Десант стоит насмерть. Операция «Багратион»

Полицай обреченно махнул рукой и остановился. Смотрел вслед самоходкам, потом глянул на грузовики, открыл рот, да так, с открытым ртом и попятился… козлом скакнул через забор, исчез…

Колонна на приличной скорости катила по улице, вздрагивали стекла в окошках изб. Проехали мимо строения с кривоватым балконом, с которого свисал непонятный в сумерках флаг. На ступеньках стояли два упитанных мужика в одинаковых темных куртках и вообще с виду родные братья. Проводили взглядом внушительную тушу «Шермана», глянули на машины… Пихаясь, заскочили в дверь…

— Что-то не очень похожи мы на немцев, — заметил командир самоходки, выглядывая и вертя головой.

— Стрелять этих полицаев на месте надо, — угрюмо сказал Захар.

— Приказа стрелять не было, — напомнил взмокший Женька.

— Отдельный приказ на них, пакостных уродов, нужен, что ли? — удивился волжанин. — Да вы б присели, товарищ младший лейтенант. Сейчас стрельба начнется…

Стрелять так и не начали. Колонна вышла за деревню — в «опорном пункте» на околице, обустроенном наблюдательной вышкой, не было ни души. Пронеслись вперед мотоциклисты. Распахнулся люк «Шермана», выбрался из тесноты крупный Коваленко и сердито заорал, перекрывая рокот мотора:

— Чего всю улицу торчал? Башку по обстановке убирать надо.

— Так наблюдал. Полицейский что-то про Остерхи и объезд кричал. Я не все расслышал.

— Нам все равно через те Остерхи. Другой дороги нет. Голову прячь, Земляков. Вот же балбес. Цитрусовых и связи пожизненно лишу!

Женька с некоторым облегчением присел на боеукладку.

— Ты за пистолет брось держаться, — сочувственно намекнул командир самоходки.

Земляков отпустил рукоять «кольта» и застегнул жесткую кобуру.

— Суров у вас майор, — покачал головой волжанин. — А что, в разведке лимоны дают? Для остроты зрения?

— Сержант, ты вовсе обнаглел? — возмутился командир. — Что за вопросы?

— Да вафли лимонные иногда дают. В офицерском доппайке, — пробормотал Женька. — Ничего так идут с чаем.

Прошли совсем немного, как вернулись мотоциклисты. С самоходки было плохо слышно, о чем докладывает старшина-разведчик. Но тут вдоль машин пробежал Нерода:

— Впереди разбомбленная немецкая колонна и мост. Двигаться левее, там брод. Попробуем, как в деревне. Если не получится, в бой не ввязываться, уходить за реку. Земляков, будешь выёживаться, мы твою умную голову в полевую сумку упакуем. Для сохранности. Задание завалишь, дубина.

— Вот вечно этак ободрят, — проворчал обиженный переводчик, готовя карабин.

Колонна выдвинулась из-за поворота, вышла на дорогу пошире, и наводчик, разглядевший обстановку через прицел, ахнул:

— Ё… да мы вообще не пройдем.

Сразу и очень сильно потянуло дымом. Впереди дорога изгибалась, выходя к разбомбленному мосту. Собственно, мосточек, не такой и широкий, едва угадывался — на нем сцепилось два дымящихся грузовика, один встал почти вертикально, и пламя горящих покрышек в сумерках казалось парой диковинных факелов-светильников. До моста дорога была забита искореженной техникой и повозками. В этом месиве дерева и железа что-то шевелилось, взлетало искрами, пыхало клубами дыма. Брели к кустам смутные фигуры…

Немцы уже нащупали объезд — катила вдоль кустов перегруженная повозка, перебирался через брод тягач с 105-миллиметровой гаубицей на буксире… «Шерман» повел колонну вдоль туда же, мотоциклы подпрыгивали между кочек, жались к кустам. Женька подумал, что тут запросто можно завязнуть — пойма у речушки явно заболоченная, но тут же забыл об этом…

Хаос гекатомбы. Нечто подобное Землякову доводилось видеть в Крыму на Херсонесе. Но там масштабы катастрофы давали время подготовиться, здесь… Ведь только что мирным проселком катили…

