Девочка. Книга третья

На дорогах было суетно. В связи с тем, что у меня сегодня был очень плотный график — университет, очередное собеседование в кафе на другом конце города и Дэнни, мне пришлось взять машину Макса, ключи от которой мне выдала Эльза, иначе бы я никуда не успела. Я стояла в очередной пробке, и мой взгляд упал на медальон, на который я обратила внимание еще на базе. Обхватив пальцами тонкий металл, на котором было выгравировано имя пса, я грустно улыбнулась — кто бы мне сказал, что таинственный медальон, который так привлек мое внимание, окажется собачьим аксессуаром. Сердце кольнуло острой иглой и, чтобы уйти от воспоминаний о том, как я покидала базу в надежде увидеть Ричарда, перевела взгляд на улицу. Рассматривая по-рождественски наряженные витрины, людей, снующих из магазина в магазин, я вздохнула — надо бы и мне позаботиться о подарках. Обычно после дня благодарения я уже составляла список, откладывала деньги и ходила по магазинам, скрупулезно выбирая каждый подарок. Сам ритуал мне всегда приносил массу удовольствия — я была из той категории людей, кто больше любил дарить подарки, чем получать. В этом году все шло по-другому. И дело было не в деньгах, хотя их катастрофически не хватало, а в нежелании что-либо праздновать, да и времени было совсем в обрез.

Во-первых, сейчас я сдавала сессию* и подтягивала хвосты, чтобы вернуться на очный режим занятий, а для этого мне было нужно сдать массу дополнительных предметов, чтобы после Нового Года войти в режим очередного триместра вместе со всеми. От репетиторов я отказалась по многим причинам и сейчас, разрываясь между универом и поисками работы, крупицы оставшегося свободного времени проводила то в больнице, то с Дэнни, который наотрез отказался уезжать к Эльзе, пока Макс не восстановится. Одно было на руку — приезд отца в Сиэтл на плановый осмотр отменялся по причине того, что в Портленде открылся новый медицинский центр, куда папу и направили. Несмотря на то, что я ужасно скучала по отцу, такой поворот был к лучшему — меньше всего на свете мне хотелось, чтобы он видел мои глаза и состояние опустошенности в них. По той же причине я решила не ехать домой на Рождество, сославшись на загруженность в кафе. Разговаривая с отцом по телефону о его планах, слыша его бодрый голос, я была спокойна — на рождественскую неделю к нам планировала приехать тетя с семьей, и компания на праздники папе была гарантирована.

Несмотря на усталость, я была рада жесткому графику — это отвлекало от ненужных мыслей, и держало меня на поверхности жизни, как спасательный круг, который не давал мне уйти на дно собственных эмоций.

Из размышлений меня отвлек клаксон автомобиля, стоявшего сзади. Увидев, что я торможу движение, я спохватилась и, по привычке нажав на несуществующую педаль сцепления, дернула рычаг автоматической коробки передач. Машина недовольно загудела и заглохла.

— Чёртова автоматика… — нахмурилась я, ранее ездившая только на машине отца, и вновь завела мотор.

БМВ недовольно заурчала, как злая кошка, давая понять, что я ей определенно не нравлюсь. Я ее понимала — она, как и Ди, скучала по Максу, и я чувствовала, что меня воспринимали, как соперницу. Хотя я и не претендовала ни на что, но попробуй это объясни другой Женщине.

Припарковавшись в подземном гараже левого крыла медицинского центра, я поправила свисавший на цепочке с зеркала общего вида кулон Дэнни и поспешила к лифту.

Каждый раз, поднимаясь в просторной кабине, а затем слыша свои шаги в гулком коридоре, я хмурилась — память, прорывая все замки вновь отбрасывала меня в ту тяжелую ночь, когда меня привезли сюда с кровотечением — ещё одна потеря. И пусть сейчас Макс находился совсем в другом крыле медицинского центра, но знакомые стены и едва уловимый запах стерильной чистоты не позволяли мне полностью забыть пережитое.

В очередной раз закрыв за массивными воротами памяти нахлынувшие воспоминания, я натянула на лицо улыбку и, на секунду остановившись у дверей со знакомыми цифрами, зашла в палату.

Макс спал, и я, боясь потревожить его сон, остановилась на пороге, рассматривая молодого мужчину, который так неожиданно повлиял на мою дальнейшую судьбу.

"Бледный, — отметила я, фиксируя взглядом впалые щеки, покрытые густой щетиной, а посмотрев на поднос с нетронутым обедом, наморщила нос: — И ест плохо". Но даже сейчас, когда он спал, его лицо было сосредоточенным, будто он обдумывал алгоритм очередной программы. Не было в этих чертах той умиротворительной расслабленности, которая обычно проявлялась у спящих людей — Хакер и во сне оставался Хакером.

Я перевела взгляд на кресло, где лежала оставленная миссис Хоуп кофта.

