Детонатор

Санная повозка поехала, позванивая колокольчиком, и вскоре наступила светлая тишина. Остались только хрустальный перезвон капели, воробьиный гомон да кудахтанье кур…

«Как мы живем? К чему эта бессмысленная гонка за сомнительными ценностями? Ради чего? Есть над чем подумать», – Анна незаметно смахнула непрошенную слезу.

– Аннушка, чего на ужин желаете? – поинтересовалась баба Маричка.

– Что вы будете, то и я.

– Тогда, Василь, слазь на чердак и собери чего для грибной юшки.

– Может, чуть позже? Голова что-то немного кружится, – отнекивался дед.

– А хотите, я слажу? Чай, моложе буду, – предложила гостья.

– И то правда, – согласилась хозяйка.

Проинструктировав, что взять и где это хранится, бабка вручила Анне лукошко. Переступив порог чердака, она очутилась в каком-то сказочном мире, где пахло самым настоящим летом.

Откуда-то с высоты свисали длинные гирлянды грибов. Анна зачем-то куснула один. Гриб с легким хрустом обломился, но вскоре разбух и стал мягким, как желе. Отступив на шаг в сторону, гостья увидела пузатенькие холщевые мешочки. Не удержалась и пощупала, чтобы определить, что в них. Судя по твердым кругляшкам и исходящему аромату – ягоды: черника, земляника, малина, шиповник. На отдельной веревочке были развешены гроздья калины. Анна дошла до дымохода. Обернутые в холстину на крючьях висели окорока, вяленое мясо, колбасы и даже форель. На деревянных полках покоились копченые сыры.

Сложив в корзинку продукты, Анна спустилась вниз. Оставив лукошко у порога, присела на завалинке рядом со стариками. Дед посмотрел на нее, видимо, оценивая как слушателя, затем прикурил сигарету, пыхнул несколько раз и вычистил мундштук.

– Ой, доню, сколько здесь всего во время войны было! К нам сам генерал Ковпак приходил. Так мы ему быка своего отдали. Бойцам на пропитание. Да! – начал свой рассказ дед. – Он тогда моему батьке расписочку на бычка выдал. Написал, что Попович Иван помогал партизанам. А подписи, свою и комиссара, печаткой скрепил. Вот после войны нас и не тронули. Здесь жить оставили. После смерти Сталина Ковпак к нам опять приехал. Погостить, могилы боевых друзей-товарищей проведать. Так батька и я проводниками были. А когда собрались перед отъездом за столом, батька ему расписочку и вернул. Генерал поглядел на нее и сильно на отца осерчал, чего, говорит, до последнего молчание хранил? Поднялся из-за стола и велел батьке с ним в район ехать. Там моему родителю персональную пенсию выхлопотал. И по расписке, как компенсацию, двух бычков выделили. Вот какой командир был! Все обещания выполнял. Не брехло, как нынче… – Смотри, Маричка, – дед показал супруге на черную точку, движущуюся вдоль реки. – Иванко до Василины идет…

– Видать, скоро на веселье позовут, – предположила старуха.

– О чем это вы? – спросила Анна, понимая, что любопытство, конечно, порок, но для журналиста это одно из главных рабочих качеств.

Старик достал остаток сигареты, прикурил и начал очередной рассказ. Анна поспешно стала делать в блокноте пометки, а когда хозяева ушли заниматься домашними делами, взяла любимую тетрадь…

Тихо, безветренно, сильный мороз,

Подле распадка парит водосброс.

Снежные горы красит заря,

Двадцать второе приходит не зря.

Самый короткий зимний денек.

Голову в плечи вобрав, паренек

С хрустом ступает, тропинку кладя,

Имя любимой дивчины твердя.

Низкое солнце горит в небесах,

И нипочем ему иней в усах.

Мыслью о встрече парень ведом,

Сказочный в елях привиделся дом.

Быстрым оленем по склону бежит,

От предвкушения тело дрожит.

Крыша под снегом и снег под окном,

Нет в этом доме мужчины давно.

Красным рубином пылает закат,

Самою длинною ночью распят.

Скрипнули двери, открыта изба,

Двое обнялись – и это судьба.

Входя в помещение, одни восклицают: «Кого я вижу!», другие: «А вот и я!»

Илья Каров родился в Свердловске и до восемнадцати лет жил там с мамой в маленькой квартирке. После ухода отца сын стал единственным объектом любви и заботы женщины. На себя у нее не хватало ни времени, ни желания. Она работала на двух работах: днем нянечкой в детском садике, а вечером уборщицей в больнице, но денег хватало только на скромную еду и простую одежду. Ее руки огрубели от тяжелой и грязной работы, а некогда красивое лицо поблекло, превратившись в тусклую маску. Ее облик напоминал дорогую старинную картину, по ошибке повешенную в дальний зал галереи, припавшую пылью, не оцененную по достоинству и убранную затем в запасники.

