Девушка без прошлого. История украденного детства

— Это безумие! — У меня трясутся руки. — Ты вообще себя слышишь?

Он улыбается, глаза у него пустые.

— Тебе решать, хочешь ли ты преуспеть в жизни или нет. Если нет, действуй дальше в одиночку. Ты никогда не напишешь еще одну книгу, а без моей помощи не сможешь выздороветь.

— Папа, очнись! Я не смогу предать маму. Ты не можешь этого требовать!

— Разумеется, сможешь. Просто ты слабая. Ты всегда была сентиментальной, и это тебе мешало.

Бросить маму ни с чем и отдавать ему тридцать процентов от всех моих заработков? Вот значит как. Сделка. Холодный расчет. Способ заслужить его одобрение. Неужели это тот же самый человек, который в мои четыре года учил меня никому не подчиняться? Всегда думать своей головой. Я смотрю в стол, не в силах объединить эти два образа.

Годы улетают прочь, и я снова становлюсь маленькой девочкой в веснушках, со светлыми хвостиками, сосредоточенно ковыряющей пуговицу красного денгари. Если нас ждет важная миссия или приключение, он всегда держит меня за руку. Воспоминания так ясны, что, глядя на него сейчас, я наконец понимаю, как он изменился.

Я должна сходить с ума от злости, но меня охватывает невыносимая грусть. Усталое сердце пропускает удар. Долгие годы я изображала улыбающуюся девочку, превращая ее в робота, запрограммированного на успех. Я пыталась уничтожить Харбхаджан, лишь бы отец меня принял. Мне кажется, что я всегда это подозревала: чтобы заслужить его любовь, нужно стать им. Цена его любви — смерть моего «я».

Но я больше не малышка. Я сравнялась с ним ростом и смотрю прямо в его пустые глаза.

— Я была у адвоката.

Отец сжимает кулак, и я чувствую, что он готов к удару. Я отшатываюсь, а он берет себя в руки, вспомнив, что мы окружены людьми. Именно поэтому я выбрала пляжный бар.

Помолчав, заставляю себя говорить, хотя слова застревают в горле.

— Знаешь, что я поняла, пока адвокат рассказывал, что из моей ситуации нет выхода? Именно ты загнал меня в нее. Она слишком сложна, чтобы возникнуть случайно. Слишком запутанна. Как я могу доверять человеку, который поставил на меня капкан? — Я еще надеюсь на осмысленный ответ, надеюсь, что я неправа.

— И куда ты пойдешь, Бхаджан? Больная, без единого цента? — В его глазах чистая ненависть.

Мир вокруг нас продолжает жить: прогуливаются семьи, парочки держатся за руки, молодежь хохочет на набережной. Но для меня не осталось ничего. Он нарушил закон, тот, по которому я жила всю жизнь, — нерушимый закон преступников.

Я — не более чем золотой слиток, которыми он спекулировал. Он ждал, что эта инвестиция выстрелит, принесет прибыль. Мантры о верности и истине — ложь, которую мне хотелось слышать. Двадцать четыре года спустя мне приходится признать, что его самая грандиозная афера — это… я.

Поднявшись, я иду по полутемному бару, мимо парочки, покачивающейся под Синатру. Меня тошнит в вонючем туалете. Всю жизнь я росла вдали от людей, училась никому не доверять и тяжело работать. А теперь мне некого попросить о помощи, деньги, которые я заработала, пропали, и я слишком больна, чтобы заработать еще что-то. Он выиграл. Руки дрожат под струей ледяной воды. Я не заметила, какими они стали, как торчат кости, — руки старухи.

Кто-то колотит в дверь, и я вздрагиваю.

— Вы скоро?

Да, скоро. Я знаю, что должна вернуться к нему.

