Десятые
Шрифт:
– И что? – Сергеев сел на стул. – Кормить тебя? Офигеть просто…
Решил пока что оставить. Погода наладится, тогда выгонит. Будет обратно лезть – отнести подальше. Такой вряд ли найдет дорогу… А голос внутри не словами, а как-то иначе убеждал: это неспроста, это знак.
В последние годы Сергеев многие случайности воспринимал как знаки, не мог поверить, что все случайно, бессмысленно. И в этом забежавшем именно к нему и именно в такой момент котенке чувствовал знак. Ведь ему же надо было забраться по лестнице, а в его возрасте – от силы месяца два – это непросто.
Будто поняв, что Сергеев сейчас думает о нем, котенок не спеша, с достоинством,
– Пока ветер – поживешь, – ответил Сергеев. – А потом ищи другой дом. Ясно?
Котенок мяукнул, но неопределенно. Поднялся и так же с достоинством направился опять к холодильнику.
– А ведь знаешь, скотина, где жратва хранится. У кого-то уже пожил?
«Да, было дело».
– И за что тебя выперли?
На этот вопрос котенок не ответил.
Сергеев не любил животных, не держал их дома. У одной женщины, с которой жил, был кот, и он так его раздражал, что Сергеев, кажется, ушел не от нее, а от этого кота. Здоровый, с наглыми глазами, независимый. Он существовал как-то параллельно в квартире, даже к хозяйке не приставал с ласками, не будил утром, чтоб кормили, а просто садился перед кроватью и ждал. Но этой своей независимостью и раздражал, выбешивал просто. Сергееву было неуютно, и он свалил.
А в детстве очень хотел собаку, и кошку, и морскую свинку. Просил родителей. Они говорили: «Подрастешь, купим. Чтобы сам ухаживал, с собакой гулял». И когда Сергеев подрос, то уже не нужен ему стал никто – перехотел, что ли, перегорел.
И вот в сорок семь лет явилось живое существо. Само. Тихо мяукает: «Дай поесть».
С каким-то беззлобным ворчанием Сергеев выбрал два блюдца похуже, в одно плюхнул сметаны, в другое налил воды. Котенок полакал воды, долго обнюхивал сметану, а потом стал есть. Сергеев шевельнулся, и тот заурчал угрожающе.
– Да никто не отбирает у тебя, придурок. Сам же дал…
В тумбочке, вспомнил, есть пластиковый поднос. На первое время лоток заменит… Нарвал в него туалетной бумаги, поставил в прихожей у двери. Потом стал следить за поевшим котенком. Когда заметил, что подошел к шторе и стал присаживаться, схватил и перенес на поднос.
– Вот сюда ходи, – сказал мягко, без угрозы. – Сюда пись-пись и ка-ка. Понял?
И захотелось как-то назвать его. Вернее – потребовалось. Нужно имя.
Стоял, смотрел на замершего котенка. Вот он шевельнулся, сошел на пол. Среди обрывков темнела крошечная кучка. Котенок понюхал ее и стал деловито пригребать бумагой.
– Молодец… – И Сергеев запнулся. Да, имени не хватало. – Как тебя назовем? Рыжун? Рыжец? – Вспомнил, что должен быть звук «с». – Рысик? Не, на рысь ты не похож… А ты вообще кто – мальчик, девочка? Давай-ка проверим?
И до позднего вечера возился с котенком. Потом допил вчерашний коньяк и лег спать. Слушал удары в стены и окна и сквозь дрему почувствовал, как котенок, которого назвал Штормик – «ш» и «с», в общем-то, одно и то же, а пол определил как мужской, – заскочил к нему и пристроился под боком. «Вот наглец!» – успел возмутиться Сергеев, проваливаясь в сон.
Утром ветер не прекратился, к нему добавился дождь.
«Хм, как предвидел вчера про подоконники – засекает сюда…»
Но разглядывать бьющую под стеклопакет воду и тревожиться не позволил голос котенка: «Дай, дай».
