Детдом
Шрифт:
– Теперь да, мадам. Уверен. Я знаю, как вас это волнует и не стал бы вас понапрасну беспокоить, не проверив все. Похоже, девочка действительно нашлась, но…
– Что – но?! Если она нашлась, то я не желаю слушать никаких «но»! Когда она будет здесь, у меня?
– Видите ли, мадам, мне очень жаль, но девочка отыскалась в таком месте, откуда ее, боюсь, невозможно будет выпустить на эстраду и сделать из нее звезду, как вы, кажется, предполагали…
– Ерунда! Напугал! Я все знала про нее с самого начала и за деньги вытащу ее из любого сумасшедшего дома. Наоборот, за это она еще больше будет мне обязана и благодарна!
– Но она не в сумасшедшем доме, мадам, и полагаю, просто не согласится…
– Да ты скажешь мне, наконец, или я тебя сейчас просто пришибу!
– … В конце концов ребята выбрали для обкатки не очень большой, но довольно престижный и популярный в определенных
Наши ребята, они вроде бы вообще лишены честолюбия и согласны были выступить у них «на разогреве», то есть сначала – это, если ты не знаешь, по их стандартам самая проигрышная очередь. Я лично этого вообще не понимаю, по-моему, как раз хорошо – у зрителей еще восприятие свежее, но у них считается – плохо. Может быть, потому, что зал еще в судорогах не бьется, и его еще надо до этого довести. Но «Детдом» все-таки уже известная группа, и устроители всего этого поставили его в середину – чтобы ни рыба, ни мясо.
И поимели, как и можно было предположить, культурный шок.
Представь: прямо перед нашими выходит на сцену довольно известная и довольно старая группа (я знаю, потому что твой Никитка ее еще несколько лет назад слушал) и поет свою новую, в такт всему прочему песню. Зал уже достаточно «разогрет», ревет, приветствует их. Пиво льется рекой. Текст такой:
«Мы изолированы от своих собственных снов,Мы слышим эхо тысяч чужих шагов,Поделено небо на квадраты и,Не выпив ни капли, мы словно поддатые.В решетке смыслов какое сплетенье – мое?Я выучил слишком много слов на букву «ё»Мы – панки, мы альтернатива попсе,Мы выбрали правильное пиво, как все, как все, как все…Наш город – усыпанный жестянками рай.В нем есть все. Ты свободен. Что ж – выбирай!Наша жизнь – увешанный рекламками ад.Ты свободен, но ты как будто не очень этому рад?Со двора колодца не видно Галактику – Млечный путь.Уже скоро утро, а мне никак не уснуть, потому что –… Мы изолированы от своих собственных снов,Мы слышим это тысяч чужих шагов… НО!Я вышел на крышу, я увидел звездыИ я свободен опять.Поймите, простите, любите, творите!Я буду учиться летать….Я – буду учиться летать!!!»Все понятно, да? Залу тоже все понятно. Певцы на сцене в каких-то драных джинсах, в майках с рожами, изгибаются, подпрыгивают, брызгают в зал слюнями. Зал приветствует кумиров, стучит ногами, сплевывает хабарики на пол и открывает новые жестянки. Здоровый подростковый протест молодых павианов. Агрессивная толпа, блестяще описана зоопсихологом Конрадом Лоренцем.
И вот на сцену выходят Егор со своей балалайкой (или как она там называется?) и Женя с гитарой, а Дмитрий с Владимиром и инструментами прячутся где-то в тени. Больше на сцене ничего нет, но Игорь-осветитель делает со светом что-то такое, отчего кажется, что сцена и весь зал как-то раскачивается. И Егор с его добродушно-дебильной физиономией начинает негромко рассказывать:
« Об этом, товарищ, не вспомнить нельзя,В одной эскадрилье служили друзья,И было на службе и в сердце у них –Огромное небо,Огромное небо,Огромное небо – одно на двоих!…»– Господи! «Огромное небо»! – ахнула Ирка. – Как же они решились?!