Глядя на маму, Илья часто думал: «Может, если бы ей повезло встретиться с человеком, который разглядел бы эту красоту и нежной заботой заставил заблестеть замутненные горечью жизни глаза, то и у меня все сложилось бы по-другому. И почему я родился похожим на бросившего нас отца? С плоским лицом, широко расставленными глазами и курносым носом я вызываю лишь насмешки, а не восхищение красавиц. Да и некрасавиц тоже».

Но когда к нему в школу на выпускной бал пришла мама, в кои-то веки сделав прическу и макияж, он, как и все окружающие, был поражен. Мамино платье было старомодным, а туфли изрядно поношенными, но школьные красавицы не шли с ней ни в какое сравнение. На балу мама пользовалась потрясающим успехом не только у взрослых, но даже у выпускников. Она танцевала и с ними, и с сыном. И пусть он выглядел нелепо в бордовом костюме и коричневых ботинках, но был невообразимо горд тем, что с ним танцевала самая красивая женщина бала и она его мама. Именно тогда Илья дал себе слово, что спустя время, а оно обязательно придет, рядом с ним будут только самые лучшие женщины. А мама будет гордиться своим сыном.

Заканчивая десятый, он понял, что с его серой внешностью и дурным характером пробиться наверх можно, скорее используя слабости людей, а не свою силу. Будучи зубрилой, он с отличием окончил школу и выбрал столичный институт с военной кафедрой.

В Московский медицинский институт имени Сеченова Илья поступил без труда благодаря золотой медали, усидчивости и целеустремленности. Через год Каров стал старостой курса, потеснив отслужившего в армии недотепу, а вскоре стал и секретарем комсомольской организации факультета. Жил в общежитии, что позволяло экономить, но денег все равно не хватало. А их хотелось нестерпимо! Выручали летние стройотряды. В то время, когда студенты тратили заработанные деньги на увеселения, вчерашний провинциал покупал одежду, привезенную иностранными студентами, потому что понял – правильный выбор стиля скрасит его неказистость. Правда, покупал он не совсем у иностранцев, а у командира студенческого оперотряда после проведения рейдов по борьбе со спекуляцией. Заказывал, что требуется, и тот за пол цены отдавал комсоргу конфискованное у заморских спекулянтов. Фамилия у парня была какая-то скользкая… – Глыздин, а внешность еще более уродливая, чем у Ильи. Но он был ему чем-то даже симпатичен.

Пресс-атташе заявил: «Личность преступника в интересах следствия не установлена»

За такую услугу Илья закрывал глаза на пьяные кутежи Глыздина, благо председателем студенческого совета был его приятель Вадим Анишин. Последний регулярно пропускал лекции, но сибиряк, как староста курса и комсорг факультета, прикрывал его. Вот такие были у него друзья.

Больше денег Карова возбуждала власть, которую не купишь за деньги. В достижении цели ему очень мешал преподаватель, считающий его зубрилой и человеком для медицины лишним и вредоносным и не желающий ставить ему пятерку по научному коммунизму. Кто знает, как бы решился этот спор, если бы однажды он не подслушал, как этот преподаватель в присутствии коллег называл студента Карова карьеристом и подхалимом. Этот случай подтолкнул Илью к решительным действиям. Зная о слабостях своего врага, он и решил на них сыграть.

Среди студенток ходили слухи, что преподаватель любил принимать экзамены на дому. Карова мало беспокоило, что некоторые девушки получали свои пятерки через постель. Купив коньяк, лимон и «Краковскую» колбасу, он пригласил в комнату Глыздина и Анишина, налил по первой рюмке и открыл «закрытое заседание Тройки».

– Саня, – обратился к Глыздину, – ко мне поступил сигнал от одной студентки о домогательствах преподавателя кафедры марксизма-ленинизма. Он поставил условие: или она ему дает, или получает пару. Необходимо этого сатира вывести на чистую воду!

– Иногда я жалею, что не девка!.. – хихихнул Вадим, закусывая коньяк колбасой.

– А что за девчонка? Кто ее знает? – отставив рюмку, спросил Глыздин.

– Даже я ее пока не знаю. И она тоже. С этого и начнем. С поиска подсадной утки, – ответил Каров.

– А препод – это наш идейный перец, что тебя по мумунизму жарит? Что ты задумал, Илья? – и Александр наконец выпил рюмку, которую неоднократно поднимал и снова ставил, мучая коньяк.

– Начал с меня и до вас доберется. Он же у нас – типа Радищева.