Десятые

Его здесь не то чтобы уважают, но любят и жалеют. Он безобидный, чудаковатый, одинокий. Вот приехал когда-то и остался. Угощают фруктами, подкармливают горячей пищей. Сам-то он почти не готовит…

– Бобыль околоморский, – хмыкнул Сергеев, нынешний, еще вполне способный устроить жизнь не так.

Встряхнулся, даже сделал руками несколько выпадов, как боксер. Сказал Штормику:

– Пора и мне позавтракать. Не против?

Четыре дня не мог заставить себя. Высовывался за дверь и сразу прятался обратно – ветер не давал не то что курить, но просто дышать. И этот холод… Сергеев вырос в Сибири, где случались морозы за минус сорок, но их нельзя было сравнить с этим плюсовым холодом, от которого невозможно было защититься никакими кофтами, одеялами. Сибирский мороз просто ласково усыплял, беззлобно убивал, местный же холод каждую секунду грыз, колол, тряс, заставляя дрожать и стучать зубами.

Понятно, что это из-за влажности, но толку-то от этого понимания, если мозг занят только тем, чтоб найти способ согреться… Сергеев включил полы на максимум, плитка была горячей, а на уровне головы – сырой, душный холод. И липкий. Вот именно – липкий. Как морская вода. Она тоже липкая, как рассол…

Осматривал стеклопакеты. Нет, нормальные, плотные, а все равно не могут защитить жилище. Но и не закупоришься же совсем – приходилось время от времени приоткрывать раму, вентиляционные окна то на кухне, то в спальне, чтоб не задохнуться…

Одурев от ударов ветра, от завываний и скрежета где-то отошедшего листа жести, Сергеев находил в интернете радио и быстро уставал от знакомых песенок, рассуждений экспертов по всевозможным проблемам, шуток ведущих, новостей, высасывающих остатки душевных сил. Даже хорошие новости казались нехорошими.

Подчищал то, что было в холодильнике. Воду из-под крана кипятил, остужал и пил. Хорошо, что котенок оказался непривередливый – ел что давали, даже простой хлеб.

Не читалось, не писалось. Сценарий, после того как пересказал идею Оляне, застопорился. Книга Лондона не тянула к себе. Там про женщин… искушение… Сергеев ловил себя на том, что прислушивается к любым новым звукам.

За стеной стал слышать шаги, иногда легкие стуки, и представлялась Алина. Она тоже устала от непогоды, от одиночества, ей хочется быть с кем-нибудь. И вот здесь мужчина… Сергеев ждал, что она стукнет в стену как-нибудь упорядоченно: тук-тук или тук-тук-тук, и он сразу ответит тем же. И они быстро изобретут условный язык, и договорятся…

Снизу раздавался то детский плач, то голос Оляны – слов разобрать невозможно, но по интонации то сердитый, то просящий, то ласковый. Бывало, звучала музыка, а потом появился мужской бубнеж; Сергеев узнал тембр Виктора-Вити. Приехал на побывку. Наверное, из-за дождей строительство дороги прервали.

С его появлением внизу стало громче, случались, кажется, ссоры, раза три-четыре падала на плитку пустая бутылка…

Звуки становились все отчетливей, при этом ветер, скрежет, завывание в кухонной вытяжке не смолкали. Сергеев злился на Рефата, который построил дом с такой шумопроводимостью, но знал, что дело не в тонких стенах и перекрытиях – это от одиночества.

На пятые сутки дождь выдохся, небо очистилось, ветер сменил направление. Дул теперь не с моря, а с северо-запада. Сергеев посмотрел прогноз погоды на ближайшие дни. Будет ясно, но похолодает. Обещают по ночам минус два – минус пять. Надо закупиться продуктами, сигаретами – его сигареты в их магазине не продавали – и этому Штормику корма взять, наполнитель для лотка. Туалетная бумага кончилась, старая воняла, и пару раз он сделал на пол…

Сергеев решил совместить необходимое с полезным – пробежаться.

