Девочка-лед

По мере моего приближения толпа рассасывается, словно нарочно пропуская меня в центр. Они хотят, чтобы я увидела, внимательно следят за моей реакцией, посмеиваясь. Кто-то в открытую, кто-то, тактично прикрыв рот рукой. Это их поведение рушит во мне последнюю надежду на то, что «все обойдется».

Особенно когда я вижу это.

Надпись большими буквами: «Лисицына из 11 — ШАЛАВА». А рядом… мужской орган во всей красе и деталях.

Горячий стыд заливает щеки. Сердце заходится. Не разбирая дороги, пробираюсь сквозь шумную толпу, чей гомон рикошетит по ушам.

Господи, какой кошмар!

Слышу голос Паши и Дани. Они разгоняют зевак. Не хочу, не хочу больше находиться здесь! Что я всем им сделала? За что они так со мной?

Залетаю в школу, несусь по коридору и прячусь под лестницей. Сползаю по стене и роняю голову на колени. Даже слез уже нет.

Отчего же так дурно. Отчего же так больно…

От несправедливости и жестокости этих детей.

— Недурно вышло, да?

Дергаюсь только от одного этого голоса, царапающего воздух.

— Что тебе надо? — спрашиваю, глядя на подонка снизу-вверх.

Такая злость меня затапливает! И как только земля носит таких, как он!

— Дальше — будет хуже, — предупреждает, приближаясь.

Следил за мной, видимо. В противном случае, вряд ли нашел бы. Школа у нас довольно большая.

— Чего ты добиваешься? Что тебе нужно, Ян? — задаю прямой вопрос, поднимая на него глаза.

— А что ты можешь предложить, — тянет недвусмысленно.

Опять начинает ту же шарманку. Вспоминая его подноготную, — неудивительно.

Делает еще шаг вперед, и я тут же поднимаюсь на ноги. Потому что не хочу сидеть перед ним вот так.

— Сядь. Мне нравится, — губы расплываются в полуулыбке, обнажая белоснежные зубы.

Урод моральный…

— Оставь меня в покое! — прошу настойчиво.

— Нет.

Нас с этим ненормальным разделяет от силы полметра. Волоски на теле встают дыбом, по спине ужом ползет липкий страх. У меня даже ладони потеют. Настолько неприятен мне этот маниакальный, пристальный взгляд!

Я вдруг понимаю, что на того же Беркутова мое тело реагирует несколько иначе. Да, оно напрягается, все рецепторы обостряются, но как-то не так все совершенно… Рядом с ним я не чувствую подобного отвращения.

Вжимаюсь в стену, когда Ян, склоняясь еще ближе, улыбается как чертов Джокер. Страшно. Пугающе. Как неадекватный.

— Не подходи ко мне! — мой голос дрожит, выдавая нервное напряжение, но какая разница! Все, чего я хочу, это чтобы он ушел.

Абрамов — это тот случай, когда ситуацию не спасает даже привлекательная внешность. Уж слишком он гнилой и мерзкий внутри.

— Что тебе нужно? Почему я? — очень волнуюсь и начинаю дышать чаще.

— Иногда даже грязь под ногтями заслуживает нашего внимания, — произносит он, разглядывая мое лицо.

Мне неприятна близость его тела. Я не хочу, чтобы он нарушал мое личное пространство.

— Завтра. В семь. На остановке. Ближайшей к твоему дому, — сообщает лениво. — проспект Строителей, да?

— Я никуда с тобой не поеду, — отвечаю твердо и качаю головой.

— Тебе же хуже, — жмет плечом.

— Делай, что хочешь, я не приду! — пытаюсь обойти его, но он мертвой хваткой цепляется за мои плечи.

— Терпение мое испытываешь, дрянь? — отклоняется чуть назад и смотрит оценивающе.

— Ты сам виноват, что лишился зубов! — резко дергаюсь в сторону. — Или тебя до сих пор корежит от того, что Беркутову не пришлась по вкусу эта твоя затея?

Ну вот я и озвучила то, что крутилось в голове. Ведь по сути так и получилось. Роман выразил свое недовольство ситуацией. И неважно какие на то у него были причины. Плохое настроение. Совесть проснулась или просто Луна в Козерог вошла в ту ночь.

— Меня корежит от твоей непроходимой тупости! Ты хоть представляешь, кому дорогу перешла? — угрожающе прищуривается, уничтожая меня взглядом. — Я при желании тебя с лица земли сотру! Не придешь завтра, — перекладывает руку и давит на шею. — Пожалеешь.

— Пусти! — толкаю, что есть сил и устремляюсь прочь.

— Как там Ульяна поживает?

Этот его вопрос заставляет меня остановиться. Обернуться и внимательно посмотреть на него. На его довольную рожу.

— Не смей говорить про нее даже.

Страх за сестру сковывает тело. Он не может ничего ей сделать. Просто пугает меня. Блефует.

— Завтра, Лисицына, в семь, — проходя мимо, повторяет он. — Не придешь — конец тебе…

Глава 30

АЛЕНА

Весь следующий день я как на иголках. Мало того, что из-за надписи на меня пялится и показывает пальцем каждый второй, так еще и разговор с Абрамовым не выходит из головы.

Я мысленно прокручиваю развитие событий, но легче как-то не становится. Одно знаю точно — принимать предложение Яна нельзя. Потому что одному дьяволу известно, что у этого больного на уме. О его садистских наклонностях ходят легенды.

Ни на какую остановку в тот вечер, разумеется, я не иду. Обложившись книгами, готовлюсь к контрольной по обществознанию, то и дело бросая тревожный взгляд на телефон.

Но старенький смартфон молчит как партизан. И вечером, и бессонной ночью.

Так в панике я доживаю до утра…

В школе обстановка накаляется. Перед занятиями обнаруживаю, что обидную надпись, к счастью, закрасили, но на душе-то по-прежнему гадко… Теперь, кстати, подобные художества я встречаю в туалетах и раздевалках. Дурной пример, как говорится, заразителен, а стадное чувство — неистребимо.

Одноклассники начинают открыто агрессировать. Особенно девочки. Во главе с Вероникой Грановской они с завидным упорством издеваются надо мной.

— Ребят, пересядьте, — пренебрежительно морщит нос Ника. — Мало ли… Не контактируйте. Рядом с ней и дышать страшно.

— Замолчи…

— Заразная фу…

Обидно видеть, как прихлебатели прислушиваются к ее «совету». Неужели своей головы нет на плечах?

И вот итог. Благодаря стараниям и длинным языкам, от меня начинают шарахаться как от чумной. Чего только не придумывают! И про то, что у меня ВИЧ, и про то, что голова моя полна вшей. Хуже всего то, что в какой-то момент прямо посреди урока меня приглашают в медпункт. На радость всеобщей потехе.