Дева-Смерть

А ведь никуда не делись и черные жрецы. И Ирия помнила об этом, когда шла убивать. Значит, выдержит и сейчас.

Ирия больше не Ичедари — значит, Темные Пути закрыты. А михаилит-Хранитель не может переступить порог темного Царства Змеиных Танцовщиц.

Значит, надо выбираться самой. Последние осколки древней Силы Лиара — Лингарда! — пока еще при Ирии.

Холодная земля уже привычно спружинила под мягкими кошачьими лапами. Высокая ограда мелькнула внизу. Никто не удивится лесной рыси на городских улицах? В прошлый раз не удивились.

Да кто туда сонный нос сунет, кроме пьяной солдатни? Ну, или трезвых повстанцев. Но и те, и другие охотятся не на диких зверей.

Бледная луна зависла в небе хищным оскалом. Ей тоже всё надоело, но она по-прежнему голодна. Раз уж седая ночь поздней осени не кончается. И почему кажется, что серебристый лик одобрительно кивает. Здравствуй, Драконья племянница. Выбралась, значит? И что дальше?

Зов нахлынул уже в узком переулке. На полпути к дому союзника. Единственного живого.

Древняя Дева-Смерть сдержала слово. Как и призрачный михаилит. И некто Белый — на Севере, о ком она упоминала. Подхватили готовое выпасть из ослабевших рук знамя.

Они — и другие. Все будто тянут друг к другу руки в огромном рваном круге. Размером с подзвездный мир.

Будто целый клубок шелковых нитей уронила усталая пряха-судьба. И он покатился, разматываясь… и вновь причудливо сплетаясь. Уже чужой волей. Общей.

Все разные — ликом, страной, возрастом, нравом. Все так далеко друг от друга. И так близко…

Зеленоглазая, темноволосая девушка, так похожая на Диего Илладэна.

Он сам — с ошалелым взглядом только что проснувшегося.

Бледный, еле живой старик с трясущими руками. Будто не понимает, где он и что с ним.

Рыжеволосая красавица с надменным взглядом. В ее глубоких очах тоже зелень, но не весенней листвы или теплого изумруда, а сурового темного малахита.

Худой, изможденный парень с седыми висками. Что за его спиной — шаткая палуба парусного корабля и бушующие волны? Пенные гребни вольной стихии.

Юный белокурый красавец со злым, волчьим взглядом. Похож на… вылитый юный Всеслав. Этот явно не понимает, что от него нужно. И кто его вдруг позвал. Посмел позвать.

И последним — Анри. И у него теперь поседели не только виски.

И где-то позади — Темный силуэт Девы-Смерти, серый — монаха-михаилита, светлый — Целителя Руноса. И не разглядеть, но слышны переливы серебристого колокольчика. Тариана. Бабушка.

Слева, справа, позади, впереди, сверху, снизу, прямо здесь — будто невидимая цепь. Неразрывная шелковая нить из бесконечного клубка прилежной пряхи-судьбы. Связала намертво. Держит. Не даст упасть.

Точнее, выпасть из Нового Круга Силы. Возрожденного только что. На живую шелковую Нить.

3

Эту тему они не поднимали давно. Собственно — никогда. Даже в прежние годы.

Будучи женат на Софии, Евгений никогда не обсуждал ее ни с кем. И что давно перемыли кости ему самому, тоже не знал.

— Самое смешное, она вновь считает, будто мы — подружки. Быстро у нее.

Что ты имеешь в виду, Юли? Что у кого другого — всё, наоборот, слишком медленно? Чересчур?

— И как там София? — поддержал Евгений разговор.

— Уже беременна, — усмехнулась Юлиана. — И по секрету прощебетала, что намерена рожать и рожать. Хоть по ребенку в год. Бедная самка, так она состарится к тридцати.

Евгений уже достаточно изучил Юли, чтобы понять, как она сейчас завидует «самкам». Всем, кто выскакивает замуж по взаимной любви, рожает кучу желанных детей, воспитывает десятки громкоголосых внуков. Всё, чего лишены прекрасные принцессы в роскошных дворцах. Счастливице Софии удалось разорвать этот круг и вырваться — и за это она достойна зависти еще невыносимей.

Круга могло не быть вообще — будь Евгений умнее четыре с половиной года назад.

— Юли, если хочешь, нам никто не помешает нарожать детей не меньше, — поддел он. — В качестве подарка на следующее Воцарение.

— Рожать будешь ты? — Юлиана швырнула шелковой подушкой. Попала. В плечо. — Или я — портить фигуру? После чего ты заведешь десяток томных одалисток, а мне — рыдать на женской половине?

Вот только десятка томных одалисток для полного счастья и не достает.

— Уверен, ты быстро станешь прежней. Я в тебя верю.

Фиолетовая пуховка осторожно скользит по изящным чертам лица. Растирает что-то легко уловимое.

А может, уже тоже готовится в полет. В том же направлении.

— Мой император, ты уверен, что для блага династии нам нужно полтора десятка претендентов? Или всё же обезопасим наследственные права нашей Вики?

«Нашей». Юлиана настолько умело оттирает Софию от родной дочери… Видимо, в расчете, что та, «рожая каждый год», о Виктории почти забудет. Хуже или лучше, если Юли сейчас права? София и прежде любила дочь не столь сильно, как хотелось Евгению. Впрочем, другие принцессы до нее обращали на детей внимания еще меньше.

Юлиана возится с Вики гораздо больше… но мачеха — это всё же не родная мать.

— Константин был один, не считая Зои. Чем ему это помогло?

— С ним — особый случай. А вот Вики свергать некому. У тебя нет таких братьев.

Да. Уже нет.

— У нас в Мидантии кругом — особые случаи.

Ночной ветер настойчиво шевельнул плотной портьерой. Впустил легкую прохладу ночного сада. Зимнего. Голоса птиц и легкий аромат полуночных цветов. Чем-то схожий с духами Юлианы, кстати.

Почему никак не удается вспомнить, с чем связаны фиалки? И что они значат для Юли?

— Эжен, не забывай: если я рожу сына, Вики уже вообще не будет наследницей.

— Но останется при этом принцессой. Уйма прав и гораздо меньше обязанностей. Или тебе так уж нужна на троне именно она?

— Не смейся. Она, в конце концов, моей крови. Племянница все-таки.

А собственный сын твоей крови не будет?

Константин тоже был отцу племянником. Родным.

Юлиана чуть дернула точеным плечом — колыхнулся пеньюар цвета весенней листвы. В цвет ее глаз. Только чуть светлее.