Девушка и Ворон

— И все. Вы не будете больше драконом.

— Что-то вы темните, герр Максимилиан. Зачем тогда такие сложности? Это пойло меня убьет. Так?

— Не исключено. Вы можете и не пережить внутреннего разрыва. Я-то едва пережил, а вы простой человек, не приспособлены для подобных метаморфоз. Насчет сложностей… хотелось уверенности. Ведь иначе мне пришлось бы ждать следующей черной ночи. А так, и время, и место… нужно лишь ваше добровольное согласие. И да, если вы откажетесь, фройляйн Катя умрет. Но даже если нет — ее жизнь в подобном состоянии будет грустной…

Алексей молчал. Его охватило странное чувство. Он проклинал свое оборотничество, все бы дал, чтобы от него избавиться, а сейчас… Неожиданно он понял, что наделся на свою силу, ничего с ней не боялся. Не сознавая себя человеком в драконьем облике, он прекрасно помнил — каково быть драконом. И если выпьет эликсир, то умрет? Но ради Кати…

— Я хочу поговорить с Катериной Васильевной.

— Это бесполезно. Но извольте.

Максимилиан громко произнес какое-то непонятное слово, видимо, служившее знаком для Сеньки, и тот подвел Катю ближе. По знаку барона Сенька приподнял фонарь, освещая лицо девушки, и Алексей содрогнулся. Она действительно спала наяву, глядя в никуда широко раскрытыми глазами.

— Катя! — позвал Измайлов. Потом еще… громче…

— Я же сказал — бесполезно. О, сударь…. я занимаюсь магией уже столько лет.

— Да чума на вас, давайте сюда ваше пойло! Только поклянитесь, что расколдуете потом ее.

— Честью клянусь, — ответил Максимилиан и невесело усмехнулся, подумав, что подобное уже было. Достать флакон с эликсиром, налить его в золоченый кубок… И темнота зловещей ночи, и мрачная колдовская сила, невидимо разлитая в воздухе… видать, сильный чародей был хозяин заброшенного дома, надо бы сходить, посмотреть, не осталось ли от него чего интересного, но это потом, нельзя отвлекаться…

— Хорошо, — сказал Алексей Никитич, принимая кубок. — Выпью уж я тогда за любовь. И если суждено умереть, что ж, все там будем… но жаль, не сказал я тебе, Катенька, как сильно тебя люблю. Вот, теперь говорю.

Вспыхнул зеленым светом малахит на его пальце, пробежали искры по идеальной глади камня.

— Нет… — услышал он Катин шепот, легкий, словно шелест листвы. — Нет… не пей. Не умирай…

— Как так? — вздрогнул барон. — Как она…

— Катя! — обрадовался Измайлов. — Вот теперь, ласточка, я точно не умру. Не везет тебе, герр Максимилиан, в России, да? Но ничего, варево твое я все-таки выпью. Нечего мне жить до конца своих дней с ворованной магией. Забирай ее — и убирайся!

И он залпом осушил кубок.

Пошатнулся… Чудом пришедшая в себя Катя протянула к нему руки… и невольно отпрянула. На том месте, где был Алексей, явился дракон — но не тот, что прежде. Этот был меньше, изящней, подвижней, со светлыми крыльями и узким телом цвета малахита. И вслед за ним появился другой дракон, черный и громоздкий. Он тяжело взлетел, малахитовый последовал за ним. Они кружили в воздухе, присматриваясь друг к другу, прицеливаясь, готовясь ринуться в бой, вонзиться друг в друга зубами, бить противника крыльями и раздирать когтями… Но когда Алексей уже собрался атаковать, старый дракон неожиданно развернулся и медленно полетел прочь. Трезво оценив силы, он отказался сражаться, ему хотелось просто жить дальше. Он улетал отсюда, улетал из России навсегда, чтобы вернуться к себе домой и доживать свой век в одиночестве, в могуществе вновь возвращенной и никому, кроме него, не нужной силы…

Темно-зеленый дракон не стал преследовать врага, он опустился на землю и принял человеческий облик. Сенька к тому времени уже давно дал стрекача. Алексей подошел к Кате и заключил ее в объятья.

— А теперь-то ты меня узнаешь? — спросил он негромко.

Она жарко обняла его в ответ.

Малахитовый перстень на пальце Измайлова по-прежнему источал загадочное зеленоватое сияние…

Заключение

С новым драконьем обликом, полученным столь сложным путем от своей бабушки, Медной горы Хозяйки, Алексей Никитич быстро научился справляться. Он мог больше не бояться, что внезапно превратится в неуправляемое чудище, и в скором времени сделал предложение совершенно оправившейся Кате.

— Если тебя не остановит то, что я не могу иметь детей… — ответила она. — Это давно случилось, я была тогда совсем еще молодой, в речку под лед провалилась, еле вытащили… Выздоровела тогда, но вот…

— Главное, чтобы ты не грустила, ласточка, — беря ее за руку, сказал Алексей. — И ничто тогда помехой нашему счастью не станет.

Они обвенчались в храме села Тумарино, и тут-то уж Алексей Никитич окончательно примирился со своим зятем.

Шли годы, наполненные яркими событиями. Федор все глубже вникал в тонкости управления поместьями. Он знал, что когда-нибудь непременно отправится с женой путешествовать в другие страны, но пока что не позволяло море дел. Воронов и для своего тестя нашел толковых управляющих, сам давал ему дельные советы, так что вскоре богатство Измайловых умножилось. По просьбе Кати Алексей Никитич вложил средства в основание больницы в Чудногорске. Катя очень этим делом загорелась, так что Измайловы стали проводить немало времени в городе, а Катя сделалась одной из главных попечительниц новой больницы, при которой через несколько лет была открыта акушерская школа.

Глядя на подругу, Лиза тоже принялась мечтать о чем-то вроде крестьянских школ в Тумарино, но не таков был ее характер, чтобы надолго увлечься серьезным ответственным делом. Видимо, эти мечтания суждено воплотить в жизнь ее детям, а пока что она рассказывает сказки своему первенцу Николеньке, в то время как Федор играет на ковре с маленькой Надей. И так все в этих сказках перепутано, что не поймешь, где выдумка, а где быль, но мальчишка сидит и слушает, не шелохнувшись, лишь ярко горят его глаза. Девочка — темненькая, в отца, а сын в мать — златокудрый. Но уж, наверное, в дочери скажется еще наследство Малахитницы — летать и ей ящеркой-дракончиком в усыпанном звездами небе.

А сын… Еще немного подрастет Николенька, и наступит то ясное летнее утро, когда Лиза выйдет с ним на крыльцо, и мальчик всей душой, всем существом своим потянется к солнцу, к небу — и обернется вороненком, но не черным, а белоснежным — светлее самого белого лебедя.

Потому что идут годы, все меняется — люди и страны, но продолжается сказка. И пока жаждет ее человеческая душа — не будет сказке конца.