Эльза. Прошло больше двух недель с того злополучного дня, когда я вечером примчалась в больницу, отвезя домой Тигра и вещи. К тому времени Макса уже прооперировали, и он лежал в палате интенсивной терапии.

Первое, что я увидела и никогда не забуду — лицо Эльзы, и её взгляд, наполненный страхом — бесконтрольным, первобытным страхом матери за сына. Я ринулась к ней, но наткнулась на отчуждение — нет, она меня не отталкивала, но я чувствовала, что это была не моя Эльза.

"Простите меня", — единственное, что могла я сказать в этой ситуации.

Она качала головой, повторяла "ты не виновата", но я ощущала ее отстранённость.

Понимая, что само мое присутствие напоминает ей о случившемся, я не стала ее тревожить и решила найти доктора Митчелла — может быть, он знал, что, черт возьми, произошло. Я металась по светлым коридорам больницы, как загнанная в сеть рыба, а душу рвало на части. Наконец, я нашла кабинет Генри, но все, что я выяснила — у Макса состоялся серьезный разговор с Барреттом. Произошел конфликт. Макса без сознания с сотрясением мозга и разрывом печени в больницу привез Сандерс.

"Это я виновата, Макс из-за моих капризов нарушил приказ", — тихо повторяла я, но Генри лишь отрицательно качал головой. Он уверенным тоном говорил, что я в этом конфликте не при чем, повторял, что операция прошла успешно, что мне не нужно беспокоиться, но его слова застревали где-то вакууме моего сознания. Рассматривая уставшее лицо доктора Митчелла, я пыталась найти там истину, но видела лишь собственное перепуганное отражение в стеклах его очков и молча кивала, пока в голове набатом звучало "сотрясение головного мозга и разрыв печени", а перед глазами вставали серое лицо Эльзы и отчужденность в ее глазах. Я сжимала в кармане злополучный носок, а мое чувство вины вместе с тревогой за друга росло, поднималось как ядерный гриб после взрыва, и я физически ощущала, как боль сжигала меня изнутри заживо, испепеляя мое нутро.

А потом была бессонная ночь в кабинете доктора Митчелла, которая казалась мне вечностью. В палату интенсивной терапии меня не пустили, но я упрямо продолжала ждать, и только в четыре утра, когда Макса перевезли в одноместную палату, Генри зашёл в кабинет и позвал меня в отделение.

Я бесшумно отворила дверь и застыла на пороге. На больничной койке лежал мой друг. И ему было плохо. Макс спал, на его бледном лице выделялись страшные темные круги под глазами и большая гематома слева на подбородке, к руке была подведена капельница, мониторы рядом показывали непонятные мне числа. Я видела перед собой человека, который попал в жернова сложного механизма системы Барретта. Эльза сидела рядом в кресле, ее лицо было усталым, а в глазах отражалась грусть и все тот же страх матери за сына.

Наблюдая за ними, я снова и снова прокручивала в голове слова Генри и ловила себя на мысли, что даже если причиной конфликта стала не я, то ничего бы не изменилось — я бы все равно не смогла поехать в Германию. Эльза, как и Макс, стали неотъемлемой частью моей жизни, и я бы не смогла их бросить в такую трудную минуту.

Макс вздохнул и повернул голову в другую сторону, и я внезапно вспомнила свой сон на базе. Сердце, которое я сжимала в руках. Я до сих пор чувствовала исходившее от него тепло и пульсацию живой плоти. Я всегда думала, что держала в руках сердце Ричарда, но теперь, когда смотрела на спящего Макса, его бледное после операции лицо, понимала — скорее всего, мне показали сердце моего Друга. Этот сон меня укреплял в мысли, что я как-то причастна к ссоре двух мужчин, и от этого чувство вины и тревоги сдавливало горло с новой силой.

"Поезжай домой, Лили, — внезапно отвлек меня от размышлений голос доктора Митчелла, который бесшумно вошел в палату. — Приедешь вечером. Максу сейчас нужен покой".

Генри был прав — в первую очередь нужно было думать о здоровье Макса, все вопросы могли подождать.

Я приехала домой ранним утром и, открывая дверь, желала только одного — чтобы Джулия еще спала. На мое счастье зал был пуст, и я бесшумно прошла в свою комнату.

Как была в джинсах и кофте, я рухнула на кровать, надеясь, что мне удастся отключиться хоть на час перед длинным днем, который должен был принести мне ответы на мучавшие меня вопросы. Но сон не шел. Как только я закрывала глаза, память выдавала мне Макса на больничной койке, серое лицо Эльзы, и тревога за близких мне людей с новой силой сдавливала горло. Я слышала, как встала Джулия, как она собиралась в университет, как тихо подошла к моей комнате, но так и не решилась зайти. Я понимала, что она тоже ждет ответов, но сейчас я была не в том состоянии, чтобы что-то объяснять.