Девушка и Ворон

В свое время совсем еще молодой Федор Воронов немало покуролесил, и хотя лихих дел не творил, но некоторые поединки с его участием проходили так странно, что убитых выставляли жертвами разбойников. А то и вовсе приходилось прятать тела. При таких-то сомнительных обстоятельствах Шатун и познакомился с Вороновым. И однажды понял, что этот мальчишка имеет над ним таинственную власть. Потомственный оборотень, мало того — внук царевича из Запределья, он мог повелевать проклятыми оборотнями, когда те были в зверином обличье. Ворон — птица странная, небо с землей связывает, жизнь со смертью — так говорят в народе. В черные ночи Воронов не раз сдерживал самые страшные выходки колдунов, сам он их ничуть не боялся. Но случайно ли в ту апрельскую ночь занесло его в Лебяжью рощу? Значит, в ту же сторону летел, куда Шатун вез тогда господ, то бишь к измайловскому дому. Носится Ворон за Лизкой этой повсюду, вот и все, — догадался Степан. Да пропади оно все пропадом.

Пешком вернулся в ближайшую к Яблонькам деревеньку Елисеевку, где на постоялом дворе ждала его жена Дарья.

Лесовичка была невысокая, крепкая женщина лет немало так за тридцать, с лицом румяным и круглым, как у купчихи. Носила она цветные платки и яркую расшитую душегрею, и был бы у нее совсем безобидный вид, если бы в маленьких глазах под дугами русых бровей не проскальзывало порой что-то жесткое и колючее.

Она, то хмурясь, то усмехаясь, помогла мужу, перевязала и заговорила его рану, а он как на духу поведал ей о своей неудаче и поделился сомнениями.

— Воронов, — отрезала Дарья. — Больше некому. Верно мыслишь, Степушка. Сиди здесь, никуда не суйся, ни во что не встревай. А я-то уж Яблоньки, разузнаю, как там да что.

Вернулась Дарья уже засветло и торжественно вручила Степану большое черное перо.

— В барском саду под яблоней нашла. Смекаешь? Перышко-то черней да покрупнее будет, чем у простой птицы. А что у Измайловых-то творится, мамонька моя! Все на ушах! И правда сгинула девчонка. Ищут. Умыкнул ее твой Воронов, как пить дать. Надо бы туда возвратиться, может, еще что узнаю.

— Чалому бы весточку послать, — угрюмо изрек Шатун, рассматривая корявый древесный пол. Тут был для него еще один источник унижения — Дарья была грамотной, а он ни писать, ни читать не умел.

— Подождет твой Чалый, не помрет небось! Дай сперва разузнаю все путем. А там и придумаем, как бы выкрутиться и все ж хоть малость какую урвать с этого дельца. Эх, найти б на Федьку управу — прям полегчало бы!

Глава 15. Ящерка и ворон

«Надо решать, надо решать», — стучало в висках у Лизы. Понимать бы толком, что происходит. Этот Шатун один ее собирался похищать или с сообщниками? Что он делает сейчас? Приехал ли отец? Может, уже ищет ее? А Миша… что ж такое случилось с Мишей, что это ему в голову стукнуло?

— Мне тоже показалось, что Михаил Платонович из тех людей, кто на подобную авантюру не способен, — говорил Лизе Федор. — И Шатун тут замешался, он с Чалым повязан, а тот у графини Загорской на побегушках… Подозрительно все это, не к добру. Надо бы в Москву, и разузнать, что да как, я уверен, что все нити тянутся оттуда. Но я тебя не оставлю. Если все же захочешь в монастырь или решишь вернуться домой — и тогда полечу за тобой, хоть птицей — но буду рядом. Боюсь я за тебя.

Лиза поправила шаль на плечах, задумчиво провела пальцем по столешнице. Замуж, значит, зовет… они встречались раньше всего один раз, но что с того? Бывает, когда браки устраивают родители, жених и невеста только на венчании впервые друг друга и видят. А она, Лиза, с настойчивой любовью великого князя, с неожиданным упорством Сокольского, с похищением этим, еще немного — и репутацию в обществе, хоть и не по своей вине, совсем растеряет. Да и опасное какое-то кольцо страстей сжимается вокруг нее. Но даже и не это главное… Главное, что Федор, которому Лиза окончательно поверила, причастен к иному миру — яркому, сказочному, к которому всегда тянулась ее душа. Так ведь и она, оказывается, причастна! И что же ей тогда еще нужно, какой другой жених?

