Держава (том второй)

— Совсем братка раскиселился, — подытожил ситуацию Артём.

— Хто-о? Я–я–я? — поднял голову младший. — Неправда-а…

— Царские сатрапы, — зашипел Муев, — произвели аресты наших товарищей в Саратове. Видно, мстят за летнее покушение на харьковского губернатора Оболенского…

— Бей царских сатрапов и заводских мастеро–о–в, — хотел заорать очухавшийся Гераська, но брат придавил его рот ладонью.

— Приятно было познакомиться, — вспомнил вовремя подвернувшуюся вежливую фразу Артём, — но пора пьяного револьцанера домой тащить.

— Вы, ребята, недовольных подыщите, да побеседуем на досуге, — поднимаясь со стула, надел шапку Муев.

— Мне некогда, — сразу отказался Артём. — Добеседовались на Обуховском, — испортил настроение прыщавому интеллигенту.

____________________________________________

Георгиевский праздник прошёл торжественно и с огромным патриотическим подъёмом. В городском манеже состоялся парад, в котором приняли участие все части московского гарнизона, а так же все кавалеры ордена Святого Георгия, и все, имеющие знаки отличия военного ордена.

Акиму выделили смирную лошадь и он, в ряду других адьютантов, расположился за генеральскими спинами, с интересом наблюдая за парадом.

Перед генерал–губернатором и генералами продефилировала московская конница, пехота и артиллерия. Завершили парад юнкера Александровского военного училища во главе с командиром батальона подполковником Кусковым.

«Неплохо шагают александровцы, неплохо, — оценил Аким юнкерскую выправку, — но до павлонов им ещё далеко, — сделал вывод. — Вечером обязательно к Кусковым—Бутенёвым наведаюсь», — решил он.

Однако вечером, начинающий карьеру, не слишком ещё дородный швейцар, дальше парадной двери его не пустил.

— Не велено, ваше благородие, — беспрестанно бубнил он.

— Да кем не велено? — удивился Аким. — Передай Бутенёвым, что прибыл подпоручик Рубанов.

— Не велено-с, — опять слышал в ответ.

И тут Акима бросило в жар: «Это Ольга, — понял он, отходя от парадной двери. — Поделилась своим женским счастьем с подругой», — перешёл на противоположную сторону, и стал глядеть на окна второго этажа старинного московского особняка, где в огромной восьмикомнатной квартире жили семьи Бутенёвых и Кусковых.

В одном окне свет не горел.

«Видно, комната Натали, — вздохнул Аким и, ссутулившись, пешком побрёл по тротуару, чтоб всё обдумать и остудить пылающую голову.

Он оказался прав. Именно из тёмного окна, чуть отодвинув портьеру, глотая слёзы, глядела ему вслед Натали.

«Ну почему, почему, почему… — комкала полученное от бывшей подруги письмо: «Мы любим друг друга», — произнесла заученную наизусть и тысячу раз повторенную в уме фразу, и не прошеные слёзы затуманили глаза. «Мы любим друг друга», — вытирала платком слёзы. — Ну и кто он после этого? Наглец и хам»… Но злости в сердце почему–то не было, а была любовь и тоска. Которая всё усиливалась и усиливалась, по мере того, как фигура Рубанова удалялась всё дальше и дальше. И переросла просто в невыносимую боль, когда силуэт любимого растаял в ночи: «Дура я. Дура. Следовало поговорить с ним. Может, Ольга всё наврала, — с мстительным удовольствием, на мелкие клочки порвала письмо и швырнула на пол. — Да нет. Так врать она не станет… Всё это было… Он целовал её губы и не вспоминал обо мне», — отойдя от окна, ничком бросилась на кровать, бессильно колотя кулачком безвинную подушку.

____________________________________________

1 декабря Рубанова назначили в караул Зимнего дворца.

Дежурным по караулам 1-го отделения Петербурга на этот раз Ряснянский поставил капитана Лебедева, а рундом к нему — капитана Васильева, предоставив адьютанту полка дальше самому назначить трёх офицеров.

