Дети большого дома
Шрифт:
„Прогневался господь на жителей города Вовчи и наслал на них в 1831 году — мор, в 1845 году — голод и падеж скота, в 1848 году — и мор, и голод, и падеж скота…“.
Видите, о потомки, как жесток и мстителен был господь к предкам нашим!
Велась летопись города пристрастно и односторонне и не содержит сведений о жизни населения нашего уезда. Зато встречаются в ней бесконечные упоминания о купцах всех гильдий и о приходских священниках; а о житье трудового народа нет и единой обмолвки. Ценсор духовной академии, архимандрит Сергий в своей книге прилежно перечисляет всех священников прихода со дня основания города до 1857 года, однако сведения эти не представляют интереса ни для кого. Из других источников мы узнаем, что в 1844 году купец третьей гильдии Дмитрий Прошкин решил построить на свои деньги церковь
И поскольку мы больше никаких свидетельств в памятных записях не находим, то перейдем к собственным воспоминаниям, за точность и неложность коих ручаемся.
Страдал и томился народ наш от произвола сиятельных помещиков. Плодородные земли и богатая природа разжигали аппетиты вельмож петербургских, и мужики со своими землями приносились в дар всевозможным титулованным господам. Теперешнее село Первое Советское со всеми своими угодьями было пожаловано Екатериной Второй графу Тендрякову, камергеру ее императорского величества (был ли камергером сам он или одним из его наследников — сказать точно не можем, да это и не имеет большого значения для сего повествования). Белый Колодезь принадлежал графу Скалину. Один из последних отпрысков рода его был другом известного царского палача Столыпина, принимал его в своем поместье и устраивал ему пышные встречи. Таволжанкой владел граф Боткин, а в других местах нашего уезда засели князья Вадбольские, Задонские и Неклюдовы. В городе Вовче безраздельно властвовал уже в мои дни генерал Василий Григорьевич Колокольцев, отец коего был обанкротившимся помещиком и известным в свое время искателем приключений.
Помним мы сего помещика Колокольцева, и деяния его, и поведение, и жизнь также.
Мужчина высокого роста и могучего сложения, с темными и жгучими глазами, был он плодом внебрачной любви русского князя и похищенной с Кавказа черкешенки. Остер был умом и из кожи лез, чтоб прослыть барином-народолюбом, и это нередко ему удавалось. Владетельные князья решили использовать эти качества Колокольцева, избрали его председателем земской управы, чтобы через него упрочить свою власть над народом. После сего был Колокольцев представлен царской фамилии и очень царице понравился. Она предложила ему быть крестным отцом наследника престола Алексея Николаевича. Вследствие этого стал Колокольцев богом и царем в своем уезде и популярностью среди народа похвалялся еще сильнее. Приходил к нему с жалобами и просьбами трудовой люд, и местный сей царек принимал их с улыбкой радушного хозяина и приглашал войти: „Заходите, заходите, бедные мои мужички, не стесняйтесь! Чайку попьем вместе и побеседуем о божьей милости, о нуждах наших…“. Вот этаким сахаром медовичем и встречал всегда мужиков.
Раз как-то тяжба была у крестьян с помещиком Боткиным. Крестьяне пришли к Колокольцеву, рассказали о беззаконии помещика, о притеснениях его и бессовестном поведении.
— Ах-ах, ну как не совестно ему, мне за него вчуже стыдно! — посочувствовал крестьянам Колокольцев. — Вы идите себе спокойно по домам, мужички. Защиту ваших справедливых интересов я на себя беру, все сделаю для того, чтоб суд в вашу пользу дело решил и наказал этого забывшего бога человека. Я всегда стою за справедливость, сами знаете.
Через несколько дней Колокольцев действительно укатил в Петербург. Обрадовались мужики, ждут. Потом крестьяне узнали, что проиграли они тяжбу и что суд решил дело в пользу помещика Боткина, а свидетелем помещика выступал не кто иной, как Колокольцев.
О, как был опасен сей лис в мундире лицемерным своим языком!
