Дети Робинзона Крузо

Если только ответы не окажутся намного хуже вопросов. Что-то он слышит там, за дверью, какие-то еле различимые беззаботные голоса, словно кто-то все еще по ошибкепринимает ванну и не прочь, чтобы директор присоединился к общему веселью...

(любопытство кошку поцеловало)

Что-то холодное беглыми пальцами опустилось по спине Дмитрия Олеговича, деликатно нажало на копчик, двинулось ниже и внутрь, заставив ноги моментально ослабеть. Неизвестно, как там с зазеркальем, и может ли Серый Волк выбраться из детской сказки, только, похоже, встреча с ним будет несколько необычной.

(— Бабуська, бабуська, а посему у тебя такие больсие глазки?

— Внуче-е-нька, — маразматический голос, — внученька, это чтобы тебя лучше видеть.

— Бабуська, бабуська, а посему у тебя такие больсие ушки?

— Внуче-е-нька, это чтобы тебя лучше слышать.

Бабуська! А посему у тебя такой больсой ротик?

— Внученька, — голос становится более осмысленным, в нем даже появляются нотки укоризны. — Внученька! — со строгой деловитостью. — А ты член-то у дедушки видела?!)

Дмитрий Олегович нервно хихикнул, но приступ шального веселья быстро прошел. Директорские губы растянулись в капризном росчерке: Серый волк, не Серый волк... Только там кто-то есть. Кто бы это ни был, он сейчас там.

Дмитрий Олегович почувствовал, как весь покрывается гусиной кожей, а волосы на затылке начинают шевелиться. Плеск? Его пальцы, с гибельной решимостью, словно против воли, потянулись к дверной ручке, сомкнулись на ней и плавно повернули. Легкий сквознячок потянул из образовавшегося проема. Нащупав выключатель, директор утопил его, одновременно приоткрывая дверь:

— Кто здесь?

(видел в свой последний визит, а потом вышел, запустив в рот большой палец правой руки)

От звука собственного голоса директор клацнул зубами, и в паху сковало так, что он не смог бы сделать и шага. Сам голос показался больным, словно треснувшим пополам и совсем чужим.

В «помывочной» никого не было.

Директор в оцепенении стоял на пороге и слушал, как бешено бьется его сердце. Затем кивнул и решил сделать шаг вперед. Все зеркала, все стеклянные поверхности оказались протертыми домработницей со скрупулезной добросовестностью — в них отражалась лишь стерильная чистота, повисшая в воздухе.

(видел. В зеркале она была. Ванна в зеркале казалась наполненной какой-то темной, пропахшей тиной водой. И она всплыла. Лицо... Всплыла из глубины.)

Прикусив до крови губу, Дмитрий Олегович бросил косой взгляд на ванну — обрамление из темно-зеленого мрамора было сухим, бутылочки с экзотическими солями, веточка кораллов, настоящие морские губки и серебристая чаша с кусочками мыла Luchручной лепки — все было на своих местах. Даже шторка оказалась открытой. В белоснежной ванне, разумеется идеально чистой, директор не обнаружил ни капли влаги.

Дмитрий Олегович снова кивнул и решил сделать еще шаг. В большом полукруглом алькове разместился туалетный столик, раковина и шкафчик из красного дерева, но даже в нем вряд ли кто смог бы укрыться. Если только в парилке, прикрытой дверцей из матового стекла.

Прихватив большой хрустальный штоф с одеколоном, будто это было самое грозное оружие, имеющееся в доме, директор двинулся в парилку.

Его шаги сухим разваливающимся эхом отражались от зеленого мраморного пола, красного дерева, строгих пилястр, от всего этого неоклассического великолепия, в котором так чувствовалось мужское начало.

В парной кабинке никто не прятался. Словно в насмешку, на деревянной скамеечке лежал забытый с прошлого раза кусок натуральной старорежимной пемзы.

— Ну где же ты, сука? — вдруг устало выдохнул Дмитрий Олегович, глядя на пемзу, совершенно сухую и безвредную. — Где? Юленька права: где ты, безмозглая шлюшка? —Внезапно и обескураживающе расставленные точки над «i» стали последней каплей, но остановиться он уже не мог. — Нет тебя! Выкусила? Член у дедушки видела?! Я не виноват. Нечего так гонять. Нечего летать с мостов!

(видел. Как она всплыла. Длинноногая блондинка)

И тут дверь в «помывочную» закрылась.

Дмитрий Олегович вздрогнул, не сразу сообразив, что дверь закрывается автоматически, он сам недавно переставил рычажок пружины на самый медленный режим.

Но дело было не в этом.

Неожиданно странно изменился воздух, а потом Дмитрий Олегович почувствовал босыми ногами, каким невозможно холодным сделался подогреваемый пол помывочной. Снова плеск? Теперь это уже неважно. Его мошонку сковали ледяные металлические клещи, потому что с конечной, животной достоверностью директор понял, что то, чье присутствие он чувствовал несколько минут назад за дверью, чем бы оно ни было, находится здесь. У него за спиной.

Кровь в жилах застыла, словно превратилась в серебряные сосульки, и эти ледяные клещи еще чуть-чуть повернули. Темной шершавой волной что-то поднялось снизу, от подкашивающихся колен. Директор вжал голову в плечи, изо всех сил пытаясь не поворачиваться...

Он обернулся. И увидел.

Женщина за его спиной вставала, выбиралась из ванной. Мутнокоричневая вода струйками стекала с нее на мраморный пол. И даже беглого взгляда хватало, чтобы понять: она давно мертва.

Крик не вышел горлом Дмитрия Олеговича, хотя сердце его чуть не остановилось. Челюсть задвигалась, будто ему не хватало воздуха и одновременно он пытался что-то прожевать. Директор отшатнулся, но, наткнувшись на холодную мраморную колонну, всхлипнул и почему-то на мгновение зажмурился, успев подумать лишь о том, что если откроет глаза и ничего не изменится, он просто умрет.

Когда его глаза открылись, покойницы не было на прежнем месте.

Она шла к нему, почему-то по кругу и не сводила с него застывшего взгляда. Ее груди покачивались из стороны в сторону; и их также не пощадили пятна разложения.

Директор заскулил; надо было бежать, но вместо этого он уперся спиной в мраморную колонну и лишь бессмысленно сучил ногами. Сил больше ни на что не осталось, и он все упирался в холодный итальянский мрамор, продолжая слабо поскуливать.

Она остановилась прямо перед ним. Дмитрий Олегович клацнул зубами, и его глаза исторгли какую-то темную молнию. Она начала поднимать руки. Бледные, тронутые тленом, она тянула к нему руки, словно пришла с просьбой и вот сейчас, совсем скоро, коснется его...

— Нет-нет-нет, — с дикой рассудительностью произнес директор, будто указывая кому-то на нелепейшую ошибку.

А потом неожиданно резко развернулся и бросился бежать. Все неблизкое расстояние до двери он осилил в два прыжка, словно пытаясь догнать свои улепетывающие ноги. На полном ходу директор врезался в дверь, больно, до крови расшибив лоб и не заметив этого. Дверь оказалась запертой. Дмитрий Олегович с неистовством дергал золоченую ручку, а, не добившись видимого результата, бешено забарабанил кулаками в закрытую дверь, чуть не срывая ее с надежных петель. Он барабанил, барабанил, только все слабее и слабее...