— Я не хочу домой, — сказала девушка. — Не усижу я дома, нечего мне там сейчас делать, когда такие страсти разыгрались. И в монастыре… мне не умиротворенное спокойствие сейчас нужно, Феденька, и не тихое размышление. А молиться Господу я везде смогу. Так что решилась я. Пойду за тебя замуж.

Воронов поднял голову и пристально посмотрел на девушку — взглянул в ее светлые ясные глаза своими, огненными, черными. А потом улыбнулся — мягко и тепло.

— Я знаю, что ты идешь за меня не от безысходности. И верю, что это судьба. Спасибо, Лиза!

Он потянул к себе ее руку, осторожно поднес к губам тонкие белые пальцы.

— Но что у тебя на уме? — спросил негромко. — Откройся… Ты о чем-то думаешь… что-то затеваешь?

Лиза кивнула.

— Помоги мне, Федя… ты сможешь. Я теперь все гадаю, как с быть Александром Константиновичем, как снять с него приворотное заклятье. Ведь это возможно?

— Возможно, — согласился Федор. — Но надо подумать… надо как следует подумать, Лиза. Ну ничего, справимся. Скажи, ты готова прямо сейчас обвенчаться со мной? Мое имение, Тумарино, недалеко, за лесом, и дальше за мостом через Серебрянку. Там у нас храм…

— Я согласна.

— Тогда, Лизонька, надо вновь ящеркой обернуться. Лошадь Шатуна, на которой я тебя привез, увы, испугалась невиданного существа, в которое ты превратилась, и ускакала в лес.

— Лететь придется? — взволновалась девушка.

— Недолго, — улыбнулся Воронов. — И тебе понравится, я уверен.

Ей понравилось! Слов нет, как понравилось парить над лесом, расправляя перепончатые, золотом отливающие крылья…

«Ты не думай о том, что сейчас вот превратишься, — наставлял Федор. — Пытайся все, что в тебе есть яркого, легкого, необычного отпустить на свободу. Вообрази, что целый ворох цветов — алых, синих, зеленых, золотых — бросаешь в небо и сама устремляешься за ними. Представь, что те цветы — это ты…»

И ведь получилось! Что-то запело внутри, зазвенело, разлилось по венам живой водой. Поначалу Лиза оставалась крылатой ящеркой минут десять, не больше. Когда вернулась в свой облик, Федор позволил ей отдохнуть, а потом велел превращаться вновь. Она внимательно слушала новообретенного учителя и делала, как он говорил, хотя кости ломило будто при простуде, и кружилась голова. Но с каждым разом становилось легче, и все проще было удерживать новое обличье. И вот она, Елизавета Измайлова, уже летит превыше деревьев! Вот устремляется под облака… И черный ворон ничуть не отстает, летит рядом с ней. Какая красота, диво дивное! И все иначе воспринимается, мир стал шире и просторней. Ничего не страшно, и горит, звенит что-то внутри — сила, чародейская сила, опасная, но такая притягательная…

Когда миновали лес и мост через неширокую речку Серебрянку, Воронов начал снижаться — и Лиза за ним.

— Прекрасно! — искренне похвалил он ее, когда оба вновь стали людьми. — Облик ты держать почти научилась, возвращаться в прежний вид тоже. Но без меня все же пока не пробуй. И при свете дня тебе, конечно, лучше крылатой ящерицей никому не показываться — народ к такому диву не привык. А теперь пойдем, милая. Луг пересечем, а там и до моего дома рукой подать.

Господский дом стоял на холме, чуть в стороне от села. Длинный, одноэтажный и очень светлый, окруженный липами. «Неужели это будет и мой дом? — думала девушка. — До чего же странно… Вот так сразу — и жена. И без батюшкиного благословения. Но я буду у него прощение вымаливать…»

И все-таки волновалась она нешуточно. Едва приблизились к воротам — с подачи сторожа начался небольшой переполох с радостными возгласами: «Барин! Федор Иванович вернулись!» Внутри дом оказался не столь светлым, но уютным, по-старинному основательным. Управительница встретила поклонами — худощавая старушка с румяными щеками и доброй улыбкой, звать Лукерья.

— Лизонька, я в село, нужно с отцом Петром договориться, — сказал Федор. — А ты, Лукерья Никифоровна, распорядись, приготовьте барышню, невесту мою, к венчанию.