из братьев. — Мне про птичку ндравилось, — хотел встать и громко продекламировать, но старший, зная повадки младшего, схватил того за локоть и усадил на расшатанный стул. — И тока гордый буревестник.., — подперев щёки ладонями, зашептал Герасим, — над седой равниной моря.., — сомлев, стал засыпать над столом.