Дети ночных цветов. Том 2

Гвен вздрогнула, вспомнив оружие, из которого мать выстрелила себе в голову. Тогда Гвен не знала, где мать могла достать его, но сейчас, представляя тетю Мэдди, она почему-то не сомневалась, что оружие хранилось у матери с тех пор, как они в последний раз приезжали сюда. Томас тогда еще был слишком мал, чтобы помнить хоть что-то, но Гвен запомнила почти все. Особенно свою тетку. Если кто-то и мог дать матери оружие, то это была она.

Гвен поймала себя на мысли, что хочет начать разговор именно с этого. Если тетка будет считать себя виновной в смерти сестры, то обязательно согласится принять ее детей, разрешит им пожить у себя какое-то время. Гвен безрадостно вспомнила Эбботт и тяжело вздохнула.

«Вряд ли удастся найти там работу», – решила она, признаваясь себе, что, скорее всего, придется работать на ферме у тетки. «Главное – сразу исключить родственные узы. Пусть она относится ко мне как к нанятому работнику, требует столько же, сколько стала бы требовать с остальных, и платит столько же». Гвен тяжело вздохнула. «Нет, все-таки было бы лучше найти хоть какую-то работу в Эбботте. Все равно какую, лишь бы не работать на тетку на ее ферме». Гвен попыталась ответить себе, что больше ей не нравится: факт работы на тетку или факт работы на ферме. «Наверное, и то и другое», – безрадостно решила она, признаваясь, что, если верить последним воспоминаниям, то ее нелюбовь к тетке взаимна.

Крепкая, решительная, в клетчатой рубашке, заправленной в брюки, и с собранными в пучок волосами – она была… была… Гвен устало покачала головой, не в силах подобрать подходящее определение. «Наверное, мужественная или, вернее, мужеподобная», – подумала она осторожно, словно даже так могла обидеть эту женщину, которую обидеть, казалось, совершенно невозможно. У нее был муж, такой тихий, покладистый и неприметный, что Гвен не могла запомнить даже его имя. У нее был сын, который казался Гвен таким отвратительным, что она всегда старалась убедить себя, что совершенно не знает его.

Муж Мэдди был невысоким, худым и смуглым. Он постоянно носил широкополую шляпу, и Гвен почему-то помнила только эту шляпу, как если бы у него вовсе не было лица. Сын Мэдди был тоже худым, но Гвен почему-то запомнила его очень высоким. Она учитывала то, что когда они приезжали к тетке, то она, возможно, была намного ниже, чем сейчас, но все равно Кевин казался ей очень высоким и очень худым. Еще у него были черные, гнилые зубы, которые выглядели крайне гротескно рядом с большими ярко-голубыми глазами. Гвен помнила, как мать говорила, что у Кевина какое-то заболевание, но сути это все равно не меняло – он не нравился ей, потому что у него были черные зубы, а она не нравилась ему, потому что он знал, что не нравится ей. К тому же кроме зубов был еще отвратительный характер.

Гвен не знала почему, но Кевин напоминал ей одну подругу из Луизианы. Они дружили с ней в младших классах, но став более взрослыми, не могли общаться дольше пятнадцати минут. Гвен не особенно зацикливалась на этом, считая подругу взбалмошной и за что-то обиженной на все мужское население планеты. Но вот с Кевином появлялась проблема в том, что он не был ее подругой. Он даже не был девчонкой, однако Гвен не могла отделаться от ощущения, что относится к нему именно как к девчонке. Наверное, именно поэтому он и не нравился ей – подростку сложно воспринимать тех, кто не попадает под их рамки видения жизни.

«Сейчас все должно быть иначе», – Гвен, по крайней мере, надеялась, что так будет. Она выросла. Кевин вырос…

Однако стоило им встретиться, и все прежние антипатии вернулись с новой силой. К тому же был еще один фактор, который не учла Гвен – Томас. Ему не понравился Кевин, и он не собирался этого скрывать. Он даже несколько раз подходил к матери Кевина и честно признавался ей в своей антипатии. Мэдди улыбалась ему, что-то отвечала, стараясь общаться как с ребенком, но Гвен не сомневалась – ни одна мать не желает слушать гадостей о своем ребенке. Это казалось ей самым неудачным моментом их жизни на ферме Мэдди Мартинес, потому что Томас вначале понравился своей тетке.

