Держава (том второй)

Помогая легкораненым, и неся на носилках из толстых веток двух тяжёлых, остатки взвода, пройдя полверсты по ущелью, вышли к пологому распадку, из которого попали на пустую выбитую дорогу. И уже в темноте, не делая привал, медленно направились на соединение с полком.

Утром Аким обнял плачущую Натали.

— Что, что случилось? Неужели Козлов от раны скончался? — вопросил он, точно зная, что ефрейтор жив, и надеясь, что девушка плачет от страха за него.

— Час назад узнала из обрывка газеты, что второго июля умер Антон Павлович Чехов, — залилась горючими слезами. — А ещё твою лилию потеряла при отступлении, — рыдала она от счастья, что видит его живым.

— У–у–уф! — выдохнул воздух Аким, пока не придав значения смерти классика. И даже цинично произнёс: — Главное, Брюсов жив! А кувшинку ещё подарю.

— Как тебе не совестно, — рыдала она, но уже не столь горько, услышав про кувшинку. — Хотя Антон Павлович тоже шутил, написано в статье, — вытерла глаза и высморкалась в платок, достав из кармана огрызок газеты: «Окончательно поправлюсь, — за две недели до смерти говорил он, — когда умру».

— А твой отец сказал: «Смейся над смертью, она и не страшна будет». — Может он и Чехову это когда посоветовал?

— Да не встречался он с Антоном Павловичем… И о, ужас! Великого русского писателя везли в Россию из германского города Баденвейлера, где он скончался, в вагоне с надписью «устрицы». Это насмешка над нашим писателем.

— А я полагаю, что немцы лишены чувства юмора, но зато весьма практичны… По нашим генералам это вижу, а Зерендорф только по фамилии, ганс. В устричном вагоне везли из–за холодильной установки. Или льда натащили…

Они не знали, что несколько дней назад, 15 июля, в абсолютно мирной, европейской России, убит министр внутренних дел Вячеслав Константинович Плеве.

____________________________________________

Боевая организация эсеров, несколько месяцев следила за всеми передвижениями министра.

В летний июльский полдень, солидный иностранец в шикарном сером костюме с искрой и в широкополой шляпе, мода на которую ещё не дошла с туманных берегов Альбиона до России, дефилировал по Невскому, держа в одной руке тросточку с серебряным набалдашником, а другой слегка придерживая даму в модном красном манто и с громадным страусовым пером на шляпе.

Пройдя Невский, парочка свернула на Фонтанку.

— Дора Владимировна, глядите ради Бога, веселее, ибо фланируете по столице с прекрасным молодым человеком, к тому же не каким–то там русаком, а англичанином, что подтверждает паспорт, — с улыбкой повернувшись к даме, произнёс Савинков. — А вот и наш разносчик табачных изделий, — с трудом скрыв радость, кивнул головой на бредущего навстречу лоточника в засаленном пиджачишке, мятом картузе и стоптанных сапогах, давно забывших о смазке.

Всё это убожество прикрывал белый фартук и лоток на ремне.

— А вот папиросы высший сорт, — тенором зачастил Каляев, профессионально предлагая красочные коробки с папиросами: «Герой «Белый генерал», «Суворов» и «Дюшес». — Покупай, дядя, не пожалеешь, — оглянулся на проезжающего в коляске пристава. — А вот карточки с крейсером «Варяг»… Открытки с героями Чемульпо. Виды Порт—Артура, — покосившись на проехавшего пристава, не ухарски–разбитным, а нормальным уже голосом произнёс: — Ненавижу войну, но распространяю лубочные военные открытки… До того уже вжился в образ, что и ночью в уме барыш подсчитываю, грустя об убытках.

— Иван Платонович, друг ты мой разъединственный, я ведь тоже внимательно слежу за вестями из парламента Англии, и интересуюсь ценами на шерсть, — достав трубку, повертел её в руке. — А Дора Бриллиант из магазинов не вылезает, платья покупая, — хохотнул он.

