Дети большого дома

— Бывали на Волге, товарищ батальонный комиссар?

— Не довелось.

— Эх, видели бы только! Вот подполковник обещает, если живы останемся, в наши края приехать. Вы не смотрите, что он так рассердился, товарищ батальонный комиссар. Командир полка для нас, в самом деле, как отец родной!

Уже на рассвете Тигран задремал, потом крепко заснул.

Смутные сны мучили его. Впоследствии Тигран ничего не мог припомнить из этих снов. Только в ушах остался адский грохот, тошнотворный запах — и больше ничего.

Когда он открыл глаза, рядом с ним сидели подполковник Самвелян и комиссар Немченко. Его поразило странно-озабоченное выражение их лиц. Тигран чувствовал жгучую жажду. Приподняв голову, он огляделся.

— Да ничего не случилось, абсолютно ничего! — успокаивающе говорил Немченко. — Вы совершенно здоровы.

Тиграну хотелось ответить, но говорить он почему-то не мог. А Самвелян смотрел на него и улыбался.

— Держись, брат, поправишься!

Постепенно Тигран начал догадываться о том, что с ним случилось. Он попросил холодной воды, с жадностью отпил из поднесенного стакана. По жилам точно разлилась огненная жидкость. Поняв, что ему дали выпить водки, он снова попросил воды. На этот раз ему дали выпить воды, смешанной со снегом.

— Но что же случилось? — спросил он, оглядывая сидящих рядом.

…На рассвете неприятель Начал артиллерийский налет по нашим позициям. Два снаряда прямым попаданием угодили в блиндаж Самвеляна, котором спал Тигран. В блиндаже все смешалось. Потерявшего сознание Тиграна вытащил из-под земли Фирсов. Сержанта Гришу Карунца отрыли уже мертвым.

«Да, вот как начался Новый год!» — думал Тигран. У него было ощущение человека, возвращающегося к жизни из небытия. В ушах еще отдавался какой-то шум — то нестройным гулом, то свистом летящего снаряда; смягчаясь, шум превращался в знакомую тоскливую песню… ту самую песню, которую в ночь под Новый год пел парень из Хиндзореска, старший сержант Гриша Карунц…

Горы, ей, горы, станьте ниже, спуститесь!..

XLI

Каждый по-своему встречает Новый год: один — с восторгом, другой — точно готовясь к торжественному обряду, а большинство — с беспечной радостью, ни над чем не задумываясь. Но есть люди, которые в это время делаются молчаливыми. Как будто с сожалением вспоминают они прошедший год.

Лев Николаевич Яснополянский был по натуре человеком веселым и жизнелюбивым, но, встречая Новый год, ой каждый раз задумывался. Этого никто не замечал, потому что он плясал с отплясывающими и подпевал поющим — словом, выглядел таким же веселым, как и все.

Но почему же грустил Лев Николаевич? Был ли он неудовлетворен своей жизнью, чувствовал ли укоры совести за то, что не все сделано так, как хотелось бы или же грустил о том, что молодость остается позади?

Нет, дело было не в этом. Никаких грехов на его душе не было. Генерал мог с чистой совестью смотреть людям в глаза. Будучи человеком немолодым, он не чувствовал себя и стариком, и жизнь для него была еще интересней, полней, чем, может быть, десять — двадцать лет назад. Никогда не находилось у него повода для скуки и хандры.

Он был сыном крестьянина-кузнеца из Тульской области. Труд привил ему любовь к природе, веру в человека. Довелось ему видеть и Льва Толстого, слышать его беседы с мужиками. Добрым казался Толстой впечатлительному мальчику, добрым, великим и мудрым. Интересовали мальчика и другие люди, в каждом из них открывался ему целый мир.

