Девочка. Книга первая

Бесшумно выдохнув, я попыталась усмирить выбивавшее в груди набат сердце, и внезапно почувствовала вкус крови во рту — ведя незримые наблюдения, я машинально прикусила щеку.

Повернув голову, я нахмурилась и, более не желая думать о нем, развернулась спиной, запретив себе даже представлять, что сейчас могло происходить в спальне Барретта. Но яркие картинки возникали одна за другой помимо моей воли, и я зажмурила глаза до боли, до белых пятен, чтобы уничтожить образы, которые так красочно рисовало мое воображение.

То ли от ожиданий чего-то совершенно для меня неприемлемого, то ли от эмоций, которые будоражили мое воспаленное сознание, но мне послышался голос Барретта и еще чей-то очень тихий. Хотя наши спальни и не примыкали друг другу, но я от страха, что стану сейчас невольным слушателем некой сексуальной вакханалии — услышу женские стоны или рычание Барретта, когда он находился на пике, — зажала уши ладонями с такой силой, что казалось, сейчас мой череп треснет.

Но уже через минуту в моих висках запульсировала боль, и я, слыша гудение и собственное дыхание в голове, вынуждена была признать, что не смогу так просидеть всю ночь. “Харт, успокой свои эмоции и ложись спать!” — отругала я себя и, глубоко вздохнув, медленно отпустила руки, открывая глаза. От того что я сильно сжимала веки, все вокруг замерцало красно-белыми пятнами, но уже через полминуты я пришла в норму и вновь услышала тихие приглушенные голоса, отчего мое сердце заныло с новой силой.

Бросив взгляд на плеер, лежавший на тумбочке, я потянулась к нему рукой, но на полдороге остановилась — мне совсем не хотелось, чтобы моя музыка, которую я так тщательно отбирала и любила, потом всю жизнь ассоциировалась с этим кошмаром.

Спать, зная, что совсем близко по коридору происходит что-то для меня совершенно болезненное, я не могла. Я не понимала своих эмоций, не понимала, что со мной происходит, но для меня это было адом, от которого в животе все сворачивалось в узел и било по солнечному сплетению.

Голова разболелась, в висках стучало, меня откровенно тошнило, и я, посмотрев за окно, как никогда захотела выйти на свежий воздух. И тут меня осенила идея — я могла уйти на террасу. “Пусть меня накажут, но я не стану слушать эту оргию”, - в сердцах выпалила я про себя, надевая поверх майки Барреттовские шорты.

На цыпочках выйдя в коридор и стараясь не прислушиваться, я быстрым шагом пошла к лестнице, даже не поворачивая головы в сторону спальни Барретта.

Вновь выйдя на едва подсвеченную по периметру террасу, я медленно пошла к стеклянному ограждению, глубоко вдыхая свежий воздух и чувствуя себя птицей, вырвавшейся из клетки на свободу. Рассматривая город, который распростерся подо мной как на ладони, его вечернее убранство в свете ночных огней, чувствуя теплый ветер на своем лице, я глубоко вздохнула, и меня начало постепенно отпускать.

Развернувшись, я посмотрела на шезлонги — нужно было найти себе пристанище поудобнее на эту ночь, чтобы утром не выглядеть разбитой и больной — ведь от моего внешнего вида тоже зависела моя выписка.

Обосновавшись на огромной уютной тахте, обтянутой белой дорогой кожей, я подложила под голову мягкую подушку и устремила свой взгляд вверх. Вспоминая, как отец учил меня ориентироваться в ночном небе, я искала глазами созвездие Ориона, стараясь отвлечься от ненужных мыслей и унять непонятное смятение на душе.

Но получалось с трудом, и я, снова и снова пытаясь разобраться в сумбуре своих ощущений, свернулась калачиком на теплой мягкой коже и закрыла глаза.

Я никак не могла понять, почему я так реагирую на этого мужчину и его желание быть с другой женщиной. Он имел полное право на это, он был сам по себе, мы никто друг другу, посторонние люди, но боль ноющей занозой в сердце пульсировала, как разболевшийся некстати зуб, и я пыталась найти лекарство, которое могло унять это саднящее чувство.

“Харт, он проник в твою душу. Может быть ты держишь обиду на него, а значит держишь его в своем сердце. Прежде всего тебе нужно простить его поступок, и может тогда ты его отпустишь. Прости и отпусти. Сбрось этот груз обид со своих плеч и иди вперед, не оглядываясь, с легким сердцем”, - произнеся это, как мантру, я глубоко вздохнула и открыла глаза.

Прислушавшись к себе, я поняла, что у меня нет обиды, я его простила уже давно — это прощение нужно было для гармонии моей души, и сейчас мое смятение было вызвано совсем другими чувствами, которые я не могла понять.

Внезапно террасу залил теплый свет, и я, от неожиданности вздрогнув, резко села на тахте. Ко мне шел Барретт — он был одет в один из своих дорогих, сшитых на заказ костюмов, и я всматриваясь в его лицо, пыталась понять, почему он пришел на террасу, ведь внизу его ждала женщина. Может быть она уже ушла? Но это было странно — я провела на террасе не более десяти минут, а для ночного рандеву, этого времени было недостаточно.

— Ты почему не в постели? — спросил он, подходя ко мне вплотную, а я в первую секунду не зная что сказать, все же решила придерживаться правды.

— Не хотела мешать вам с вашей гостьей, — спокойно ответила я, пытаясь скрыть свои эмоции.

— Нечего тебе здесь делать, — спокойно произнес он, протягивая руку к моей шее, а закончив осмотр, тихо отрезал: — Вставай.

— Можно я здесь побуду? Здесь свежий воздух. Не хочу идти в свою комнату… — я хотела добавить “пока у вас гостья”, но промолчала, чтобы он не увидел моих болезненных эмоций.

Внезапно он, наклонившись, подхватил меня под мышки и поставил на ноги, давая понять, что его решения не обсуждаются, а я, не желая возвращаться в тот ад, который устроили мне мои же собственные эмоции, уперлась пятками, не желая идти.

Не говоря ни слова, он крепко обхватил мой затылок и повел с террасы к лифту. Рассматривая его лицо, пока мы ехали вниз, я хотела спросить, почему для него так принципиально, чтобы я оставалась в своей комнате, пока у него в спальне женщина, но не стала.

В любом случае я не собиралась устраивать истерики — и если он хотел, чтобы я слышала их вакханалию, значит я с достоинством перенесу это испытание.

Но как ни странно, мы проехали мимо этажа со спальнями, и прозрачный лифт распахнул свои двери в зале. Барретт обхватив мою поясницу, повел меня в гостиную, и уже через полминуты в его руках появилась бутылка красного вина Лафит.

“Вероятно сейчас он понесет это вино в спальню, к своей гостье… Одно непонятно, зачем он привел меня”, - пронеслось у меня в голове, и я бросила взгляд наверх.

Внезапно дверь его спальни открылась и оттуда вышел Лат с костюмами и рубашками Барретта, перекинутыми через руку, а увидев меня, вежливо поздоровался и начал спускаться в зал. Ничего не понимая, я осмотрела гостиную пытаясь там найти хотя бы какие-то следы присутствия женщины, и даже прислушалась к запахам — но посторонних ароматов женских дорогих духов, какие, например шли шлейфом после Саши, я не почувствовала.