Держава (том второй)

Егоров, белея перевязанной головой, осматривал винтовку и щёлкал затвором. Дришенко плюнул на палец и определял им остриё штыка. Сидоров настраивал взвод на бой, велев бойцам осмотреть сумки с патронами и доложить, у кого не осталось.

— Ребята, — вдохновлял он нижних чинов, — если что, опять японца в штыки возьмём… Не дрейфь, братцы… Как это?.. Будьте спокойны, словно капуста на огороде, растущая под самым склоном горы…

— Что по–японовски — ни сы! — вспомнил перевод Дришенко, развеселив бойцов и Зерендорфа.

И тут Рубанов увидел, что японские цепи крадутся в обход высоты, а многочисленные колонны, с винтовками наперевес, будто Павловский полк на параде, выходят из бобового поля и направляются к ним.

«Сейчас корректировщик подполковника Пащенко заметит косоглазых, и наши пушкари угостят японезов шрапнелью, подумал он, — а японские цепи встретит 23-й полк».

Через минуту так и произошло.

Японцы залегли, спасаясь от рвущейся над головами шрапнели. Их атака захлебнулась. Напрасно офицер, размахивая длинной широкой саблей, поднимал солдат в бой.

— Ежели Кашталинский подбросит нам хоть один батальон, глаза у япошек округлятся, — произнёс Зерендорф, поднимая винтовку одного из убитых солдат.

Поднявшись во весь рост, он прицельно стал лупить из неё по офицеру.

— Не пойму, как Витька Дубасов по флюгеру попал? — не отвлекаясь от занимательного дела, буркнул он Акиму.

Командир наступающего японского полка с любопытством разглядывал русского смельчака в бинокль:

— В окопах русские офицеры, демонстрируя храбрость, любят стоять во весь рост… Они не понимают, что обнаруживают не только себя, но и своих солдат. Нанесите–ка по ним артиллерийский удар, — попросил стоящего рядом командира батареи, полковник.

Над головами роты стали рваться японские шимозы.

Так и не попав в офицера, Зерендорф пригнулся, отбросив винтовку и достав револьвер.

Где–то сбоку они услышали «банзай», то обошедшие сопку японцы заставили отступить солдат 23-го полка. Те оставили часть окопов, отойдя вниз по сопке.

Генерал–лейтенанту Келлеру доложили об отходе полка, когда командир японской дивизии Мацуда приказал подвести на захваченные позиции пушки, и сосредоточить огонь по новым позициям 23-го полка, и по батарее Пащенко, которая теперь оказалась в зоне видимости японских артиллеристов.

Келлер с ординарцем поспешили в 23-й полк. Каменистая, извилистая, широкая тропа шла по роще, мимо кумирни и столетних дубов, уткнувшись, как раз, в батарею Пащенко.

Расположившиеся над ними орудия врага, прямой наводкой били по русским пушкам.

Игнатьев, сбросив китель и став к орудию вместо убитого наводчика, стрелял сам.

Над батареей беспрерывно рвались шимозы, поражая оставшуюся в живых прислугу.

— Молодцом, молодцом подпоручик, — бесстрашно стоял под обстрелом генерал, не почувствовав даже, как над головой разорвался снаряд, осыпав его шрапнелью.

Игнатьев и ординарец бросились к генералу, но он уже не дышал.

Пащенко кричал в телефонную трубку о случившемся, но в штабе дивизии ему сначала не поверили, подумав, что ослышались, а затем начальник артиллерии приказал снимать батарею и увозить в тыл.

Само собой, вместе с убитым генералом.

«А может, только раненым?» — надеялся Кашталинский, выхватив у начальника артиллерии трубку.

— Выносите всех раненых и отходите с перевала, — в растерянности заорал он. — Ведь оставить раненых на поле боя такой же позор, как бросить пушки или утерять знамя.

Алексей Григорьевич знал это не хуже генерала.

23-й полк, не выдержав натиска врага, отступил с новых позиций, оголив фланг 11-го стрелкового полка, которому тоже пришлось с боем отступить.

К тому же полковник Яблочкин получил приказ генерал–майора Кашталинского, отходить на Лянданьсанскую позицию, что находилась всего в 30 верстах от Ляояна.

Полк терял людей от артобстрела и винтовочного огня противника.

«Как там Натали? — переживал Рубанов. — Лазарет с ранеными должны вывезти в первую очередь».

«Господи! Спаси и сохрани Акима», — шагая рядом с двуколкой мимо кумирни, шептала Натали.

Раненый в двуколке стонал от боли, и она, как могла, успокаивала его, отвлекаясь от боя и на время забыв о Рубанове.

Яблочкин, отводя полк, приказал роте Зозулевского прикрывать отход.

«Самая лучшая рота полка, — подумал Владимир Александрович. — Всех представлю к наградам».

— Рубанов, мы остаёмся в заслоне.

— Приказ ясен, Тимофей Исидорович. Лечь костьми, но спасти полк.

— Что за пессимизм, Аким Максимович, главное, дать возможность лазарету подальше уехать, чтоб обстрелу не подвергнуться, — грамотно вдохновил поручика Зозулевский.

— Будем стоять до последнего, — скрипнул зубами Рубанов.

— Вот стоять–то как раз и не следует. За камушками укройтесь, и палите по супостату, — распорядился капитан.

— Медведь обязан сразить дракона, — перебрав в уме русские сказки и японские притчи, пришёл к выводу Аким.

— Вставить ему нефритовый стержень по самые бобы.., — попытался поднять боевой дух Зерендорф.

Но нижние чины ничего не поняли про бобы и стержень…

— Братцы, ни сы! — вдохновил и морально поддержал солдат унтер–офицер Сидоров.

На этот раз всё было понятно.

— Будем спокойны, как капуста на грядке, — уверил взводного царя Дришенко.

Расположимся кочанами за деревьями и валунами, — поддержал его старый солдат Егорша.

Японцы решили перегруппироваться и подтянуть резервы для решающего броска. Они ни сном, ни духом не ведали, так как за деревьями не пританцовывали китайские соглядатаи в конусных шляпах, что русские войска, в большинстве своём, оставили перевал.

И только через два часа, обстреляв на совесть пустые позиции 11-го полка, бросились в атаку.

1-я рота открыла ответный огонь, медленно скатываясь по склону сопки. Взвод из полуроты Рубанова, расположившись в роще у кумирни, прикрывал отход остатков роты.

За рощей Аким увидел крутой, заросший кустами и выгоревшей травой спуск в небольшое ущелье, по которому и повёл взвод, рассчитав, что рота благополучно спустилась с перевала и присоединилась к полку.

Обнаружив пустые позиции русских, выдохшиеся за время боя японцы, активно преследовать отступающего врага не стали.