– Блин! – Самого после коньяка мутило от воспоминаний о еде, а
надо идти, что-то искать в холодильнике для этого…– Молока нет. Что, опять сметаны?.. Курицу можно сварить…
«Дай, дай».
Необходимость заботиться и раздражала, и была приятна. Как-то неожиданно приятна. К дочке Сергеев долго испытывал брезгливый страх – маленький ребенок его пугал. Стал брать на руки уже года в полтора, когда она вовсю сама топала, и ей не нравились его тисканья. Помнится, на удивление и обиду тогдашняя жена отреагировала с осторожным упреком: «Раньше надо было, тогда бы привыкла».
К сыну он проявлял больше внимания, даже памперсы менял, укачивал. Но как-то без души, по обязанности. А вот теперь чувствовал, что его тянет этого приблудного Штормика сначала накормить, а потом пощекотать, поиграть. Сделать ему хорошо и приятно.
На улицу выходить не хотелось. Хорошо, что бутылка для окурков стояла здесь, в прихожей у двери. Сергеев открыл вентиляционное окошко в туалете, закурил. Дым послушно потек в окошко как в трубу.
Что, надо в Михайловку идти, там он видел зоомагазин. Купить корма, лоток нормальный, наполнитель, от блох какую-нибудь хрень… Вот же свалился на голову подарочек…
Котенок поел, умывался. Бумажки на подносе были сухими.
– Если на пол напрудишь – получишь. Понял?
Тот не отреагировал.
– Слышишь, нет? – наседал Сергеев, будто котенок мог ему действительно ответить. – Черт, – снова встал перед окном, – дождь-то серьезный. Никаких просветов.
Не было желания ни умываться, ни надевать джинсы, свитер… Есть не тянуло, и писать сценарий, читать… Зря вчера коньяк допил – тяжелый все-таки, хоть и трехлетний. Два дня подряд прибухивать это перебор. Не справляется организм… Сергеев косился на Штормика, оправдываясь тем, что следит, как бы тот не сходил на пол, а на самом деле любовался.
Ну, не то чтобы любовался, а с интересом наблюдал.
Котенок, в свою очередь, наблюдал за Сергеевым, сидя от него в шаге.
– Что, поиграть надо?
Можно бумажку свернуть и привязать нитку. Котятам нравится ее ловить… Бумажка-то есть, а нитка… Потом… Еще покурить, что ли?.. Нет, сначала кофе… Был бы зонтик, пошел бы в Михайловку.
Вместо зоомагазина представилась та наливайка с потрепанными мужичками и странной старухой, радушным кавказцем, а может, греком. Там было тепло и сухо, вкусно пахло чачей. И еще минуту назад передергивающий плечами при воспоминании о коньяке Сергеев захотел сесть за столик с рюмкой чачи, нехитрым бутербродом. Сидеть, поглядывать в окно, по которому стекают капли, слушать разговоры соседей. Наверняка там кто-нибудь есть…
– Так-так-так, – осадил себя. – Сбухиваться начал, Олег Викторович? Не надо. Сорок семь лет как-то вытерпел, а теперь алкашом становиться смешно.
Но картинка продолжала маячить. На ней Сергеев был уже почти стариком, высушенным южным солнцем и крепким алкоголем. Он сидел на краю обрыва, свесив ноги в сандалиях, рядом – на траве – бутылка, куски сыра, надкушенный мясистый помидор. Солнце жарит, море играет. На голове белая панама, какие были в моде в конце восьмидесятых. Нет, лучше ковбойская шляпа. Не кожаная, а из какого-нибудь легкого материала… Мимо проходят парень с девушкой. Это выросшие соседские Рада и, как его, Славик. «Здравствуйте, дядя Олег». – «Здоров, – хрипловатым голосом отвечает Сергеев. – Купаться?» – «Да. Такая погода… Мама уху сварила, вас приглашает. Приходите». – «Приду», – как бы нехотя, как об одолжении, говорит Сергеев.