«Буду я ещё голову ломать», — ушёл в свою квартиру полковник.

Эльснеру ломать голову тоже особо не хотелось, поэтому, просмотрев старые списки, он записал начальником караула в Зимнем дворце поручика Яковлева и в помощь ему двух младших офицеров: Гороховодатсковского и Рубанова.

Морозило.

Стоя на разводе в первой линии, Аким переминался с ноги на ногу, и стучал сапогом о сапог.

— Испачкаешь голенища, — сделал ему выговор бывший портупей–юнкер Гороховодатсковский, на что Рубанов безразлично отмахнулся рукой.

«Тут жизнь рушится, — подумал он, — любимая видеть не хочет и на письма не отвечает.., а он с сапогами привязался».

В это время прозвучала команда: «Смирно!»

Важный Александр Иванович — капитан, а не повар, принял рапорт у своего друга, командира 2-ой роты, счастливой обладательницы дрессированного кота, и под гром оркестра повёл караул по Миллионной к Зимнему дворцу.

«Нам–то ещё недолго идти, — печатая шаг, размышлял Аким, — а вот Московскому полку или Финляндскому — целый час топать, — разглядывал бегущих по сторонам строя мальчишек. — Орут, радуются.., а как через десяток лет самим служить время придёт, ни одного не сыщешь: кто единственный кормилец, у кого врождённое плоскостопие, а кто слышит неважнецки, — мысленно ворчал Рубанов, уловив отменным своим слухом, что оркестр играть перестал, а улицу наполнил свист флейт и треск барабанов. — Ага! Это к Мошкову переулку подошли, вон уже горбатый мостик виден, а за ним и Зимний, — чётко отбивал шаг, подходя к казармам 1-го батальона лейб–гвардии Преображенского полка. — Сейчас, согласно обычаю, наш оркестр грянет Преображенский марш, — вздрогнул от мощных звуков и подпел: «Знают турки, знают шведы», — караул вышел на Дворцовую площадь и остановился перед Комендантским подъездом.

— Под знамя, шай — на краул, — чётко скомандовал Лебедев, увидев, как из открывшейся двери появился адъютант, а за ним бородатый Евлампий Семёнович Медведев вынес знамя, и встал перед караулом.

По команде Лебедева вздвоили ряды и, повернувшись направо, через Главные ворота, вошли во внутренний двор.

Входя в ворота, Аким услышал удар колокола на платформе.

«Старый часовой вызывает караул в ружьё, — отметил Рубанов, — а вон и комендантский адъютант с часами в руках за нами наблюдает… Мечтает, наверное, чтоб какая–нибудь задержка произошла. То–то радости у него будет. Мигом коменданту Санкт—Петербурга доложит, а тот — командиру полка пару кислых слов напишет, вот и пойдут плюмажи трещать».

Новый и старый караулы построились и отсалютовали друг другу, держа ружья «на караул».

Взявши шашки «под высь», оба начальника сошлись у решётки и, опустив шашки, старый начальник караула доложил: «Пароль Грозный, капитан Евменов».

В эту секунду на Петропавловской крепости бухнула пушка, объявив комендантскому адьютанту, что в Петербурге ровно 12 часов дня и смена прошла вовремя.

Грустно убрав часы, тот отбыл в комендатуру, а караулы под музыку направились в караульное помещение.

Вскоре пришли разводящие со сменёнными часовыми, Лебедев с Евменовым подписали караульную ведомость, и караул лейб–гвардии Павловского полка приступил к несению службы.

— Ну что, господа, пройдёмте в наши апартаменты, — пригласил Лебедев своих офицеров. Пройдя через столовую с двумя столами, окружёнными стульями, расположились в креслах и на диванах небольшого помещения.

Лебедев, глянув на стоявшие на каминной полке часы, уселся в кресло, первым делом озаботился питанием.

— Как, господа, будем завтракать? Каждый себе выберет по вкусу или все возьмём одно и то же?