Держава (том второй)

Согрев в вёдрах воду, наполнили китайский кувшин с когда–то золотым, а теперь поблекшим старичком–драконом с открытой беззубой пастью и заспорили, кому мыться первой.

Выпало Натали.

Стыдливо раздевшись и сложив одежду на табурете, она шагнула к щелястой, некрашеной крышке погреба в углу комнаты, случайно увидев себя в мутном, старом как дракон, зеркале на стене.

— Ох, и стройная ты, Наташка, — со смехом окатила её водой из кувшина подруга в белой рубахе, и протянула мыло.

— Только всем это безразлично, — покраснела Натали, намыливая голову и грудь.

— Кому это всем? — поливала её водой девушка. — Доктор глаз с тебя не сводит…

— Скажешь тоже. Только он мне не нужен, — смыла с себя мыло. — Теперь твоя очередь, отжала волосы и, приставив к уху ладонь, запрыгала на одной ноге. — Ничего не слышу, — со смехом сообщила скинувшей рубаху подруге. — А ты настоящая русская красавица, — польстила ей, наливая в кувшин воду.

Утром выяснилось: бригадный лазарет будет сопровождать батарея полевой артиллерии, направленная из корпуса Штакельберга на усиление дивизии Кашталинского, как говорилось в циркуляре Куропаткина.

Штакельберг спорить не осмелился, ибо генерал–адъютант заступился за него перед наместником, требовавшим отрешить опозорившегося генерала от должности.

Всегда поступающий наперекор главнокомандующему Куропаткин, и в данном вопросе остался верен себе, приведя Алексееву массу оправдывающих Штакельберга причин.

Таким образом, загодя прибывшая в Ляоян батарея под командой самого подполковника Пащенко, автора теории по стрельбе перекидным огнём, пошла маршем впереди колонны двуколок Красного Креста.

Два артиллерийских субалтерна, верхами на конях, завидя над предпоследней и последней двуколками зонтики, и в уме просчитав, что ни главврач, ни его помощники, ни санитары или повозочные, раскрывать средства защиты от солнца не станут, рысью понеслись на рекогносцировку.

Каково же было удивление, а затем восторг подпоручика Игнатьева, когда узрел на тряской двуколке знакомое по прошлой жизни прелестное создание.

— Мадемуазель Натали-и! — загремел он зычным командирским басом, взбодрившим сонных мулов, и не менее сонных повозочных.

Любопытное солнце, чтоб разглядеть, кто с утра орёт, поднялось повыше, ослепив подпоручика и вверенного ему иноходца, брезгливо отлячившего бархатистую нижнюю губу, от невзрачного вида мулов и ушастых ослов.

— Натали, — спрыгнув с облегчённо вздохнувшего рысака, и сорвав какую–то пыльную серо–зелёную, неизвестную ботаникам хрень, преподнёс её даме, предварительно облобызав кисть руки без перчатки.

Сразу же выбросив дурацкое растение, стебель которого, к тому же, имел свойство колоться, дама радостно чмокнула зардевшегося артиллериста в попавший под губы нос, и с трудом сдерживая смех, произнесла:

— А метилась–то в лоб.

— Значит, сбился прицел, — сообщил граф, глянув на увлёкшегося беседой с другой сестрой милосердия товарища, и взгромоздился на взгрустнувшего коня. — Уверен, направляетесь в дивизию Кашталинского, — загудел с высоты.

— Вы удивительно догадливы, граф, — улыбнулась Натали.

— Математика, сударыня, и ничего более.

— И что же вы рассчитали? — заинтересовалась она, поправив белоснежный, закрывающий лоб платок.

— Здесь и считать нечего. Цель визита — 11-й восточно–сибирский стрелковый полк.

— Это, конечно, прославленный полк…

— К тому же, там имеет честь служить некий Рубанов, — понимающе хохотнул Игнатьев и поиграл бровями, что означало: «Всё мне прекрасно известно, сударушка, и нечего прятать глаза за платком».

— Рубанов служит в 11-м? — раскрутила над головой зонтик Натали, дабы отвлечь офицера и скрыть смущение.

Но того отвлёк не зонтик, а переливисто, с громким придыханием заблаживший осёл.

— Даже животному смешно это слышать, — нашлась Натали, умело скрыв смущение. — Детское увлечение и ничего больше, — не совсем уверенно произнесла она. — Жарко становится, — оправдала покрасневшие щёки. — Какая поэтическая рощица впереди… Там, надеюсь, есть ручей с прохладной водой… Вот бы сделать привал.

— Вы, сударыня, зубы не заговаривайте… Детское увлечение, — с огромной долей сарказма произнёс он и вдруг, побурев лицом, и набрав в лёгкие огромное количество воздуха, шаляпинским басом пропел: «Прива–а–а-л!»

Его конь от неожиданности, хотя всё время был готов к хозяйской пакости, присел на задние ноги. Мулы резко остановились, словно им скомандовали: «Стой, ать–два!». Придурошный осёл перестал без дела орать, а канониры потянулись к зарядным устройствам пушек. Повозочные, наконец, раскрыли глаза, и, подумав: куда это мы попали, удивились открывшемуся ландшафту с далёкой деревушкой в мареве дня. А подполковник Пащенко, за секунду рассчитал в уме полёт тяжеленного булыжа, и накрытие им заданной цели, коей являлся граф.

— Может, вы скажете, что не знаете, где служит и его брат? — усомнился Игнатьев, рыкнув попутно мулам: — Чего стали? В рощу — марш! — К его удивлению, те поняли приказ.

— Разумеется, не знаю. Сие есть военная тайна, господин подпоручик.

— Ха! Военная тайна. Когда мы уезжали из Ляояна, все китайские кули с интересом обсуждали перемещения конного отряда Мищенко…

На ночь остановились в небольшой китайской деревушке.

Поужинав, Натали не могла заснуть, прислушиваясь к стрёкоту цикад и размышляя над тем, действительно ли она не хочет видеть Акима Рубанова. Или это женское лицемерие? Вот Глеба она увидела бы с радостью, — уловила приятное пение какой–то неизвестной, как и всё здесь, птицы, и провалилась в сон, сразу же услышав возглас подруги:

— Натали, пора вставать, сестрица.

И лучи солнца в занавешенное марлей оконце, и весёлый пляс толстенького божка на стене, и счастливое лицо подруги, и солдатский говор за тонкой стеной фанзы, и дурашливый крик осла неподалёку…

— Главврач зовёт?! — зевая, произнесла Натали, до слёз рассмешив подругу.

Быстро отогнав смехом сон, побежали умываться к колодцу во дворе дома, чуть не сбив с ног нёсшего для лошадей мешок ячменя, повозочного.

Вновь развеселились, чувствуя спиной взгляды солдат.

— Доброе утро, барышни, — загремел мощным басом Игнатьев.

— И вам того же, — разыгралась подруга, брызнув в офицера водой с ладони, что вновь вызвало неудержимый смех.

Позавтракав подгоревшими бобами с жёстким куриным мясом, продолжили поход.

Солнце уже взошло, окрасив восток в бордовый цвет.

— Цвет крови, — перекрестился повозочный.

Гремели двуколки. Натали развлекал беседой Игнатьев. Её подругу — молоденький офицер.

— Сергей Рудольфович, сколько вёрст, на ваш взгляд артиллериста, во–о–он до той рощи.