Видимо, под удар попали мастерские легких дивизионов артполка и еще какие-то обозы и технические подразделения артиллеристов. Самих орудий и бронетехники было не так много, но машин… разбитые и брошенные грузовики и прицепы выплывали из дымовой завесы: распахнутые и смятые двери кабин, «гармошки» капотов, расщепленные борта, десятки бочек, сотни ящиков, драный брезент и клочья тентов. Потрескивала трава, плясали голубоватые язычки пламени на бензиновых лужах, в потоках горячего воздуха кружили листы бумаги и хлопья пепла…

Переводчик Земляков подумал, что жизнь и смерть как людей так и машин, неизменно присыпаны уймой бумаг: формуляры и акты, донесения и солдатские книжки, письма и фото: киндер и фрау из Гамбурга и Бремена, их фатер и ein treusorgender manns [53] — победно улыбающиеся и еще живые, с пунктуально подписанными датами на обороте. Сплошная бюрократия эта сраная война.

Убитых немцы успели оттащить подальше от огня: трупы лежали неровными шеренгами у свеженаезженной колеи — сильно обожженные и обезображенные прикрыты плащ-накидками. Неровный ряд пятнистых холмиков — укороченные, с оборванными конечностями — здесь в одном сапоге, там с черными головешками ступней. А на этом обер-ефрейторе и очки уцелели — поблескивают, рассеянно уставившись в клубы дыма. Коллега, мля…

53

Заботливых мужей (нем.).

Ползли самоходки за головным танком, катил мимо разбитых братьев тяжело груженный полугусеничник, пыхтел «Комсомолец». Возились среди груд автолома измученные немцы: вот ковырял лопатой землю, наполняя ведра, голый по пояс фриц, подхватил, понес к огню, мельком глянув на проползающую колонну…

— Внимательнее, тормозим, — приглушенно сказал командир «двадцать третьей».

— Вижу, — откликнулся из глубин своей норы мехвод.

Путь «Шерману» преграждали два санитарных автобуса, неловко растопырившихся между воронок. В один уже грузили раненых, у второго распоряжался офицер в распахнутой куртке, видимо, stabsartz. [54] Раненые лежали на носилках и плащ-накидках, штаб-коновал указывал картонной папочкой на избранных, раздраженно оглядываясь: у опрокинутого «Ханомага» ждали тяжелые, уже ненужные рейху бойцы — двое хрипло и надсадно кричали, словно специально задавшись не делать пауз. Вой боли, безумный, нечеловеческий, выворачивал душу.

54

Младшие офицерские звания немецких военных медиков.

— Сейчас они глаза продерут и… — сказал, морщась, командир орудия.

— С ходу надо было. Плющить, и все, — жестко сказал Захар. — Они нас жалели?

«Шерман» не остановился — аккуратно уперся гусеницей в задний бампер «санитарки», начал сдвигать автобус, освобождая дорогу.

— Narrisch werden?! [55] — закричал медик. Немцы-санитары попятились от угрожающе надвигающегося, раскачивающегося автобуса.

Обер-медик вгляделся в машины подошедшей колонны и, отшвырнув папку, бросился в дым. Исчезли санитары, заковыляли за разбитые машины ходячие раненые, кто-то из лежачих пополз прочь… Невнятно и многоголосо закричали…

55

Спятили?! (нем.)

Сдвинутый автобус раскачивался над ранеными — до лежащих оставался шаг, не больше. «Шерман», рявкнув двигателями, двинулся дальше — к броду. «Двадцать третья» на малых заурчала следом…

Темнота уже сгустилась, мешал дым, и, откуда начали стрелять немцы, Женька так и не понял. Автоматная очередь вспорола тент полугусеничника, взвизгнула пуля, ударившая по броне «двадцать третьей», заряжающий, вскинув пулемет ДТ на борт рубки, полоснул в ответ. «Шерман» развернулся, прикрывая спешно метнувшихся к близкому броду мотоциклистов, долбанул осколочным… «Двадцать третья» вкатилась в воду — было неглубоко.