В доме генерала Колокольцева среди многочисленных слуг и горничных была молодая пригожая крестьянка по имени Ксения. Сынок генеральский, распутный и бесчестный студент-пустослов, вынудил девушку эту к тайному сожительству, и забеременела она от него. Никто не знал о грязной этой истории. И вот вызывает Колокольцев отца девушки и говорит ему: „Ты, братец, мужик толковый, и дочь твоя лучшей участи достойна. Пусть же станет она госпожой. Жалую тебе
все земли и угодья возле деревни Писаревки! Идите, управляйте и благоденствуйте“.Спустя недельку высватал Колокольцев своему распутному сынку дочь того помещика Боткина, которому когда-то помог земли крестьянские оттягать.
Так стала Ксения помещицей и родила своего ублюдка.
Жестокой, бессердечной помещицей была Ксения, бесчестием заплатившая за власть. Но мы еще вернемся к ней в сем повествовании.
Красив наш город, много в нем зелени, и богат он цветами. Здесь устраивались оживленные ярмарки, стекались сюда летом дачники. Проживали в нем многочисленные отставные генералы, получали они крупные пенсии из государственной казны и безмятежно наслаждались целебным климатом Вовчи. Раз в неделю слушали они концерты, гуляли группами, ворча, пыхтя и охая, или усаживались на садовых скамейках под тенью деревьев и рассказывали, немилосердно привирая, о былых своих подвигах, о давно минувших днях. В воспоминаниях этих были лишь крупицы правды, обильно разбавленные морем лжи. В городе так и говорили: „Врет, словно отставной генерал“.
Была Вовча и городом купцов. Напившись, дебоширили они на улицах, избивали жен своих и приказчиков. Немецкие купцы держались молчаливо и спокойно, понемножку вытесняя русских из торговых и промышленных сфер. Так, немец Бойбус построил кино и стал владельцем всех прибылей; Бахмат приобрел пивной завод, а Вольшот завладел всеми мельницами.
Купчихи напяливали на себя по двадцать пять юбок из ярких, цветастых шелков, да так, чтобы был виден подол каждой. В дни Сорока мучеников и святой Параскевы устраивались большие ярмарки. Было тут и пьянство, и ловкое надувательство, и многие мужики возвращались домой обманутыми и ограбленными и плакали горькими слезами.
Такова была жизнь в старину в нашем городе.
Недалекий и ненаблюдательный человек вывел бы заключение, что такой уклад жизни вечен и незыблем, что всегда были и будут действительные и отставные генералы, бессовестные купцы всех гильдий, длинноволосые ненасытные попы, и вечно будет полновластным хозяином города Колокольцев.
Однако последующие события, о которых я поведу речь на страницах этой летописи, показали, что строй тот держался да зыбкой почве и подобен был глиняной стене, которая долгое время подвергалась действию ветров.
Из центров страны возвращались в город студенты и солдаты — уроженцы Вовчи. Вернулись с военной службы и неимущие крестьяне Ковалев, Чубашенко и Бондаренко, служившие матросами на броненосце и принимавшие участие в восстании, организованном лейтенантом Шмидтом. Принесли они всем жителям города слово правды и шли с этой правдой, как проповедники истины, в села, к крестьянам. Была в нашем городе славная девушка — дочь портного Ганна Хоперская, чьим именем ныне названа одна из главных улиц Вовчи.
И вот однажды выступила она на вечере перед вельможами и народом с чтением стихов. Ей аплодировали. Все знали и любили эту непокорную девушку. Бесстрашна была дочь портного! Двадцать восемь лет минуло с той поры, но старожилы и сейчас еще помнят тот день и темноволосую храбрую дочку портного. Лицо ее пылало, отражая разгоравшееся в душе пламя. Она декламировала:
Товарищ, верь: взойдет она, Звезда пленительного счастья, Россия встрянет ото сна, И на обломках самовластья Напишут наши имена!Чиновники подняли дикий шум, но она не испугалась. И боевым призывом прозвучали ее слова:
Самовластительный злодей, Тебя, твой трон я ненавижу!Прошли годы, и Ганна снова появилась в нашем уезде, начала работать как организатор революционной молодежи.
А когда весть о февральской революции дошла до нашего города, студенты и солдаты отправились „поздравлять“ генералов. Их принял Колокольцев и с улыбкой заявил: „Приветствую революцию, друзья! Пусть управляет народ — я всегда был на стороне народа!“ Молодежь подхватила его на. руки. Но вот Ганна мигнула, генерала с силой подбросили, расступились — и Колокольцев с размаху грохнулся наземь. Молча поднялся он и ушел.