Девочки-лунатики

— Давай, давай! — безжалостно рявкнул Миша. — Ты что, хочешь, чтобы нас тут замели?

— Не могу я! — простонала Наташа, но все-таки заковыляла следом, хныкая и мечтая лечь прямо на холодную землю где-нибудь поодаль, чтобы не наступил кто-то из разбегающейся во все стороны толпы.

— Да пошевеливайся ты! Надо выбраться из оцепления! — надрывался Миша, и в тот момент она его почти ненавидела. Ее куртка была в грязных пятнах, колготки порваны, да и весь вид наверняка довольно не товарный. Наташа бросила взгляд на ободранные об асфальт ладони и подумала, что протесты — далеко не так веселы и безопасны, как она думала прежде.

Они вырвались из кольца полиции, которая хватала протестующих выборочно, по указке начальства, предпочитая лиц медийных, известных, чтобы галочки в отчетах были пожирнее. На Мишу и Наташу никто не обратил внимания.

В тот день Миша с ней не поехал, проводил до Ярославского вокзала и, утрамбовав в электричку, сказал:

— Сейчас лучше затаиться и переждать. Вот деньги, зайди в магазин, купи еды на пару дней. Я приеду позже.

— Когда? — испуганно спросила Наташа, хватая его за рукав.

— Через денек-другой. Надо узнать, чем все кончится. Мало ли…

Лицо его при этом было совсем не радостным, даже наоборот, напуганным.

Добравшись до дома, она, шипя от боли, стянула присохшие к ногам гамаши. Из разбитых коленей снова потекла кровь, но было ее немного, и Наташа успокоилась. Охая и стеная, она долго ковыляла по кухне, грела воду в старом эмалированном тазу, смывала грязь и кровь с ног и ладоней, и все думала о Мише, оставившем ее одну.

С другой стороны в этом была своя прелесть. Не нужно было следить за каждым его движением, ловить каждое слово и гадать, что он имел в виду, когда вот так засмеялся, вот эдак склонил голову, и любит ли он ее как раньше. Тишина и уединенность этих затхлых стен вдруг показалась раем. Отпарив ноги, Наташа простирнула белье и шерстяные гамаши, которые порвались всего в одном месте и еще вполне годились для носки, если заштопать дыру, а потом забралась под одеяло. Ей надо было подумать.

Миша не приехал ни через день, ни через два, ни даже через три, и она уже не знала, что делать. Телевизора в доме не было. Наташа слушала радио, встроенное в мобильный. Как сообщали строгие дикторы новостей, вклинивающиеся в разудалые расколбасы современных ритмов, стычка на Манежной обошлась без жертв, однако с обеих сторон имеются раненые. Четверо полицейских доставлены в больницы с ожогами первой и второй степени, а несколько человек отделались переломами и ушибами. Среди задержанных оказались парочка телеведущих, радикально настроенный писатель, четыре политика и гламурная светская львица, решившая в последнее время избавиться от имиджа скандальной пустышки. Не было названо ни одного имени из тех, кто представлял для Наташи хоть маломальский интерес, и она успокоилась.

Спать после всего, в одиночестве, было страшно, да еще этот старый дом ворочался, вздыхал, поскрипывал от ветра и первой, бьющей в закрытые рассохшиеся ставни, метелью. На стены падали заполошные тени, отчего казалось, что розы на картинах, шевелят толстыми маргариновыми лепестками, и от этого было еще страшнее. Наташа ворочалась всю ночь, вставала, ложилась, и даже нашла на полочке растрепанный томик Шарлотты Бронте и чего-то такое прочитала про дурнушку-гувернантку и брутального самца-аристократа. От мелких букв ей тут же захотелось спать, но стоило забыться, как перед глазами мелькали огненные языки, пожирающие людские тела, а в нос бил ужасающих запах паленых волос. Наташа просыпалась и крутилась в постели, стараясь устроиться на продавленном матрасе поудобнее. В узкую щель между ставнями было видно, как колышутся в белом мареве метели черные ветви коренастых многолетних дубов, скрюченные и страшные, как костлявые руки. Наташа натягивала шерстяное одеяло до самого носа и снова закрывала глаза.

