Девианты

– Ну, что ж, поговорим, – Рэмрейн присел на корточки, сцепив ладони в замок.

– Пошёл к чёрту, – слабо выругался пленник и вскинул взгляд, услышав обманчиво-мягкое:

– Тиальф… Необычное имя.

Несколько мгновений сангвинар взирал на молодого человека в смеси ужаса и острой жажды, затем приглушённо спросил:

– Кто ты?

– Твой ночной кошмар, – без тени улыбки ответил Рэмрейн.

Тиальф закрыл глаза и затряс головой:

– Не мучай меня. Просто убей.

– Но ты нужен мне живым.

От ухмылки молодого человека сангвинара передёрнуло, он отполз к стене, тщетно дёргая руку и сожалея, что не умер от голода ещё раньше. Рэмрейн не угрожал, взирая всё так же спокойно, но Тиальф хорошо чувствовал его запах – вызывавший у него неконтролируемую жажду восхитительной чистотой аромата, пугавший неожиданно изменившимся настроением, которое, казалось, коснулось самого воздуха чёрной агрессией. Пленник остро осознавал, чем ему грозит этот не видимый никому всплеск ярости, и, с трудом контролируя ответную волну страха, пролепетал:

– Что мы тебе сделали?.. Почему ты мстишь столько лет? Ты столько крови пролил…

– Страшно? – хрипло прошептал Рэмрейн; в глазах его искрились злость и удовлетворение. – А теперь рассказывай, Тиальф. Рассказывай, пока я не рассердился.

– Я не могу, – Тиальф сглотнул.

– Отчего же? – ласково возразил молодой человек. – Конечно, можешь.

Пленник несколько секунд глядел на него с обречённостью, затем покачал головой:

– Вы ведь всё равно меня убьёте. Или ещё раньше я умру от жажды. Мне недолго осталось… Я потерплю.

– Потерпишь, значит? – Рэмрейн вскинул бровь: жалости он не чувствовал.

Тиальф со страхом проследил за тем, как молодой человек поднимается на ноги, отходит на несколько шагов; облизав пересохшие губы, он глухо спросил, когда Рэмрейн выудил из рукава складной нож:

– Что ты делаешь?

Молодой человек не ответил, выкинул лезвие и сжал его в ладони; догадавшись о его намерениях, сангвинар закричал: «Не надо!» и в ужасе проследил за кровью, что багровыми струйками потекла по пальцам Рэмрейна, едва он резко дернул нож вниз, рассекая кожу. Жажда вспыхнула в горле Тиальфа с новой силой, опаляя огнём, он взвыл, больше всего на свете желая впиться своему мучителю клыками в горло. Не отравленный страхом, усиленный сдерживаемыми эмоциями, запах капавшей на пол крови сводил с ума; пленник не вытерпел единственной пытки и сдался тому, с чем не мог бороться ни один сангвинар…

– Хорошо… я всё скажу… – скорчившись на полу, выдохнул он.

Рэмрейн широко улыбнулся:

– Отлично.

Несколькими минутами позднее он вышел из камеры и ответил на вопросительные взгляды неожиданным:

– Вы знаете Вардена?

– Мы встретили его один раз, – протянула Ровена, – на складе.

– Да, было дело, – закивал Тхирасак.

Рэмрейн рассеянно проследил за тем, как взявшая его руку Петра перетягивает его рану носовым платком, и огорошил всех коротким:

– Отпустим этого парня.

– Зачем? – нахмурился Килиан, подходя ближе.

– Он обещал устроить встречу с Варденом, через два дня. Ему немногое известно, – он обернулся на пленника, который лежал на полу без сознания. – А Варден вроде в долгу у Петры, – он посмотрел на девушку с немым вопросом, но она ушла от ответа:

– Сходи в лазарет, пусть Наджат обработает тебе рану.

– Как скажешь, – не стал спорить молодой человек. – И дайте ему попить, – он кивнул на пакетик с донорской кровью, лежавший на столе, – пока он и вправду ласты не склеил.

Петра подняла голову и подарила ему внимательный взгляд: она заметила следы стёртой крови у него над губой и терялась в догадках. Отложив вопросы на потом, девушка только кивнула и приказала напоить сангвинара; многим позднее, поручив Килиану и Ровене оставить пленника в Мидтауне, она поднялась в комнату, которую Рэмрейн занимал вместе с Дэрилом.

В уютной спальне молодой человек был один; Петра оглядела терявшиеся в сумерках полотняной шкаф и две кровати вдоль стен, разделённые окном, и подошла к Рэмрейну. Запустив руки в волосы и упираясь локтями в колени, молодой человек сидел на постели, и, казалось, её присутствия не заметил.

– У тебя болит голова? – тихо спросила девушка, присев на кровать Дэрила.

– Есть немного, – глухо ответил Рэмрейн, выпрямившись.

Вечерние потёмки не скрыли его искажённого от боли лица; он покачал головой, услышав полное тревоги:

– Я принесу болеутоляющие.

– Это не поможет, Петра.

– Почему? Постой… У тебя…

– Это не неврома, Петра, не нужно переживать.

– А что? – негромкий вопрос получился требовательным.

Рэмрейн мгновение просто смотрел на неё, потом отвёл взгляд. Петра вздохнула:

– У тебя тайна на тайне. Я не знаю, могу ли тебе доверять, и всё равно доверяю. Это сводит с ума, Рэм, – призналась она.

В лунном свете лицо молодого человека казалось ещё более бледным, чем обычно, и тем ярче был контраст кожи и падавших на лоб густых волос, тем пронзительнее был глубокий взгляд. Они встретились глазами, и Рэмрейн подался вперёд, заглядывая, казалось, прямо в душу… Петра сдержала порыв тряхнуть головой – не погружаясь в омут наваждения, а осторожно касаясь его манящей глади, словно проверяя, насколько опасно её доверие.

– Петра, – хрипло позвал молодой человек.

– Да, Рэм?

– Клянусь всем, во что ты веришь, я не предам твоего доверия, – просто, без пафоса промолвил Рэмрейн. – Я не могу подвергать тебя опасности, посвящая в свои секреты. Слишком много тех, кто потребует за них непомерную цену.

Петра вновь, как не раз за последние дни, вспомнила слова Гордиана Марино. Воскресила в памяти и напугавшее её: «Если мои сведения верны, на тебя начали охоту все Дома в Детройте». Она была в состоянии защитить и спасти всех, кто вступил в её клан. Всех, кроме Рэмрейна.

Глава 10 Убежище

Башня Аркана – роскошный небоскреб, построенный предпринимателями в далекие восьмидесятые, – терялся в ночном мраке, окружённый сизыми завихрениями худого тумана. В неспокойной тишине ночи раздался шорох шин, хлопнули дверцы, и остановившаяся у входа в здание машина тотчас уехала, оставив у крыльца две фигуры.

Гости без промедления двинулись к высоким парадным дверям, миновав безмолвную стражу: прибывших здесь хорошо знали. Старинная парадная, в которую вступили мужчины, была освещена сиянием вделанных в стены светильников; даже потёмки не скрывали богатого убранства вестибюля, потолок которого на высоте двадцати метров был выложен мозаичным панно и золотыми фресками. Бронзовые орнаменты на дверях гармонировали с махагоном и песком мрамора на полу, притягивали взгляд антикварные вазы на треножниках и увенчанные канделябрами подставки из чёрного железа. Дополняли готический стиль арочные проходы и решётчатые окна, плотными полотнами занавесей скрывавшие безмолвную жизнь обитателей башни.