Дерзкие. Будешь моей

– Задело, малыш.

– Дай я посмотрю, – прошу его, и он всё же слезает с меня, а я встаю следом, пододвигаясь к нему ближе.

Долго смотрим друг другу в глаза.

Коннект происходит незамедлительно.

Питаемся друг от друга…

Чувствуем. Дышим. Как два раненных зверя.

Слышу его сердцебиение.

Тук-тук-тук-тук… Тук-тук-тук-тук…

Ускоренный бешенный пульс.

Смотрю на него.

Голубые огни как никогда чисты и одичалы.

Высеченные линии подбородка привлекают всё моё внимание, пока из-за быстрого скользящего манящего движения языка ракурс не смещается чуть выше. Губы, что влекут и обездвиживают…Его приоткрытый рот…

Внутри меня что-то загорается и покалывает от самого солнечного сплетения до лобка.

Господи, так хочется его поцеловать. Так сильно, что хочется кричать!!!

Кое-как отвлекаюсь от его лица. Сдвигаю ткань футболки в сторону, касаясь пальцами его кожи. В месте ранения она горит ещё сильнее.

– Ужасно... Глеб, придется снять... И нужно выпить антибиотик.

– Да я уже понял, – отвечает он, когда я встаю и ухожу за перекисью, бинтом и таблеткой. Он морщится, стаскивая футболку через ворот, и естественно, возвращаясь, я не могу оторвать глаз уже от его тела.

Особенно, учитывая свои взбунтовавшиеся гормоны.

Ненавижу, блин!

Сейчас ведь совсем не до этого.

Не нужно пялиться на его торс. На его литые кубики и косые мышцы живота, выразительный V-образный треугольник, а ещё поросль тёмных волос, ведущих к резинке его трусов, выглядывающих из-под спущенных джинсов. Господи! Это бесчеловечно!

Он ранен! Ранен!

А ты сейчас вообще в роли медсестры…

Господи, это ещё хуже! Пиздец же как заводит!

Как же хочется провести ногтями по его загорелой коже…Въесться ими в плечи, сомкнуть пятки за его поясницей, ощутить его давление в паху, размножиться под ним на миллиарды частичек, а затем проникнуть в его душу каждой из них…

Овладеть, соединиться, стать большим…

Помоги мне, дай силы вынести это!

Сажусь к нему ближе и всё работает как по щелчку пальца. Забвение. Мне становится дурно от вида его раны.

– Целились, чтобы задеть или... ? – спрашиваю, промакивая бинт.

– Не знаю. Увернулся. Был бы профи, завалил бы, наверное, – предполагает он, изъясняясь так просто, будто мы говорим об обыденных вещах. Как за кофе в магазин сходить… – Либо лох, либо спецом так вышло.

– Сейчас будет больно... – предупреждаю, испытывая при этом чувство вины перед ним.

– Да брось, ведьма... – говорит он, улыбаясь, но стоит мне коснуться, по глазам вижу, это реально больно. И вместе с тем, он помалкивает. Но я в нём и не сомневалась.

– Ты на каких-то веществах, верно? Твои зрачки... – спрашиваю с волнением на устах.

– Обычный обезбол... – ухмыляется, будто реально считает меня дурой.

Так я тебе и поверила, Глеб.

Смотрю на него с укором, но не спорю.

– Ладно, не совсем обычный... Чуть опиоидный... – улыбается, прошипев, когда я прикалываю марлевую повязку и начинаю бинтовать. – А ты не нежничаешь, да, родная?

Смотрю ему в глаза. Смотрю и злюсь.

«Родная»…

К чему всё это поведение? Эти провокационные фразы…

Скользящие, пьянящие, обнажающие взгляды, способные вытрясти из тебя всю душу…

Если он прозрел, то поздно. Я вдоволь настрадалась и не желаю повторения.

– Прекращай свои выходки. Что ты там хотел?

– Увезти тебя, ведьма. За тридевять земель. Подальше от себя и своих проблем, как ты и хотела... И если уж ребёнок от Паши, то могу привезти и его туда же. Дом вам подарю, будете жить счастливо, –добавляет он следом.

– Издеваешься, да?

– Естественно. А ты как думала? Что я отдам тебя и своего ребенка какому-то додику? Ты вообще нормальная?!

– Нет, ненормальная. Видимо, поэтому всё ещё говорю с тобой! – дёргаюсь, мечтая закончить весь этот фарс. Заканчиваю бинтовать, завязываю узелок и отворачиваюсь.

– Кать... Давай. Времени мало. Ехать далеко. А придется… И спасибо.

– Нет, не придется. Никуда я не поеду. Мы не вместе, а значит со мной ничего не случится. Всё. Закрыли тему. Теперь убирайся! – твержу ему, даже не глядя на него. Он всё ещё сидит позади, пока я пытаюсь убрать оставшийся бинт в упаковку, но руки дрожат так, что ни черта не выходит.

Чувствую его дыхание позади, а затем, в одну секунду и металл вокруг своей шеи. Не успеваю понять, как на мне смыкается та самая цепочка.

– Обронила у меня дома, – твердит он шёпотом, а я хмурюсь, ощущаю, что глаза начинают слезиться.

– Я не обронила, а вернула. Потому что…Потому что…Это сердце явно уже не принадлежит мне. Подари его Беате! Так будет проще всем! – выкрикиваю, чуть ли не срываясь на жалобный хрип.

– Кать… – его руки ложатся мне на плечи. – Я всё понимаю. Облажался. И мы ещё сто раз об этом поговорим, но сейчас. Позволь отвезти тебя в безопасное место, пока у нас есть время. Пойми, что ты должна временно исчезнуть. Иначе я постоянно буду отвлекаться на твою безопасность и просто проиграю…

– Проиграешь…О чём ты? Ты не женишься?! – спрашиваю, развернувшись. Смотрю ему в глаза, а повсюду боль курсирует. Не могу понять, где она сильнее. Всё время перемещается и от этого кажется невыносимей. – Скажи, что не женишься…

Господи. Как же, наверное, ужасно жалко я звучу…

Как вдруг…

– Женюсь. Кать. Всё по-прежнему, – продолжает он, а у меня вдруг в мгновение злость закипает.

Я так его ненавижу.

Зачем он пришёл? Издеваться?

Играть на чувствах?

Что ему нужно от меня?

– Тогда вали, Глеб. Я никуда с тобой не пойду, можешь хоть орать на меня, но не пойду!

– Блядь…Ведьма…Хули так сложно…Почему не слушаешь? Почему слышишь всегда не так, как нужно?!

– Потому что ты говоришь не то, что нужно! Потому что ты женишься на другой, Глеб! И если уж совсем на чистоту, я тебя отпускаю! Уходи! Мне будет без тебя лучше! Мне не нужен чужой мужик!

– Но я не чужой, блядь, ведьма. Я твой. Твой, блядь. Полностью. Я даже не спал с ней ни разу. Клянусь, – задвигает он, надрывая голос.