Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф

Как ни странно, на улице, по которой мы шли, не было ни души. Мы с докторшей очень дивились этакому безлюдью. И совершенно не понимали, в чем тут дело.

Перейдя через мост Исландсбру, мы с докторшей направились по Вестра-Огатан вниз, к «Флустрет». Но и там никого не увидели, ни единого человека, чтобы спросить про карнавал и весенний праздник.

Неожиданно за спиной у нас послышались громкие крики и возгласы. Мы обернулись и в самом деле увидали в дальнем конце улицы большую толпу народа.

Докторша решила, что там драка. Отказалась идти в ту сторону, продолжила путь к «Флустрет».

Когда добрались туда, мы увидели, что в большом саду перед ресторанным павильоном расставлены столы и стулья, но ни одного посетителя нет.

Тут мы с докторшей сказали друг дружке, что весенний праздник определенно отменили — ведь поголовно весь народ сидит по домам.

Мы еще довольно долго прогуливались по Огатан, так как шествие, если оно состоится, пройдет именно там. А через полчаса начался дождь.

Тогда мы пошли домой, в твердой уверенности, что из-за дождя отменили и весенний праздник, и карнавальное шествие.

Дома тоже никогошеньки не было. Служанка ушла, и докторше пришлось самой идти на кухню готовить ужин.

Я некоторое время стояла у окна, смотрела на дождь. А поскольку поговорить было не с кем, подумала: достану-ка я дневник и запишу события этого дня. И вот уже несколько часов сижу и пишу.

В тот же день в десять вечера

(Докторша постелила мне на диване в гостиной, и расположилась я там вполне удобно, только вот не спится, потому что я в обиде на Даниэля. Лучше запишу кое-что в дневник, чтобы на ум пришли другие мысли.)

В самом начале десятого в дверь наконец-то позвонили.

Пришли Кора и Адольф и очень удивились, что мы с докторшей уже вернулись домой. Они-то думали, что мы обе на какой-нибудь веселой пирушке, вместе с Даниэлем.

Н — да, затем последовали долгие объяснения и масса сожалений по поводу того, что мы не увидели ни карнавального шествия, ни весеннего праздника.

Докторша, конечно, спросила, почему они не вернулись сообщить нам, как обстоит с праздником, и они принялись винить Даниэля. Выйдя на улицу, они сразу же встретили ряженых и поняли, что карнавал состоится. И как раз хотели повернуть обратно, предупредить нас, но встретили Даниэля, который сказал, что идет домой, чтобы забрать докторшу и меня на весенний праздник.

Сами они сперва постояли-посмотрели на карнавальное шествие, а потом пошли в Ботанический сад, на весенний праздник. Доцент Монтан произнес превосходную речь о весне в природе и весне в душе человека.

Докторша спросила, не слишком ли мешал дождь.

О-о, дождь был совершенно пустячный. Пришлось, конечно, раскрыть зонтики, но они и думать про них забыли за всей этой красотищей. Архиепископ Сундберг прочитал энергичную речь, а песни звучали просто божественно. Пели «Ах, как смеется майское солнце», да так, что все забыли про дождь и холод.

Кора и Адольф были по-настоящему взволнованны, от дневной чопорности и молчаливости следа не осталось.

Словом, теперь я знаю, что весенний праздник состоялся, но почему Даниэль не пришел за мной, понять не могу. Он и к ужину не явился.

Думаю, я имею полное право немножко на него рассердиться.

Суббота десятое мая. Десять вечера, у докторши на диване, как вчера

(Теодор Хаммаргрен сказал, что очень может быть, нынче ночью я услышу серенаду. И я, из опасения, что не проснусь, сижу и пишу, чтобы не уснуть. Вдруг бы со мной случилось то же, что с девушкой, о которой поется в «Однокашниках»: «Чтоб разбудить красотку эту, нужна иерихонская труба».)

Как только Даниэль и остальные пансионеры вышли к завтраку, все, конечно, тотчас заговорили о весеннем празднике. И я, полагая, что вправе немного рассердиться на Даниэля, немедля спросила его, почему он не зашел за докторшей и за мной, как обещал.

Однако, оказывается, дело обстояло по-другому. Сразу после пяти Даниэль приходил, но нас не застал, мы тогда уже ушли из дома. Так что виноваты мы сами, а не он.

Не найдя нас в квартире, он решил, что мы ушли на весенний праздник, и поспешил туда.

— Но мы же вообще не знали, состоится ли праздник, — сказала я. — Мы все время думали, что из-за дождя его отменили.

— Вы и карнавального шествия не видели? — спросил Даниэль.

— Ничего мы не видели, — ответила я.

— Ну а ряженых-то, которые бегали туда-сюда по улицам перед началом шествия, видели?

— Я видела только двоих, — сказала я, — и на всей улице не было ни души, спросить не у кого.

— На какой же улице вы находились?

— На Огатан.

— Господи Боже мой! — воскликнул Даниэль. Он явно считал, что мы с докторшей вели себя до того глупо, что об этом даже и говорить нечего. — Значит, вы были на Огатан! Так неужто не поняли, что раз там совершенно безлюдно, то все ушли смотреть на карнавальное шествие?

— Мы думали, шествие пойдет по этой улице, — сказала я.

— Но вы же знали, что праздник состоится в Ботаническом саду! А туда по Огатан не пройдешь! И все же, мне кажется, начало шествия вы должны были видеть.

— Да, мы видели издалека толпу народа и слышали крики, — сказала я, — но подумали, там дерутся.

— Господи Боже мой! — снова повторил Даниэль.

По голосу было слышно, как он расстроен. Со своей стороны он сделал все, и я сама виновата, что мне не хватило терпения дождаться его.

Странно, что я вечно совершаю нелепые поступки, когда бываю вместе с Даниэлем. Он же всегда такой милый, такой спокойный!

Довольно, больше я не стану сетовать на неудачу с весенним праздником, ведь нынче я весь день провела очень весело, много узнала и много увидела. Вправду замечательно, что я поехала в Упсалу, передать не могу, как замечательно.

Сам завтрак, разумеется, веселым не назовешь, ведь все студенты спрашивали, как мне понравилось на празднике, а услышав, что я вовсе туда не попала, ужасно сожалели.

Признавали, конечно, что все как один сулили вернуться и рассказать, состоится ли праздник в Ботаническом саду, и не выполнили свое обещание, но они же видели Даниэля, который стоял и смотрел на шествие, и у них даже мысли не мелькнуло, что мне никто ничего не передал.

Тем не менее они, кажется, вправду чувствовали себя слегка виноватыми и пристыженными, потому что многие спрашивали, как я собираюсь нынче развлекаться, а кузен Теодор Хаммаргрен сказал, что намерен устроить для меня серенаду. Наверное, в утешение.