Девочка. Книга первая

В половине четвертого того же дня новые вещи в таких же коробках были занесены мне в гардеробную Латом и услужливой Самантой. Среди них были и красные шелковые упаковки, перевязанные бархатными лентами, которые с новой силой начали бередить мою ревность и злость вопреки всем доводам рассудка. И как оперативно сработала Клаудиа Бонне — доставила все за полдня, стоило Барретту щелкнуть пальцами.

— Обед будет готов через пятнадцать минут, — поклонился Лат и вышел из комнаты, пока Саманта, уже не спрашивая меня, аккуратно распаковывала вещи.

Через десять минут она бесшумно исчезла из комнаты вместе с пустыми коробками, а я, подойдя к приоткрытой гардеробной, с треском закрыла дверь, даже не заглянув внутрь, — я осознавала, что могла надеть тот же понравившийся мне сарафан, игнорируя белье от “Саши”, но сейчас меня тошнило от всей этой ситуации. Если я уже получила новый срок, то хоть на обед выйду в халате ему назло. Пусть видит, что я не боюсь его бассейна.

Спускаясь вниз, я услышала голос Барретта в вестибюле — он шел от лифта в зал, разговаривая по телефону. Увидев меня, он бросил взгляд на мой махровый до пят халат, в длинных полах которого я путалась, спускаясь по лестнице, но так ничего и не сказав, пошел в столовую, продолжая разговор по сотовому.

— У меня сегодня в восемь ужин с немцами в "Four Seasons"… Нет. Ситуация изменилась и я переиграл план. Давай отбой своим… Поговорим вечером, после ужина…

Зайдя в столовую, я увидела обедающего Барретта с открытым ноутом, а на противоположном конце стола был сервирован такой же обед для меня.

Барретт вновь прошелся взглядом по моему халату не по размеру, затем просканировал лицо, но, никак не отреагировав, вновь перевел глаза на монитор, а я, сев за стол, приступила к обеду. В столовой слышалась ватная тишина, нарушаемая стуком клавиатуры, я ненавидела этот стол, ненавидела это мясо на тарелке, которым меня кормили три раза в день, аппетита не было, мне хотелось как можно быстрее уйти к себе, поэтому, поводив вилкой по тарелке пять минут, я отодвинула блюдо и уже намеревалась встать, как услышала ровный голос:

— Сядь и доешь. Ты потратила в бассейне много энергии.

— Я не голодна, — холодно ответила я.

— Ты хочешь, чтобы я накормил тебя насильно или через капельницу? — не поднимая глаз от компьютера и одновременно печатая, спросил он.

Я вскинула на него внимательный взгляд — сомнений в том, что он будет насильно меня кормить, если потребуется, у меня не было.

— Я не люблю мясо, — все же зло проговорила я, отстаивая свою свободу, но Барретт проигнорировал мои слова и лишь бросил на меня равнодушный взгляд, делая тем самым последнее предупреждение, прежде чем начать воплощать свой план в действие.

Я содрогнулась при мысли об унизительной картине моего кормления и, с достоинством взяв вилку и нож, заставила себя съесть стейк, думая тем временем, что вся эта еда смотрелась бы гораздо лучше на клавиатуре его дорого ноутбука. Барретт же, завершив обед, захлопнул ноут и покинул столовую, не проронив ни слова.

Но как оказалось этот странный день, который начался так жестко с урезания моей свободы, все еще продолжался.

Через пару часов после обеда в мою комнату, как обычно без стука и предупреждения, зашел Барретт. Убедившись, что я так и не переоделась, он молча направился в гардеробную, и не успела я отреагировать, как он уже выходил, небрежно сжимая в руке комбинезон и белье от Клаудии Бонне.

Я тут же напряглась, понимая, что меня сейчас будут насильно одевать, но как только Барретт приблизился, я внезапно увидела, что белье отличалось от первоначального варианта — на красивой этикетке, которая развевалась белым листочком на шелковой ленте, было вытеснено LA PERLA.

Бросив вещи на постель, Барретт подхватил меня под мышки и, сев на кровать, поставил перед собой, плотно фиксируя мои бедра стальными коленями.