Его отец научился грамоте в школе, открытой писателем, но часто спорил с ним. «Проповедует старый — не противьтесь, мол, злу, оставайтесь рабами!.. — говорил отец, беседуя с Левушкой. — Уважаем мы его, но на это не пойдем. Тогда совсем усилится зло, пожрет душу и тело людей…»

Отец Левушки пользовался среди односельчан славой мудреца. K нему приходили за советом со всего села. Не выносил он жадности, недобрым словом поминал власть имущих и всей душой был на стороне тех, кто в поте лица зарабатывал себе на хлеб насущный. По праздникам кузнец на недельный заработок угощал друзей, не жалея денег на водку, но сам никогда не напивался и ничего непристойного себе не позволял.

Будучи противником Толстого-философа, он с гордостью вспоминал впоследствии о том, что ему вместе с другими мужиками выпала честь нести на плечах гроб великого писателя и бросить первую горсть земли в его могилу. То, что старый кузнец назвал сына Львом, говорило о большой любви, которую он когда-то чувствовал к великому тезке Левушки.

Лев Николаевич Яснополянский очень многим был обязан своему отцу. Кузнец мечтал дать сыну, образование, но помешали обстоятельства. Мальчик стал работать помощником отца, научился кузнечному ремеслу. Так работали они до 1916 года, когда Льва призвали в армию. На фронте он был артиллеристом-наводчиком, домой вернулся через два года совершенно новым человеком и подробно объяснил старому кузнецу, как следует переделать жизнь. Свержение царя старику пришлось по сердцу, но Временное правительство разочаровало его. Слова сына о том, что революция продолжается, показались отцу очень разумными, и одряхлевший кузнец от души пожелал успеха его делу. Сын уехал обратно — «продолжать революцию».

В годы гражданской войны Лев Яснополянский сражался в Донбассе и Царицыне, а позднее снова на Украине.

Гражданская война еще не была закончена, когда его ранило. Посланный на лечение в Москву, он после выздоровления был направлен на чекистскую работу. По личному поручению Феликса Эдмундовича Дзержинского попутно с основной работой он занимался организацией детдомов. Империалистическая бойня, а вслед за нею и гражданская война оставили в России немало сирот. Необходимо было спасти им жизнь, согреть лаской и дать образование. Сколько славных ребячьих лиц сохранилось в памяти Льва Николаевича! Многие из ребят, даже став взрослыми людьми, не прерывали с ним связи. Он любил детей, но ему не суждено было стать отцом. Жена Яснополянского, врач, работала под руководством одного известного профессора, мечтала произвести переворот в медицине. Производя над собой какие-то опыты, она скончалась в то время, когда Лев Николаевич сражался с басмачами в Средней Азии.

Вернулся он в Москву, похоронил жену, а через несколько дней наступил Новый год. Феликс Эдмундович пригласил его к себе. Ни он, ни его сестра не сказали ни одного слова утешения Яснополянскому, хотя им и была известна его утрата. Были только приветливы и сердечны.

Прошло шестнадцать лет. Нет уже Феликса Эдмундовича. Но и он, словно живой, светло поблескивая глазами, каждый раз встает перед Яснополянским в день Нового года.

Второй раз женился Яснополянский в 1930 году, уже после возвращения в армию. Но и этот брак не дал ему ребенка. Когда после обращения к врачам Зинаида Артемовна вернулась домой и с плачем обняла мужа, Лев Николаевич ласково погладил ее по голове:

— Не плачь, дорогая! Что ж, проживем и так.

— Я из-за тебя плачу, Левушка, — выговорила жена. — По моей вине остаешься бездетным.

— Жалеть нечего, милая, я счастлив с тобой. И никакой твоей вины тут нет. Не печалься. А дети у нас с тобой будут!

Через несколько дней муж с женой вместе поехали в детдом и удочерили трехлетнюю русую девочку, которую звали Верой. И девочка принесла счастье в их семью, еще более укрепила любовь супругов.

Новое назначение по военной службе заставило Яснополянского перебраться в Ленинград.