Книжная Джен Эйр накануне катастрофы тоже мучилась кошмарами, видя в них мертвых младенцев, а потом проснулась от запаха гари, когда сумасшедшая жена аристократа подожгла замок. Наташа ее очень хорошо понимала. Ей казалось, что она чувствует эту удушливую вонь каждую минуту.

Она проснулась рано утром и, путаясь в одеяле, бросилась на кухню, спотыкаясь о разбросанные вещи, но не добежала, извергнув сгустки рвоты прямо на дощатый пол, а потом сидела, вытирая невольные слезы. В горле еще оставался неприятный сладковатый привкус. Медленно, неуклюже, словно старуха, она поднялась с колен, взяла таз с грязной водой и стала собирать в него остатки вчерашнего ужина.

Миша объявился, когда у Наташи кончились продукты и деньги, и даже баланс телефонного счета был полностью на нуле, не хватало даже на смс. Подъев на завтрак остатки картошки, Наташа прислушивалась к собственным ощущениям: не полезет ли завтрак назад? Долго ждать не пришлось. Желудок взбунтовался через пару минут, и она едва добежала до помойного ведра. Устало отрыгивая густой жижей, Наташа заплакала, подумав, что долго так не выдержит. Собственное состояние не было для нее загадкой. Она подозревала, что забеременела, и решила при первом удобном случае купить в аптеке тест и проверить свои догадки.

Хотя какие там догадки? Стойкая, каменная уверенность.

Уже несколько дней она чувствовала запахи, словно собака и могла бы пойти работать в полицию, искать наркотики. Два дня ее не оставлял кажущийся омерзительным аромат копченой колбасы. Наташа перерыла весь дом, обследовала холодильник и веранду, но колбасы не было. Она дошла до того, что копчения в самых разных видах стали сниться по ночам.

Утром она, водя носом из стороны в сторону, пошла на запах и обнаружила высохший кусочек колбасы на книжной полочке, трогательно завернутым в жирную салфетку. Наташа брезгливо взяла находку двумя пальцами и, зажав нос, выбросила на улицу, а потом долго мыла руки, и все принюхивалась: не пахнут ли?

Умывшись, она выпила спитого чаю, набросав в стакан несколько высохших пакетиков, и решила ехать в Москву. Денег на билет не было, ну и что? Можно зайцем прокатиться, невелика премудрость. Даже если не удастся сбежать от контролеров, так не расстреляют же. Высадят на полустанке, а там еще электричка подойдет.

До станции надо было идти по заметенной первым снегом дорожке, и это обстоятельство Наташу не радовало. Ее дешевые демисезонные ботиночки проверки непогодой не выдержали и лопнули как раз по ширине всей подошвы. Теперь, стоило пройтись по сырому снегу или грязи, ноги промокали, а Наташа всегда простужалась очень быстро. Но делать было нечего.

«Попрошу денег у Миши, — подумала она и решительно взялась за куртку. — В конце концов, я на площади выступила. Мне должно с этого что-то причитаться. Я не нанималась революционировать за здорово живешь!»

Богатое слово «революционировать» подняло ей настроение, хотя нутром она чувствовала в нем нечто неправильное и несуразное. Наташа даже рассмеялась. Сунув руки в рукава, она застегнула куртку и, бросив взгляд на кухню, не оставила ли чего включенным, подошла к дверям и распахнула их.

— Ой!

Миша стоял в коридоре и потирал ушибленный лоб.

— Я тебя ударила, да? — испугалась Наташа. — Дай посмотрю.

— Да нормально все.

— Ничего не нормально. Может, у тебя шишка будет?

— Не будет у меня никакой шишки, — проворчал Миша, входя в дом. — Ты чего в куртке?

Он внимательно оглядел ее с головы до ног, одетую, с дешевеньким рюкзачком, в который она складывала свое барахлишко.

— Я в Москву собиралась поехать, — призналась Наташа.

— Зачем?