Держава (том второй)

Сопка была занята русскими.

Но за ней виднелась другая, а там и третья… С которых вёлся плотный прицельный огонь.

Укрывшись за камнями, солдаты 1-й роты вели ответную стрельбу.

— В атаку! Вперёд! — поднял их полковник и повёл на штурм следующей сопки.

Со стороны японцев начала работать проснувшаяся артиллерия.

Наступление захлебнулось.

Противник открыл массированный огонь по средней колонне. Рядом с Рубановым упал солдат. Со стороны японцев заработал пулемёт.

Аким укрылся за небольшим валуном, отстреливаясь из нагана.

Пули барабанили по камню, с противным визгом рикошетя от него и разлетаясь в стороны.

— Кто снимет пулемётчика, три бутылки вина от меня, — видя прищуренный глаз метившегося во врага Петра Егорова, залёгшего неподалёку, — крикнул он.

Державшееся рядом с поручиком отделение Козлова открыло бешеный огонь. Через несколько минут пулемёт замолчал.

— Вашбродь, команда отступать пришла, — плюхнулся чуть не на Рубанова, Сидоров.

— Отходи–и–им, — в ту же минуту услышали далёкий голос Зозулевского.

Прикрываясь, как учили, складками местности, рота начала отходить.

Увидев это, японцы, к которым прибыло подкрепление, перенесли огонь на крайние колонны, через некоторое время тоже попятившиеся назад.

Стрельба не затихала, но интенсивность её понизилась.

Японцы пошли в атаку, стремясь отобрать захваченную сопку.

К утру русские батальоны расположились биваком на прежних своих местах.

1-й батальон 11-го восточно–сибирского стрелкового полка, на родимом своём, одном из немногих оставшихся у русских, Янзелинском перевале.

Перевязывающая раненых солдат Натали с трудом скрывала радость: «Аким, слава Богу, жив и даже не ранен», — старательно накладывала повязку средних лет бородатому солдату из резервистов.

— Вот так, дядя Егор, — ждал своей очереди Дришенко, — ещё бы чуть–чуть, и никогда не пришлось бы выпить с рубановским кузнецом и моим тятькой, — радовался он тому, что жив и лишь слегка ранен. — А пулемётчика я снял, — выпятил грудь, пригладив ладонью небольшие густые усики. — Опосля перевязки, у Акима Максимовича обещанную награду пойду получать.

— Ты чего это грудь корытом выпятил, и усы шваброй встопорщил? — сразу построжал дядька Егор. — Тебе и Петька подтвердит, что моя меткая пуля макаку сразила, — попробовал взять в свидетели сунувшего голову в медицинскую палатку Егорова.

— Никак нет, дядя Егорша. Пулемётчика я завалил, — с улыбкой выслушал от друзей суровую правду о себе, где самым мягким словом было «брехун».

— Чего разорались?! — возмутился позавидовавший им санитар. — Руку тебе ещё там перевязал, — обратился к Дришенко красноносый медбрат. — Тоже бы следоват энто дело обмыть…

И на согласные кивки головы, стал лжесвидетельствовать…

— Вот те крест! — Перекрестился в сторону им же намалёванного на палатке знака сложения. — Это он японца подстрелил. Я неподалёку находился, и своими очами всё ясно видел…

— Да что вам Рубанов пообещал? — перевязав пожилого солдата, принялась за молодого.

— Дело в том, — обстоятельно начал разговор дядька Егор, — что за уни-и… унижение…

— Уничтожение, — подсказал проникший в палатку Петька Егоров.

— Иди, иди отседа. Из ран на тебе — лишь прыщи от комаров, — выпроводил лишний рот санитар.

— За уничтожение японского пулемётчика наш поручик пообещал три бутылки вина, — на едином дыхании обрисовал ситуацию Дришенко.

— Ух ты-ы, — захлебнулся, откуда не возьмись набежавшей слюной, санитар, рассмешив сестру милосердия.

Вернее, смеялась она от счастья, что Аким жив и совсем не пострадал в ночном бою, однако повод повеселиться имелся, и никто за него не осудит.

Аким в этот момент подвергся нападению полковника Яблочкина, и ему было не до смеха.

Кроме Рубанова в командирской палатке находились и Зозулевский с Зерендорфом.

— Это всё ваша мягкотелость, Тимофей Исидорович. Много позволяете своим поручикам… Один из них то китайским призраком отца Гамлета…

— Отца Хуньзяо, — подняв голову, подсказал Аким.

— Я вас не спрашиваю, поручик. Мне лучше знать, кем вы по лагерю ходите, — вспылил полковник. — То, в нарушение уставов, учите солдат рассыпному строю… Моду от нигилистов взяли…

— Нигилисты солдат рассыпному строю сроду не учили, господин полковник. Они…

— Без подсказок знаю. Они стихам учили. А замечено, что и вы в кустах стишки почитываете… Что, не так? Вам, господа, не стишками увлекаться следует… А Уставами… Строевой пехотной службы от 1900 года… Уставом полевой службы. Из которых вы почерпнёте удивительные для вас сведения о построениях боевых единиц… Какой ещё к дьяволу рассыпной строй? Солдат должен чувствовать локоть товарища, а не прохлаждаться единолично за бугорком… Неизвестно, чем там занимаясь… Может, стишки почитывает или статейки какие, — принял исписанный листок со сведениями об убитых и раненых от вошедшего адьютанта полка. — Та–а–к! — удивлённо поднял глаза на офицеров, прочитав список потерь. — А убитых у вас меньше, чем в других ротах, — поразился он. — И на сопку первыми ворвались, — задумчиво пригладил бородку. — Но к наградам всё равно не представлю…

После полковничьего нагоняя, мысленно поправив несколько помятый плюмаж, поручики пошли в батарею подполковника Пащенко, повидаться с графом Игнатьевым.

На батарее кипела работа по маскировке пушек.

— Ни один снаряд не возьмёт, — обрадовался друзьям Игнатьев, — а на гребешке сопки корректировщика поставим. Так что посражаемся ещё, — потёр ладони, увидев, что пехота пришла не с пустыми руками. — Мы уже почти что закончили. Пойдёмте в блиндаж начальника, а то у него что–то весьма скверное настроение. Наверное, после вашего ночного боя…

Пащенко поначалу встретил молодёжь хмуро, но после первой бутылки столового вина его чело [11] разгладилось.

— Не знаю, что и лучше, — начал он речь, закусив вино редиской. — Один обер–офицер вином увлекается, — указал на Игнатьева. — Но хоть на боевом посту находится. А у другого — любовь… Вообще на позиции не появляется. Полностью обязанностями «под сурдинку» манкирует…

— Фигурально выражаясь — сплошная пастораль! — показал, что тоже не «лыком шит», Зерендорф. — Чего насупились, господа? Имею в виду идиллическое изображение пастухов и пастушек на лоне природы, — пояснил он.

11

Чело, (устаревшее). Лоб.

— Не знаю, какие позиции они принимают на лоне природы.., — начал разрабатывать позиционную теорию Игнатьев, но подполковник вовремя перебил его, и стал рассказывать именно об артиллерийской позиции.

— Думаете легко, господа, переубедить старичков–генералов, и привлечь к незнакомой для них позиции? — развеселил своего младшего субалтерн–офицера. — Граф, что я сказал смешного?

— Я весь внимание, господин подполковник, — откусил тот от редиски. — А генералы как смолоду по–уставному привыкли, так всю жизнь этой позицией и пользуются…