Когда я подхожу к нашему столику, папа кладет на него деньги и поднимается. Секунду мы стоим рядом, а потом он выходит наружу, на набережную. Оглядывается — я медлю, глядя на два пустых стакана. Спокойно и решительно он поворачивается ко мне спиной и уходит уверенной походкой, зная, что я пойду за ним. Я смотрю ему вслед. Воздух пахнет солью, карусель на пляже сверкает огоньками. Я почти в трансе. Слушаю, как шумит прибой, и чувствую, как воздух входит в грудь и выходит из нее. Глядя на черный океан, я чувствую что-то знакомое, вспоминаю блеск купола, рвущегося в ночное небо, но воспоминание такое яркое, что я почти вижу эту картину за волнами.

Золотой храм, парящий над темной водой, и мои ощущения, когда я закрыла глаза, повинуясь ритму гимна. Все голоса сливались в один, горели благовония и стучали барабаны-табла. «Ek ong kar, sat n'am. Он создатель всего сущего, Творец». На мгновение все континенты и сожженные имена исчезают. Мне снова четыре года. Я Харбхаджан — девочка, которая готова на все ради того, чтобы ее любили.

Но теперь, два десятка лет спустя, я остаюсь на месте не из-за этого. Я знаю, что меня не любят. И теперь именно его мантра, в которую отец больше не верит, останавливает меня, заставляет смотреть на воду, хотя золотое сияние уже исчезло, и думать о прошлом. Сейчас я просто девушка у бара, которая предпочла отцу его принципы. Я выбрала истину.

Глава 39

Флорида, 24 года

Маму надо забрать с собой.

В свои тринадцать я игнорировала признаки насилия со стороны отца, но больше я этого делать не буду. Действовать необходимо быстро.

Если бы я была здорова, мы бы справились сами, но девушка, которая всегда знала, как найти выход, теперь не в состоянии даже стоять без поддержки. Мы не можем пойти к властям — у нас нет для этого основания, нет друзей, и осталось всего сто долларов. Я пытаюсь отбросить эмоции и подумать. В чьих интересах нам помочь? По ночам я не сплю, а рассматриваю ситуацию с разных сторон, отбрасываю невозможное, пока у меня не остается только один вариант.

Мы попросим о помощи злейшего врага.

Я делюсь своей идеей с мамой. Разве это не прекрасно — выиграть после долгих лет охоты? Если дичь сама придет к тебе?

Конечно, обращаться к деду опасно. Но он единственный, кто может помочь нам вырваться, а заодно получить доказательство того, что он был прав насчет моего отца. И ради возможности найти меня. А я сама — дочь мужчины, которого он ненавидит, — стану для него приманкой.

Через неделю, ясным ветреным днем, я выглядываю из окна мотеля. Дети играют на набережной. В кармане джинсовых шорт лежит новенький бразильский паспорт, который я вчера забрала из офиса Энтони. У двери стоят два небольших чемодана и Тигра в переноске. Все остальное мы бросим — на сбор вещей у нас было ровно столько времени, сколько понадобилось папе, чтобы дойти до супермаркета.

— Пошли, — говорю я маме.

— А с этим что сделаем? — Она показывает мне бумаги — папино бразильское свидетельство о рождении, которое мама прятала от него. Драгоценные секунды уходят. — Мы не должны оставлять это ему, Бхаджан. После всего, что он сделал. — Она заметно нервничает. — Но решать тебе.

Мама даже не знает худшего: что он пытался убедить меня ее бросить. Я задумываюсь. Без этого листка бумаги ему не к чему возвращаться, кроме своего настоящего имени. Я беру сумку и иду к двери. У столика останавливаюсь, поднимаю кружку с чаем и там оставляю свидетельство. Он многое может не замечать, но только не чай.

Мы спускаемся по лестнице и, оглядываясь, идем по пляжу. Меня держит адреналин, и я заставляю свое тело двигаться. Чтобы проверить мамину почту, мы заходим в большой отель на пляже. Дед сказал, что пришлет инструкции. Я слежу за входом, пока она сидит за компьютером и читает. Письмо, написанное в Люксембурге, кажется чудовищно длинным.

— Что дальше?

— Тебе не понравится его план. Он называет его компромиссом.

Когда мы выходим из отеля, я тиха и сосредоточенна. На одного друга я всегда могу положиться: на дереализацию. Часть меня идет, а другая смотрит на все это сверху и считает происходящее довольно интересным.