Девчонки и слезы

Нет, так думать низко. Все это пустяки. Главное, я люблю Рассела, а он любит меня. Когда Рассел зовет меня в третий раз, приходится подчиниться. Я приподнимаю бровь и гляжу на Синтию.

– Пойду погляжу, как он там, – говорю я Синтии извиняющимся тоном.

– Понимаю, – криво улыбается она. – Стоит им щелкнуть пальцем, как мы подскакиваем, как последние дурочки.

Но когда домой приходит Брайан, папа Рассела, становится ясно, кто в семье главный. Синтяя – сплошное очарование и детская непосредственность. Она делает вид, будто во всем потакает мужу и исполняет все его прихоти, однако именно она выбирает вино и смотрит по телевизору свою любимую передачу, а Брайан сменяет ее на кухне и суетится возле плиты.

Поразительно. Интересно, пошел ли Рассел характером в отца? Внешне они очень похожи. У Брайана такие же светлые волосы, длинные и немного растрепанные, такой же прямой взгляд, такие же жесты, такая же походка – возраст выдают только морщинки и двойной подбородок, и весит он куда больше, чем сын.

Брайан вызывает меня на кухню, расспрашивает обо всякой всячине, смеется, шутит и чуть ли не флиртует со мной, что несколько странно. Рассел тоже этим не слишком доволен, он нарушает наш tete-a-tete и вызволяет меня на свободу. Брайан возится с ужином кучу времени, но зато, когда стол наконец накрыт, все оказывается необычайно вкусным. Мы начинаем со свежего инжира и пармской ветчины, за закусками следует большая порция макарон с морепродуктами, а потом самый настоящий пудинг крем-брюле. Мой папа тоже умеет готовить, но только одно блюдо – спагетти. Так что он не балует нас кулинарными изысками.

На столе стоит вино, и мне тоже наливают бокал! Конечно, мой бокал больше смахивает на рюмку, но все равно здорово. Ужин получается точь-в-точь как у взрослых. Дома у нас не бывает таких застолий, в основном из-за Цыпы – он вечно вопит с набитым ртом, причмокивает, когда пьет апельсиновый сок, размахивает ножом и вилкой и все опрокидывает. За столом мы даже толком не разговариваем, какие уж там обсуждения. Брайан и Рассел долго толкуют о политике. Я чувствую себя не в своей тарелке. Понимаю, нужно ввернуть что-то умное, но, если уж начистоту, я мало что в этом смыслю. Конечно, я против уничтожения природы, истребления китов и прочей живности, и, само собой, за мир во всем мире и за уважение к личности вне зависимости от расы, религии и пола, но я вполне отдаю себе отчет в том, что мои политические убеждения довольно путаные.

Синтия рассуждает о женском равноправии, о современном мире и об изменившейся роли женщин. Cпрашивает, чем я хочу заниматься после окончания школы. Отвечаю, что думаю поступить в художественное училище – как Рассел. И мигом понимаю, что совершила оплошность. Брайан сразу же заводится и талдычит о том, что это пустая трата времени – три или четыре года заниматься мазней ради сомнительного диплома. В конце концов станешь учителем рисования.

– Папа Элли преподает в художественном училище, – замечает Рассел резко.

Брайан выглядит смущенным:

– Извини, Элли. Зря я завел этот разговор.

– Ничего страшного. Папа тоже так говорит, слово в слово.

– А мама?

У меня подступает ком к горлу.

– Мама у меня умерла, уже давно. Папа познакомился с ней в художественном училище. И с Анной тоже. Анна – моя мачеха. Она не преподаватель. Она дизайнер, придумывает фасоны детских свитеров. Все началось с работы для журнала по вязанию, а теперь она делает много чего еще для других заказчиков – шерстяные игрушки, взрослые свитера и всякое такое.

– А где она продает свои вещи? На ярмарках? – интересуется Брайан.

– Еще чего не хватало! Все уходит в магазины. В основном детские. На прошлой неделе об Анне была заметка в «Гардиан», а один ее свитер попал в «Харперз» в раздел детской моды, – хвастаюсь я. Замечание о ярмарках задевает меня за живое.

Синтия оживляется, бежит к себе в комнату, отыскивает «Харперз» за прошлый месяц и листает его, пока не находит Аннин джемпер с кроликами, которые нежатся на солнце и грызут морковку, держа ее в лапах точно рожки с мороженым.

– Какая прелесть! Просто чудо! А сейчас она делает взрослую коллекцию? Я закажу ей свитер для отпуска.

Кажется, даже Брайан впечатлен тем, что работы Анны заметили газеты и глянцевые журналы. Действительно круто. Анна очень быстро добилась успеха. По идее, папа должен за нее радоваться больше всех. Но, по-моему, это его даже слегка расстраивает. Профессионалом-то всегда был он – и учил Анну, кстати говоря. А в итоге остался преподавателем, а Анна превратилась в настоящего дизайнера… Неужели именно по этой причине он цепляется к ней в последнее время? Неужели папе завидно?

6 Девчонки плачут, когда дома у них случаются неприятности

Когда Брайан отвозит меня домой, на улице уже почти ночь. Я побаиваюсь, что папа будет сердиться, ведь сегодня самый обычный будний день, а завтра в школу. Делаю глубокий вдох и юркаю во входную дверь. Жду, что вот-вот в переднюю тяжелой походкой выйдет отец и начнет на меня орать. Но в доме стоит тишина. Нахожу Анну в гостиной, она сидит там одна-одинешенька. Не рисует, не рассчитывает выкройки, не вяжет образцы. Не читает и не слушает музыку. Телевизор выключен. Она просто сидит, уставившись в пространство.

– Анна?

Она моргает, словно плохо меня видит.

– Привет, Элли. – Ее голос звучит еле слышно.

– Анна, что с тобой? Что-то случилось?

– Нет, ничего. Все в порядке. Хорошо провела время у Рассела?

В иных обстоятельствах я бы завела долгий разговор «между нами, женщинами» и рассказала бы о квартире Рассела, о мачехе Рассела, о папе Рассела. О Расселе, Расселе и еще раз Расселе. Если бы во рту у меня был счетчик слов, то «Рассел» заняло бы первое место. Но сейчас было не до того.

– Бог с ним, с Расселом, – говорю я твердо. – Что произошло? Где папа?

– Не знаю, – отвечает Анна, и внезапно из глаз у нее брызжут слезы.

Я пристраиваюсь рядышком и обнимаю ее. Анна утыкается мне в плечо, и из груди у нее рвутся рыдания. Обычно Анна очень выдержанная и уравновешенная, и жутковато видеть ее в таком состоянии. Я стараюсь сохранить спокойствие и как-то ее утешить, но сердце у меня бешено колотится, а в голове точно черные летучие мыши крутятся всякие ужасы.

– Он ушел в училище и не вернулся. Я позвонила на кафедру, там никого нет. Позвонила на мобильный – отключен, – рыдает Анна.

– Думаешь, с ним произошел несчастный случай? – шепчу я.

Мысленно я представляю папу на больничной койке, он в коме, вокруг суетятся доктора и медсестры, борются за его жизнь.

– Вряд ли. У него при себе бумажник и записная книжка. Там есть мое имя и номер телефона, мне бы наверняка позвонили.

– Тогда где он?

Бывает, папа задерживается до поздней ночи. У него бзик – выпивать по рюмке-другой со студентами где-нибудь в городе. Порой число рюмок возрастает и их становится три-четыре, если не больше. Но пабы скоро закроются. Уже почти половина двенадцатого. Куда он запропастился?