Девочка. Книга третья

Мне снилась моя комната на базе. Я сидела в постели, а ко мне приближался темный силуэт, который беспрепятственно прошел через охрану у двери. Я его совсем не боялась, словно уже знала. Он был без маски, но черты лица были размыты, будто он сам не позволял его увидеть, и я, не отводя от него глаз, пыталась его то ли вспомнить, то ли узнать. Внезапно краем глаза я увидела какое-то шевеление внизу и, опустив взгляд, ужаснулась. На полу у моей двери лежал пес — немецкая овчарка — он был в крови, его глаза были закрыты, а его дыхание было сбитым и неровным. Я кинулась, чтобы помочь псу, но что-то странное творилось с моей кроватью, она меня засасывала, как зыбучие пески, и каждое мое движение давалось с большим трудом. Преодолевая сопротивление, я все же встала с постели и, ни секунды не сомневаясь, что причиной такого состояния пса стал человек в черном, посмотрела на него, зло сжав кулаки. Внезапно мужчина поднял на меня глаза, словно открыл свое лицо, и мое сердце ухнуло вниз — я узнала этот холодный равнодушный взгляд.

Мой сознание воссоздавало пазл за пазлом сон, овчарку, которая ассоциировалась с Другом Максом, хищное равнодушное лицо Барретта утром, его быстрый отъезд, и вместе со словами Эльзы они собирались в одну картину, в одну страшную неумолимую картину.

Я тихо опустилась на пол, медленно съезжая спиной по стеклянной стене, и, зажмурившись до багровых пятен в глазах, наконец выдавила одно единственное имя:

— Барретт.

— Я чувствовала, что с тобой что-то происходило тогда… на базе, — продолжала Эльза сдавленным голосом свой монолог. — Слишком быстро ты успокоилась и пришла в норму. Но я это списала на силу твоего характера. Если бы я знала об этом тайном ходе… Если бы я только знала… Я ведь могла догадаться… Почему я о нем не догадалась… — тихо причитала она в трубку, обвиняя и себя в случившемся, но ее вины в этом не было, потому что вина целиком и полностью лежала на мне.

— Прости меня, Эльза… — сдавленно прошептала я, но она, так ничего и не сказав, дала отбой, а я бессильно опустила руку и уткнулась лбом в колени.

Я много раз порывалась спросить у Ричарда, был ли он в курсе моих тренировок, но не решалась. Нет, я не стыдилась своего поступка, и мне не в чем было оправдываться — я всегда была верна и мыслями, и душой, и телом только Барретту. Но меня останавливали слова Макса "Об этом никто не должен знать". С одной стороны, я хотела рассказать все Ричарду — я почему-то всегда подсознательно считала, что он об этом знал, знал с самого начала, и наши с Максом занятия были им разрешены, а предупреждение "об этом никто не должен знать" были всего лишь прикрытием — ведь Макс не мог мне рассказать правды о "коме" Ричарда. Но с другой стороны, Барретт мог ничего и не знать, и по какому-то внутреннему чувству, по наитию восприняв слова Макса, как самое высокое доверие ко мне, я продолжала молчать, опасаясь, что у него могут возникнуть неприятности из-за меня — его уволят или накажут в денежном эквиваленте. Но я недооценила Дьявола. Барретт не просто наказал — он казнил Макса.

Оставалось непонятным только одно — почему он не наказал меня? Утром, перед отъездом, Барретт уже обо всем знал, я видела этот отсутствующий холодный взгляд — он ехал казнить, но я не чувствовала, чтобы от него исходила агрессия по отношению ко мне. Прощаясь со мной, он был… участлив, спокоен… он даже принял мой подарок… что означало только одно — Барретт возложил всю вину на Макса.

Обняв колени, я так и сидела, прислонившись к холодной стеклянной панели в зале, уронив телефон на пол, как внезапно услышала звук лифта, и через несколько секунд на пороге гостиной появился Барретт.

Увидев меня на полу, он неторопливой походкой приблизился вплотную ко мне и остановился.

Я рассматривала его немного испачканные туфли, брызги дождевой воды на его джинсах и полах кожаного пальто, его расслабленные ладони в кожаных перчатках, и мне совсем не хотелось поднимать голову и смотреть ему в лицо. Нет, мне не было страшно — я была уверена, что он меня не тронет, и мне нечего было стыдиться — я всегда была верна Барретту, я всего лишь не могла сейчас смотреть на палача.