Гвен помнила, как Мэдди относилась к ней, когда она была ребенком, – ничего хорошего сказать было нельзя, но с Томасом, казалось, все было иначе. Правда, Мэдди довольно часто называла его именем своего сына, но Гвен считала это не особенно важным. Главным был то, что мальчик нравился Мэдди, а каким именем она хочет его называть – ее личное дело. Какое-то время Гвен мирилась с тем, что приходится работать на ферме бок о бок с Кевином, ведущим себя так, словно эта ферма принадлежит ему, а Гвен – самый беспутный работник, которого он держит здесь только из жалости.

«Если Томасу хорошо, то и я могу потерпеть», – думала Гвен, тем более что ехать в Эбботт и искать работу казалось таким же безнадежным, как пытаться подружиться с Кевином. Но потом Томас показал характер и наотрез отказался молчать о своей антипатии к сыну хозяйки. Первые дни Мэдди пыталась отшутиться, сменить тему, но затем стала избегать Томаса. Несколько раз она подходила к Гвен, начинала отвлеченный разговор, а затем, как бы невзначай, спрашивала, как долго они с братом собираются пробыть здесь. Гвен отвечала расплывчато, надеясь, что со временем любовь Мэдди к Томасу вернется. Но все становилось только хуже.

Гвен пыталась убедить себя, что Мэдди просто злится на нее за то, что она не может найти себе работу в городе, и пару раз ездила в Эбботт. Она даже пыталась заговорить об этом с самой Мэдди, спрашивая, не сможет ли она помочь ей куда-нибудь устроиться. Вначале Мэдди лишь пожимала плечами, а под конец в открытую сказала, что не видит ни одной причины, чтобы искать работу.

– Ты что, собираешься остаться здесь навсегда? – спросила она Гвен. Гвен замялась, пожала плечами. – Не понимаю, – призналась Мэдди. – Разве в Луизиане у тебя не остался дом? Разве у тебя там не было работы, друзей? – она предупредительно подняла руку, обрывая Гвен на полуслове. – Я понимаю, смерть матери могла напугать тебя и Томаса, но это же не конец света. Конечно, для мальчика хорошо немного отвлечься, и ты правильно сделала, что приехала к нам. Но я думаю, что вам пора возвращаться, тем более что Томаса скоро нужно отправлять в школу.

– Я думала, что смогу отправить его в школу здесь, – призналась Гвен, услышала, как тяжело вздохнула Мэдди, и сильнее возненавидела ее сына за то, что он не понравился Томасу и спутал им все планы.

На мгновение Гвен показалось, что если она расскажет Мэдди о том, чем была больна ее сестра, как она покончила с собой, расскажет о том, как рос Томас, что ему приходилось видеть и слышать, то эта история разжалобит Мэдди и она даст ему второй шанс, простив за то, что он не смог полюбить ее сына. Но Гвен ошиблась.

– Так у Барбары была шизофрения? – недоверчиво спросила Мэдди, встретилась с Гвен взглядом и задумчиво покачала головой. – Очень странно слышать это. Не скажу, что я часто разговаривала с ней в последние годы, но… – она недоверчиво посмотрела на Гвен. – Думаю, ты знаешь, мы иногда созванивались с ней и… Гвен, она не казалась мне больной.

– Но тем не менее вышла на крыльцо и вышибла себе мозги. Причем из оружия, которое дали ей вы. – Гвен отвернулась, удивляясь своей наглости, но чувствуя, что была просто обязана сказать это. Мэдди не ответила, выдержала паузу и пообещала, что обязательно позвонит в Луизиану и спросит у подруг Барбары, говорит Гвен правду или нет. – Позвоните лучше доктору Лерую, – посоветовала Гвен. – Или шерифу, пусть опишет, в каком состоянии он нашел вашу сестру.