Во дворе столкнулся с Виктором-Витей и Ярославом. Дина стояла в дверях, у ее ног сын, в глазах грусть. «Как на войну провожает… Хорошо хоть не в больнице – значит ничего страшного с сыном». Оляны видно не было; дверь их квартиры закрыта.

– Здоров, сосед, – протянул руку Виктор-Витя. – Жив-здоров?

– Да. А что?

– Да повеситься можно от такой погоды… У нас тоже не рай, но там таких ветрюганов не помню.

Сергеев догадался, что это «у нас» – не про дорогу, которую они строят. Наверняка про место, где жили раньше.

– Ну ладно, – Ярослав приобнял жену, – поехал. Если зарплату дадут – переведу на карту сразу.

Та в ответ перхнула, ткнулась ему в подмышку.

– Давай, Славян, маму слушайся.

– Да!

Мужики пошагали к калитке, Сергеев – следом. Почему-то обгонять их было неловко – подумают, что хочет скорее отделаться. И жалко их стало, в серых с оранжевыми полосками штормовках, в пропитанных по?том бейсболках; на плечах тощие рюкзачки…

– Как дела вообще? – оглянулся Виктор-Витя.

– Так, – поморщился одной стороной лица Сергеев. – Нет, ничего, вообще-то, нормально.

– А ты, смотрю, поправился.

– Да? Не замечал.

– А не хочешь к нам? Там лишний вес быстро испаряют.

– Витёк, отвали от человека, – бросил Ярослав. – Отдыхает человек.

– Я, может, тоже отдохнуть хочу.

– Заработаешь – и отдыхай.

Виктор-Витя хмыкнул, потом сплюнул; порыв ветра чуть не вернул ему плевок – вовремя увернулся.

– Уже с женой жить разучился. И она шарахается, как от чужого… Эти дни – пытка настоящая.

– Бухай меньше.

– Хорош меня учить. Если у меня все жилы болят, должен я как-то…

– Автобус! – перебил Ярослав и побежал к остановке. Виктор-Витя – за ним.

Сергеев проследил, как они садятся в зеленый, короткий автобус неизвестной ему марки… Автобус тронулся, Сергеев облегченно выдохнул – общение получилось не очень дружеским. «Этот Витя по пьяни и пырнуть может. Дескать, жируешь тут, а я там сдыхаю… Ярослав вроде и заступился, но так нехорошо прозвучало: отдыхает человек».

Перешел дорогу, помахал руками и побежал. И тут же ноги стали тяжелыми, отрывались от земли с огромным трудом. Сергеев приподнял кроссовку – вся подошва на несколько сантиметров была облеплена красноватой, смешанной с камешками глиной.

– Ч-черт…

Стал вытирать кроссовки о траву. Получалось плохо. Пошел, шаркая, по полю – тропинка превратилась в болотце. Не до пробежки.

На ровном, не защищенном домами и деревьями пространстве ветер оказался сильнее. Налетал порывами, бил Сергеева в правое ухо. «Еще застужу, вот будет лишний гемор…» Прикрыл ухо рукой, руке стало холодно. «Обратно точно на автобусе».

Трава спасала слабо – давняя пахота размокла, была ненамного тверже тропинки… В каком-то фильме солдаты идут по подобному полю… Ну, это, конечно, не такое раскисшее, но и у него не сапоги, а кроссовки.

– Черт, а… – Разум требовал выбираться на дорогу, а что-то противоположное внутри и не менее сильное вело Сергеева дальше, заставляло месить красноватую глину, губить обувь, представляя себя солдатом, последним уцелевшим из большого отряда.

При каждом порыве поле оживало – перекати-поле срывались с места и, подпрыгивая, иногда взлетая на метр-полтора, неслись в сторону моря. Порыв слабел, и шары замирали. Порыв возникал – срывались, взлетали. И как самоубийцы прыгали с обрыва вниз. Это зрелище затягивало, ужасало и восхищало одновременно. Словно живые существа, повинуясь какому-то зову, бегут и гибнут. Нужно погибнуть, пришел срок…