Внезапно его ладонь скрылась в боковом кармане пальто, и через секунду мне на колени упал лоскут ткани, а Барретт развернулся и пошел к креслу, стоявшему напротив. Я опустила взгляд на колени, и мое сердце сжалось еще сильнее — это был носок, мой носок, который я когда-то потеряла на тренировке в "норе". Господи, ну откуда он взялся… Вероятно, Макс хотел его отдать при встрече… Лучше бы он его выкинул! Я закрыла глаза, и мое горло сковало чугунными тисками. Я не хотела показывать слез, но они текли по щекам, прожигая лицо.

Так и не размыкая век, я тихо спросила:

— Как ты узнал?

— Видео из клуба на Пхукете.

Я кивнула, понимая, о чем он, — пытаясь избавиться от назойливого поклонника, я применила прием крав-мага. Но внезапно, осознав услышанное, я открыла глаза и внимательно посмотрела на него.

— Значит… ты узнал не сегодня… Ты знал уже давно…

— Конечно, — пожал он плечами, а я продолжила ход своей логики:

— И ты только сегодня узнал, что это был именно Макс?

— Нет. Я узнал в тот же день, когда посмотрел видео. Нетрудно было вычислить, — устало произнес он, потирая переносицу. — Дальше было делом трех минут выяснить о твоих похождениях и в серверную, и в тир с Глоком.

Я кивнула, понимая, что от него не укрылось ничего, и тут же нахмурилась, пытаясь понять логику его сегодняшнего поступка. Внезапно, вспомнив слова Макса в тире "Я могу оказаться врагом", я вскинула взгляд на Барретта, и мое сердце забилось от волнения. Эльза могла и не знать о предательстве сына, вернее, ей просто не сказали, пощадили и выставили меня причиной этой беды:

— Макс… он оказался предателем?

— Нет, — коротко информировал он, и я почему-то была уверена, что Барретт не врал.

Я вновь опустила глаза и, наткнувшись взглядом на носок, нахмурилась. Может…

— Это ревность? — резко вскинула я голову, вытирая щеку от слез. — Если ты думаешь, что…

— Нет, — устало откинулся он в кресле, прерывая мою речь, — я знаю, что ты мне верна, и между вами ничего не было.

— Тогда зачем ты…? — и я замолчала, не в силах произнести главные слова.

— Тебя это не касается, — спокойно отрезал он, давая понять, что он не намерен передо мной оправдываться или отчитываться, а я кивнула, делая свои собственные выводы, — для меня ответ был очевидным: это была казнь, пусть мне и не было ясно, почему сроки ее исполнения были перенесены на сегодня.

Между тем Барретт медленно стал снимать перчатки, и я, наблюдая, как он уверенными движением стягивает с пальцев черную дорогую кожу, внезапно поняла, для чего они были нужны — чтобы на кистях не осталось следов. Я вспомнила, как он хладнокровно выбивал душу из мешка в спортзале, и на мгновенье зажмурилась, понимая, что происходило с Максом.

— Ты жесток.

Барретт, не прекращая снимать перчаток, едва заметно кивнул, будто ожидал этих слов от меня и знал наверняка, что я сделаю такие выводы.

— Ты знала, с кем имеешь дело, — тихо, но уверенно произнес он, устало кладя перчатки на подлокотник.

Да, я знала, с кем имела дело, и никогда не питала иллюзий на счет Барретта — не зря его называли Хищником и Дьяволом, но я не осознавала, насколько темной может быть эта сторона натуры Барретта, не осознавала пределов ее власти, наивно надеясь, что у Дьявола могут быть пределы, хотя бы по отношению к своим, а не врагам.

Я опустила голову на колени и закрыла глаза.

Я не бросалась громкими обвинениями, не выносила приговор и не приводила его в исполнение — я никогда не считала себя ни обвинителем, ни судьей, ни палачом, мое сознание всего лишь делало свой собственный выбор: мой разум отказывался воспринимать Барретта — я не могла ни видеть Его, ни слышать Его голос. Каждый раз при взгляде на Барретта перед глазами появлялся избитый Макс, а в голове звучал голос Эльзы "Сын в реанимации".

Мозг посылал этот импульс в сердце — и его пробивало электрическим током, под воздействием мощного вольтажа рвало в клочья, отдавая в груди пыточной болью. Я осязала пальцами рваные кровоточащие края и дергающуюся в болезненных судорогах плоть. Одна часть сердца продолжала любить Барретта, любить больше, чем саму жизнь. Я всегда знала, что это мой Мужчина — я принадлежала ему целиком и полностью, я была рождена для него и предназначена ему свыше. Но другая часть, безжизненно болтаясь на сосудах, сгорела и почернела, как лопнувшая лампочка на проводах, которая была не в силах справиться с высоким напряжением в сети.