– А вот так и решились. У Клавдии Петровны сохранился проигрыватель и пластинки. Они неделю сидели и слушали старые песни, выбирали… Дальше там, если помнишь, у них прямо над городом у самолета отказал мотор. Здесь Егор с Женькой как будто просыпаются и за их плечами из полутьмы появляются остальные,
и даже Кай (удивительно, но оказалось, что он тоже умеет петь – ему главное слова выучить, а то, что у него акцент, это всем даже нравится). Нарастает тревога, и сцена раскачивается все быстрее… «Мелькают кварталы, но прыгать нельзя,Дотянем до леса, – решили друзья. –Подальше от города смерть унесем,Пускай мы погибнем,Пускай мы погибнем,Пускай мы погибнем – но город спасем!»Взрыв они, кажется, оформили все той же Любашиной пиротехникой. После него в зале стояла такая гробовая тишина, что, казалось, они там все просто взорвались и умерли… Конец этой песни помнишь? Они в нем ни слова не изменили.
«В могиле лежат посреди тишиныОтличные парни Советской страныСветло и торжественно смотрит на них…»– «Огромное небо, огромное небо, огромное небо – одно на двоих…» – прошептала Ирка и вытерла слезу в углу глаза.
– Они собирались начать свое выступление с «Маугли». Но Владимир переиграл в последний момент и ты понимаешь, что они сделали? И в той, у прошлой группы, песне и в этой – герои погибли, упали с высоты. Но – почувствуйте разницу! Тот – не нашел чем себя занять, а эти – спасли город ценою своей жизни! И не надо считать всех молодых идиотами – зал всё понял, и отреагировал адекватно – аплодировал чинно, как на концерте в Филармонии. Кажется, даже кто-то крикнул «браво, бис!». А какая-то девочка лет четырнадцати, вся в слезах и помаде, так прониклась, что положила цветы у ног Жени, как на могилу того летчика.
Дальше уже пошел в чистом виде культурный шок, потому что после «Огромного неба» зал просто не знал, как реагировать правильно. И потому все эти девочки и мальчики – слушали себя. И, естественно, их, «детдомовцев». А они как будто специально их раскачивали, не давали настроиться на что-то одно. Владимир и Юрий сделали такое замечательное попурри из старых песен: «Я начал жить в трущобах городских…», «Ария мистера Икс» и прочее такое же. Душераздирающе смотрится и слушается. Не сиюминутно, а на уровне экзистенции человеческого социума. Архетипическая драматургия брошенного человека, ребенка, юноши. То есть, опять все о том же, но на совершенно ином уровне. Зал начал просто оседать, сползать на пол от эмоционального перегрева. Тогда они спели «Конфетки». Без Ольги, просто рассказывали всю историю. А потом Дмитрий сел к роялю, Владимир в белом костюме встал рядом и запел старинный, из 18 века романс:
«Не повторяй мне имя той,Которой память мука жизни,Как на чужбине песнь отчизныИзгнаннику земли родной…»А осветитель Игорь включил ту самую звезду, на которую всегда пела Ольга, и все, кто хоть что-то про «Детдом» знали, поняли, к кому он обращается, и передали тем, кто не знал. А Владимиру Кай на весь романс позволил всего один единственный жест – в самом конце он развязывает галстук, который у него был на шее повязан по-старинному (Настя два дня по картинке из старого журнала училась завязывать), и который как будто бы его душит, и так стоит, опустив руки и без всякой экзальтации…
… Ну, а потом начал прыгать Кай.
Тут у них у всех, конечно, просто рты пооткрывались. Все-таки они на концерт шли, а не на балет, и не на латинские танцы, и не на демонстрацию искусства Шао-Линя… Готова спорить, что слов «Красного цветка» никто не слышал и не запомнил. Хотя слова вообще-то хорошие. Про то, как человеку распознать в себе зверя и научиться жить с ним, не давая ему подчинить себя. И музыка тоже ничего себе… Но все, конечно, смотрели только на Кая. Как он вылетел в самом начале из этого огромного Красного Цветка (Идея Владимира, дизайн Настькин, пиротехника Любашина – огромные нарисованные хищные лепестки и красные с желтым искры из середины), так я и сама глаз от него не могла оторвать, хотя и видела сто раз на репетициях. Надо признать – танцевал он там или не танцевал, но все было именно о том, что Аркадий для него сочинил – борьба человека и животного в одном теле, в одной душе. И когда человек в конце концов победил и он поднял как-то этот Красный Цветок в виде символа своей победы (фаллический символ, но я держу его в своих руках – кто бы спорил!) – вот тут-то тинейджеры наконец и взревели! Оторвались на полную катушку. Я думала, что стропила рухнут или еще что. Во всяком случае все милиционеры, которые снаружи дежурили, вбежали в зал с дубинками наперевес – это я своими глазами видела…