— Уж лучше платья покупать, чем кажинный день, дядя.., — вновь перешёл на ухарский тон, заметив проходящего мимо городового, козырнувшего Савинкову.

Тот, поправив галстук с бриллиантовой запонкой, выбрал виды Порт—Артура.

— А мне папиросы «Дюшес», — чуть хрипловато произнесла женщина.

— И чего дальше? — поинтересовался Савинков у товарища, когда городовой удалился на приличное расстояние.

— Места на улице все откуплены. Торговцы орут — кто ты такой, паря, и какого чёрта тута делаешь… Раз чуть в полицию не угодил, ибо сильно и нецензурно отбрёхивался с помощью кулаков. Да пошли они, — независимо уставился на шествующего мимо них сурового лоточника в чёрном пиджаке, белой косоворотке и смазных сапогах. Лицензия о продаже вразнос у меня выправлена в полицейском участке, — заметил, как вытянулся далеко ушедший городовой, а мимо них пронеслась, сверкая мытыми блестящими спицами лаковая карета с гербом, запряжённая вороными рысаками.

Рядом мчались на велосипедах филёры, а за ней — полиция в пролётках.

— Он! — зашептал Каляев. — Его выезд ни с каким другим не спутаешь. Толстый кучер с рыжей бородой. Рядом с ним переодетый лакеем филёр. Белые спицы, гнутые большие подножки, узкие крылья, — проверился и, ничего подозрительного не заметив, продолжил: — у кареты два фонаря, чистые, блестящие стёкла, и в упряжи — белые вожжи… Я скоро чокнусь от этой кареты, и вместо благородной Шлиссельбургской крепости стану обживать какой–нибудь вульгарный жёлтый домик, — вызвал вымученную улыбку на лице барышни. — Ночью разбуди, и без запинки назову высоту кареты, ширину, подножки, спицы, вожжи, фонари, козлы, оси и опишу всех министерских филёров, сыщиков и охранников… Борис Викторович. Пора уже… Маршрут нам известен. Сейчас он выезжает на доклад каждый четверг.

— Не спеши, Иван Платонович. 18 марта нам тоже было всё известно… Однако из–за досадного недоразумения покушение провалилось, — расплатился с ним, и предложил даме руку. — Я поговорю с Азефом, — шепнул на прощанье.

— Что за недоразумение? — поинтересовалась спутница. — Если, конечно, не секрет.

— Ну, какой от вас, милая Дора Владимировна, дорогая моя содержанка, — пошутил над ней, — может быть секрет.

— Иногда, милый Борис Викторович, мне хочется убить не только Плеве, но и вас.

— Если это поможет рассеять тысячелетнюю еврейскую грусть, развеселит и доставит радость — всегда к вашим услугам, дорогая Дорочка.

— Нет, после Плеве, я точно вами займусь, — вспыхнула она. — Однако, внимательно слушаю, сэр.

— Мы наизусть выучили маршрут министра и расставили боевиков. Покотилов, с двумя бомбами, должен был совершить первое нападение, — почувствовал, как вздрогнула женская рука. — В его задачу входило встретить Плеве на набережной Фонтанки у дома Штиглица. Боришанский с двумя бомбами, занимал место ближе к Неве, у Рыбного переулка. Сазонов с бомбой под фартуком пролётки, становился у подъезда департамента полиции, лицом к Неве. С другой стороны подъезда, ближе к Пантелеймоновской, стоял Мацеевский. Они у нас работали под извозчиков. На цепном мосту находился Каляев. Казалось бы, учли всё… Кроме маленькой детали, — заинтересовал он женщину и замолчал до тех пор, пока она не потрясла его за локоть. — Извини, задумался. Согласно плану, Сазонов занял позицию лицом к Неве, чтоб видеть набережную и Мацеевского, но возбудил насмешки других извозчиков… А ты знаешь, какие насмешки у русских людей… Один мат–перемат. Сейчас Каляев это на себе испытывает, — жалостно помахал тросточкой.