Девочка-лед

Пока директор общается с Синицыным из десятого, то и дело с опаской поглядывающим в мою сторону, я достаю телефон. Отвечаю на смс Камиля, ожидающего меня на парковке. Прежде чем убрать смартфон в карман, еще раз смотрю на фото, которое мне утром скинул друг. На снимке та самая надпись, которую не так давно закрасили во дворе.

«Лисицына из 11 — шалава». И рядом — творение рук «мастера».

Уроды… Когда я выясню, кто этот недоделанный Да Винчи (а я непременно выясню), эти самые руки выверну в обратную сторону и завяжу морским узлом. Юнусов обещал поделиться наблюдениями после занятий, и, клянусь, если окажется, что и к этому Абрамов имеет отношение, то я его просто похороню в асфальт…

Сидит падла в медкабинете. Бросаю взгляд на свои кроссовки. Уже не белоснежные. Как и мой джемпер, впрочем. Ведь до того, как в классе появился сам директор, Борис Ефимович, я успел пересчитать Абрамову ребра, поставить два симметричных фонаря под глазами и сломать нос. Его папаша уже мчится в гимназию на всех парах. Сергея тоже вызвали. Вот уж кого не хотелось отвлекать от работы…

Отрываю взгляд от кубика, который почти собрал. Девчонка вскакивает со стула. Рыжая тут же хватает ее за руку. Ловлю недовольный взгляд Вероники. Вскидываю бровь. С ней у меня еще отдельный разговор будет.

Порываюсь встать, но директор качает головой. Ну ясно… Щас начнет свои старые песни о главном. Очередная промывка извилин намечается. Вроде взрослый человек, должен бы осознавать, что дело это — бессмысленное. Невозможно перевоспитать совершеннолетнего человека, ибо он — уже вполне себе сформировавшаяся личность с набором характеризующих его качеств.

Когда за делегацией закрывается дверь, по ощущениям становится больше воздуха. Ефимыч опирается на стол и вымученно выдыхает. Смотрит на меня мрачным, тяжелым взглядом. Порицающим. Разочарованным.

— Роман, — засовывает руки в карманы идеально выглаженных брюк со стрелками. — Не успел вернуться, а уже кулаки в ход успел пустить.

— Так вынудили, Борис Ефимович, — пожимаю плечами, откладывая собранную по цветам головоломку.

Надо бы Лисицыной его всучить. То еще шоу будет. А-ля басня Крылова: «Мартышка и очки».

— Отстоять честь девушки — это, безусловно, похвально, если я все верно понял со слов Элеоноры Андреевны.

О чем тогда трещала Циркуль я благополучно прослушал. Беззастенчиво разглядывал ноги Лисицыной в тот момент. Юбка сегодня на ней была что надо. Не вызывающе короткая, как у большинства наших девчонок, но сойдет. Так даже интереснее…

— Лисицына ни при чем, у нас с ним свои счеты, — отмахиваюсь небрежно.

— Ну разумеется, — ни черта не верит он. Да я бы тоже не поверил, наверное.

— Вершить самосуд — не есть правильное решение в этом случае, — заявляет мне этот старый умник. — Как мужчина я тебя понимаю, и даже поддерживаю, но как руководитель образовательной организации — нет…

— Отчисляете? — спрашиваю почти равнодушно.

Долго смотрит на меня молча.

— Не исключено. Пока даю испытательный срок и наказание, — сообщает, прерывая затянувшуюся паузу.

— Что еще за наказание? — интересуюсь хмуро. Уже заранее знаю, что оно точно мне не понравится.

— Отстраняю тебя от тренировок в секции на неопределенное время.

— Да вы серьезно? — ору возмущенно. — В феврале чемпионат России.

— И ты на него, Роман, не поедешь, если продолжишь в том же духе! — строго предупреждает меня он. — Еще неизвестно, чем обернется это твое рукоприкладство. Ты забыл, кто по профессии родители Абрамова?

— Да плевать мне, кто они… — уже иду к двери. Дергаю ручку, когда до меня доносится голос директора.

— В порыве горячности можно таких дров наломать, Рома. Жалеть потом будешь. Ты же умный парень, а выводы не делаешь совсем…

Поворачиваюсь, смотрю на седовласого мужика, явно подуставшего от всей этой бесконечной канители, и, признаться откровенно, даже жаль его становится.

— Я вас услышал.

Он кивает.

— И про занятия с Лисицыной не забывай. Элеонора Андреевна говорит, что у девочки большие проблемы с математикой. Загубит себе аттестат, если плохо сдаст Единый Государственный Экзамен.

Про занятия с Лисицыной не забывай…

Да уж. Забудешь тут. С удовольствием бы, только рецепт дайте. Желательно, чтобы эффект как от таблетки. Выпил — и отпустило почти моментально.

Иду по пустынному коридору. Несвойственная школе тишина — настоящая благодать для ушей. Ни ора, ни гама, ни топота. Всегда поражался выдержке преподов. И как они выносят пребывание в этих стенах? У меня бы уже кукуха съехала.

Заворачиваю за угол, в стеклянный переход. И в этот же момент в меня врезается… кто бы мог подумать! Предмет моих недавних размышлений.

Вот так встреча! На ловца и зверь бежит, как говорится.

Девчонка так комично пугается, что в пору захохотать в голос. Я еле сдерживаюсь. Мои губы растягиваются в улыбке.

— Ты вроде лиса, а не крот… Перед собой хотя бы иногда смотри, слепошара, — даю совет я, не убирая руку с ее плеча, за которое автоматом схватился во время столкновения.

— Что там тебе сказали? — сперва смотрит куда-то в область моей шеи, а потом, борясь с собой, все же решительно поднимает глаза.

Прямо Зена — королева воинов, не иначе.

— Неважно, — отзываюсь я, разглядывая вблизи ее в момент порозовевшие щеки. Мне это прям до нездорового нравится. Аж в голове дурман, как после выкуренной травы.

Н-да… Приехали.

Сильнее стискиваю ее руку, когда она пытается будто невзначай отодвинуться.

— Тебе не надо было его трогать, — качает головой и сводит густые брови над переносицей. — Никто не просил этой твоей помощи. Исключат ведь теперь.

— Перекрестишься, — делаю еще шаг вперед, неумолимо сокращая расстояние между нами. Потому что слишком далеко. Мне надо подобраться ближе. — Чего разволновалась-то так?

— Ничего подобного! — пищит смущенно, стреляя в меня недовольным взглядом.

Ну конечно. Так прямо я и купился. Нервничает страшно, я же вижу…

— Ты что тут делала а, Лисицына? — склоняю голову чуть в бок, отпускаю тоненькое плечо.

Я и забыл уже, какая она худенькая. Мои пальцы спускаются вниз по ее руке и останавливаются у сгиба локтя. Она, кажется, в эти секунды совсем не дышит. Глазеет на меня растерянно, хлопая длинными, пушистыми ресницами. Ойкает, когда резко дергаю к себе.