Держи меня, Земля!

Так с тестом в кармане она и приехала с Артёмом в его квартиру, которую Лера по привычке ещё называла «наша». В сопровождении костылей и контуженного Павлика. Как иначе назвать мужчину, терпящего столько лет визгливый фальцет дуры-жены, Лера не знала. Разве что «нетребовательный» или «тугоухий».

Артёма уложили, Павлик уехал, а Лера пошла в туалет… и проплакала весь вечер. Сначала запершись в такой знакомой, но такой уже забытой и грязной ванной. А потом на кухне, готовя нехитрый ужин. Так с красными глазами и вернулась домой. И хорошо, что эти слёзы было на что списать, и мама не задавала лишних вопросов, только про Артёма.

Кириллу Лера звонить не стала. Не смогла. И весь следующий день, приводя в порядок запущенную квартиру Артёма, придумывала слова, как она это скажет Кириллу. Как?

Артём, осунувшийся, похудевший за эти недели в больнице, выглядел так, словно заблудился в лесу и питался мхом и корой, пока его нашли люди. Серый, уставший, заросший густой щетиной, непривычно тихий и подавленный.

Он уговаривал Леру ничего не делать, не убираться, ничего не мыть, и вообще не возиться с ним, просто приносить продукты, если можно. Но оставить в одиночестве человека, который мог только стоять или лежать, а ходить только с костылями, сцепив от боли зубы, Лера не могла. Как и допустить, чтобы он лежал на этих грязных простынях и дышал этой пылью. Он всегда чувствовал себя несчастным, когда дома было грязно. Сейчас он был не в том положении, чтобы привередничать, и готов был мириться со всем. Он — да, но Лера — нет.

Была и ещё одна причина, по которой Лера так рьяно принялась за уборку и готовку: ей надо было чем-то себя занять. Физически трудным, привычным, дающим ощущение завершённости и успокоения. И разгребать эти Авгиевы конюшни в выходные — как раз оказалось самым подходящим занятием.

Уже вечером она уединилась с телефоном на балконе. По иронии судьбы села в то самое большое кожаное кресло, в котором Артём обещал ей оторвать ноги за измену и куда самому Артёму с привычной сигарой ещё не скоро посчастливится сесть.

— Даже по тому, как ты вздыхаешь, я понимаю, что новости плохие.

А судя по тому, как резко и коротко выдыхал Кирилл, он тренировался. Лера выбрала совсем неудачный момент, как всегда у неё выходило выбрать для неприятного разговора.

Кирилл явно находился в спортзале. Большом, с высокими потолками — эхо звучало как в пещере. И мерные металлические звуки его тренажёра отзывались в мозгу ударами колокола.

— Я не беременная, — решила она не тянуть.

Кирилл остановился, тяжело дыша в гарнитуру, которую он, скорее всего, надел.

— Я только потому и на тренировку пошёл, чтобы сбросить это напряжение ожидания плохих вестей, хоть немного. Ты же знала ещё вчера?

Она кивнула, а потом запоздало добавила: — Да.

— Только не расстраивайся. Пожалуйста, — и от того, что дыхание его было сбивчивым, и слова прозвучали слишком трепетно. Слишком.

Лера заткнула рот рукой, чтобы не завыть прямо в трубку. На что она рассчитывала? На что надеялась? Что ей вот так просто всё достанется: и Кирилл, и беременность?

— Я прилечу через неделю или полторы, если смогу. Не плачь. Не стоит оно того.

— Я понимаю, — выдохнула Лера в трубку. Да, она понимала. Как никогда понимала. Его жену. И ужас положения, в котором находилась сама. — Артёма забрали из больницы.

— Кто? Мама?

— Мама даже не приехала.

— Значит ты, — он не спрашивал. Глотал воду из бутылки и не ждал ответа. — Я даже не сомневался, что ты его не бросишь.

— А ты бы бросил?

— Не знаю, — он вздохнул, видимо, вытер рукой рот.

— Одного. Почти беспомощного. В квартире, которая никак не предусматривала, что в ванну окажется невозможно залезть без посторонней помощи. Что от ближайшей комнаты до туалета дорога длинною в десять минут. Что подорванный падением и травмой организм потребует диеты. А к нему никто, даже родная мать не пришла. Я уже молчу про Дашку. Она и слышать ничего не хочет.

— А сиделку нанять не вариант? — спросил он зло. — Почему ты всегда выбираешь самые сложные, самые тернистые пути? Зачем взваливаешь на себя то, что тебя больше не касается?

— Меня касается, Кирилл. Касается. Пусть он мне больше не муж. Но друг. И разве это меньшее основание для того, чтобы помочь?

— Я понял. На праздники ты не прилетишь.

Лера оглянулась на стену, словно на ней, как в офисе, висит календарь.

«Боже, где я, а где те праздники?» — представила она нарисованные на календаре цифры и на горизонте декабрь.

— Просто билеты не мешало бы купить заранее, иначе их не будет.

— Кирилл, я не знаю. Честно, не знаю. И ты обещал дать мне время…

— И что это значит, по-твоему? — перебил он. Противно заскрипела искусственная кожа сиденья. — Дать тебе время — это как? Не звонить больше? Или не задавать вопросы, ответов на которые у тебя нет? И уверен, никогда не будет. Потому что я женат. Потому что есть ещё четыре эмбриона. И даже если я их выкраду, моя жена не даст мне развод. Не даст просто так. И ты будешь и дальше ждать. Чего? Пока твой муж поправится? Потом пока моя жена родит? А потом я передумаю бросать семью, потому что у тебя найдутся ещё какие-нибудь отговорки. Ты скажешь, что не готова делить меня с ребёнком, ты не можешь оставить детей без отца, ну, или придумаешь что-нибудь ещё столь же убедительное.

Лера выслушала эту тираду молча. Он становился так похож на Артёма. На того Артёма, от которого вместо слов поддержки она слышала только упрёки, вместо одобрения — оскорбления, вместо сочувствия — гнев.

«Может, это со мной что-то не так? Может, это я вытаскиваю на свет божий их внутренних тиранов и эту деспотичность взращиваю сама? Своей неспособностью возразить?»

— А как ты это видишь Кирилл? Наше будущее? Что ты будешь жить с любовницей. Приезжать на работу с любовницей. Водить по кино, ресторанам, тратить на меня свои деньги, может быть, сделаешь мне ребёночка и даже дашь ему свою фамилию. Так?

— А почему бы и нет. Сотни людей так живут, тысячи. Мы не в девятнадцатом веке. И рано или поздно я всё равно разведусь и поставлю в твой паспорт печать со своей фамилией, если для тебя это важно.

— Или просто увлечёшься новой интересной возможностью. Новой серой мышкой из какого-нибудь захолустья. Которой ты покажешь мир и будешь вдохновенно и с размахом любить. И она тоже бросит мужа, а ты уйдёшь, предупредив меня и свою жену, ведь ты так щепетилен в этих вопросах. И будешь ей рассказывать, что с радостью сделал бы то же самое, развёлся, только у тебя дети, работа, обязанности и вечно беременная жена, которая никогда не даст тебе развода. Или ты надеешься, что Настя успокоится одним ребёнком?