Сняв с меня халат, он взял бюстгальтер нежно-голубого цвета из тонкого кружева и, оторвав ярлык, поднес ко мне.

— Руки, — скомандовал он.

Облегченно вздохнув от того, что мне не придется носить белье ненавистной мне фирмы, я вытянула руки, а он четкими движениями, будто собирая свой армейский автомат, надел на меня бюстгальтер и легко застегнул его на спине.

— Это другое белье, — тихо произнесла я.

Он никак не отреагировал и, лишь взяв голубые трусики из того же кружева, немного наклонился, отдавая очередной приказ:

— Ногу.

Я без возражений выполнила его распоряжение и, пока Барретт методично натягивал на меня белье, тихо произнесла:

— Спасибо.

— Не обольщайся, — бросил он короткий взгляд на мое лицо. — Это выбор байера. Мне все равно.

Я взглянула в его глаза, пытаясь рассмотреть в них истину, но наткнувшись на равнодушную стену, мысленно кивнула “да, обольщаться не стоило, байер просто подобрала более подходящее по стилю белье к вещам от Chanel”, а Барретт между тем, перевел взгляд на одежду, собираясь продолжить “сборку своего автомата”.

Его лицо было так близко от моего, что я чувствовала аромат дорогого парфюма, смешанный с мужским запахом, отчего мне вновь казалось, что я попала в одно с ним пространство, несмотря на его отстраненность. Я украдкой рассматривала родные черты, и мне хотелось прикоснуться к ним губами — поцеловать его лоб у переносицы и разгладить ту небольшую складку, которая всегда появлялась, когда он хмурился, пройтись кончиками пальцев по его густым бровям, повторяя их контур и ощутить своей щекой его щетину, которая появлялась уже через несколько часов после бритья, покалывая кожу. Но отгоняя очередной морок иллюзии, я лишь опустила глаза, ругая себя за то, что вновь желала приласкать своего Хищника, забывая, что в нем нет любви, и мои чувства ему не нужны. Все, что ему было нужно, — лично проконтролировать, что строптивая собственность, коей он меня считал, переодета в новые вещи.

Тем временем он взял с постели белую блузку от Chanel, которая шла в комплекте с рядом лежащим комбинезоном, и, уверенно надев ее на меня, быстро застегнул все до единой маленькие пуговицы от горла до основания. Я в очередной раз отметила, что все его действия были точными, ни единого лишнего движения или эмоции, и в этот момент мне казалось, что он одевал не меня — живую женщину, а куклу.

Чтобы не упасть, пока Барретт натягивал на меня поочередно левую и правую штанины комбинезона, я инстинктивно уперлась в его плечи ладонями, чувствуя через ткань его футболки, как перекатываются стальные мышцы.

Он резко дернул вверх немного свободные джинсы, и меня оторвало от пола на пару секунд. Застегнув по бокам комбинезона пуговицы и подтянув до самого верха джинсовые лямки на плечах, он тем самым завершил сборку своего автомата и, встав, молча вышел из спальни.

Больше в этот день я Барретта не видела. Практически весь день он проработал в кабинете, и лишь иногда я слышала его голос в холле — он разговаривал по телефону или переходил на тайский с Латом. А вечером, готовя себе кофе на кухне, я услышала как в вестибюле послышались его негромкие уверенные шаги, звук лифта, и мраморный дворец вновь остался без своего хозяина.

Перед сном, зайдя в гардеробную, я поймала себя на мысли, что внимательно рассматриваю и шелковую пижаму с красивыми узорными вставками небесного цвета, и изысканную ночную рубашку, инкрустированную по лифу и по низу шелковым плетением, словно макраме, и белый атласный с кружевом халат. Все белье La Perla в корне отличалось по стилю от бренда "провокатора моей ревности" — оно было… невинным…

Ночью зарядил дождь и, как я ни старалась, не могла уснуть, то ли от шума непогоды за стеклянной панелью, то ли от неопределенности, которая мне была уготована Барреттом на этой неделе. Не найдя на тумбочке книгу арабских сказок, я вспомнила, что оставила ее на кухне, ужиная в одиночестве, и решила спуститься за ней.