Девушка и Ворон

— Лиза!

Она поставила плошку со свечой на земляной пол, крепко обняла мужа.

— Я за тобой! Ворон мой… Я вытащу тебя отсюда.

— Лизонька моя… А я-то уж с жизнью прощался, и о чем только ни думал, в грехах старых каялся. Со мной сейчас что-то очень дурное творится. На меня ведь наложили заклятие…

— Да, знаю. Алатырь, браслет… Покажи мне его, протяни руку.

Не задавая лишних вопросов, Федор сделал, как она сказала, и Лиза несколько мгновений молча смотрела на слабо, неровно сияющий во тьме осколок чудо-камня, стесненный оправой как оковами. А потом достала молодильное яблоко. Она была уверена, что дар птицы Сирин сам подскажет ей, что делать. Так и вышло. Едва прохладная кожура волшебного фрукта коснулась ее ладони, Лиза по наитию крепко его сжала. Он неожиданно легко подался, треснул, и соком, благоухающим как ладан, брызнул на Алатырь. Камень ярко вспыхнул, отталкивая от себя оправу, и упал на пол, следом за ним соскользнул с руки Воронова и браслет.

Федор поднял осколок чудо-камня и положил его в карман. Он приходил в себя, чувствуя, как уходит боль, как возвращаются силы, и его внутренняя птица вновь обретает свободу. И тогда, до конца осознав, что сейчас произошло, он обнял и горячо поцеловал жену. А в ее ладони уже таяло молодильное яблоко, и скоро исчезло, словно вовсе не бывало…

Выбравшись из подвала, Лиза и Федор вышли в свежесть теплого вечера, расцвеченного нежными красками заката. Сейчас, в этой безмятежности, девушке странным наваждением казались медведь, аспид, Лесовичка… Ее охватило чувство нереальности, словно душу бережно взяли и закутали в вату. А в теле, между тем, все сильнее ощущалась слабость.

Навстречу шли Александр и Тая. Великий князь был явно смущен.

— Очень рад вас видеть, — сказал он, искренне пожимая Федору руку, — и, надеюсь, в добром здравии.

— Я тоже рад встрече с вами, Александр Константинович, хотя, признаться, удивлен.

— Я и сам удивлен… необычайные дела творятся. Хотел я быть хоть чем-то полезен Елизавете Алексеевне, но, увы, не вышло.

Лиза собралась что-то возразить, поблагодарить его, но сделала лишь неопределенный жест рукой.

— Лизонька… — Федор всмотрелся в лицо жены. — Что-то ты слишком бледная. С тобой все хорошо?

— Я… не знаю. Голова кружится…

— Аспид таки задел ее, — объяснила помрачневшая Таисья.

— Аспид?! Что произошло?

— Сейчас… Уф, вроде бы отпустило, а то я думала упаду. Давайте присядем… да хотя бы на крыльцо вон того дома, — Лиза указала на самое большое из служебных строений.

Поспешно опустившись на широкую деревянную ступеньку, она начала свой рассказ, хоть и емкий, но живописный. Федор даже растерялся, он никак не ожидал услышать подобное.

— Как ты думаешь, Федя… если я превратила в камень этого ужасного мужика… я убила его?

— Вряд ли, скорее, накрепко заколдовала. И расколдовать его теперь сможет только кто-то из Запределья. Но кому он нужен, бешеный оборотень? Не волнуйся об этом, у тебя не было выбора. Да и другом надо сейчас волноваться. Скажи, аспид и вправду ранил тебя?

— Ну… да, — нехотя призналась Лиза. — Похоже, он мне бок задел когтем.

Федор взволнованно сжал ее руку.

— И с этим нужно в Запределье! Скорее. Но… как? До того ручья, откуда мы на Буян отправлялись, отсюда не так уж близко, а лететь тебе сейчас нельзя. Но другого выхода нет. Разве что…

Федор поднял голову и выразительно взглянул своими темными глазами, ярко горевшими на осунувшимся лице, на великого князя. Александр стоял рядом с крыльцом, задумчиво разглядывая траву, но взгляд этот почувствовал.

— Род Вольских непростой, — начал Федор. — Среди вас было немало волшебников. И лебединая царевна — самая известная, пожалуй. Неужели… Александр Константинович! Нежели вы не знаете, как призвать ее?

— Призвать? — изумился Александр. — Из Запределья? Нет, я не умею.

Он слегка покраснел — слишком мучительно было признаваться в своем бессилии, чувствуя во взгляде, в голосе Воронова отчаяние и почти мольбу. Тем более, он и сам был сильно встревожен из-за Лизы.

— А ведь портрет-то у вас непростой, царевич, — Таисья произнесла это тихо, почти прошелестела, но все ее услышали. — В медальоне который…

— Портрет?

Александр вновь достал медальон, раскрыл его и показал Федору. Тот с интересом принялся разглядывать старинное изображение, над которым не властно было время, чувствуя, как в душе рождается смутная надежда.

— Ведь она, Царевна-Лебедь? И Таисья права, чувствуется в этом облике скрытое волшебство. А что, если…

Он осторожно вынул из кармана осколок Алатыря. Освобожденный от злых чар, чудо-камень излучал теперь вместе с мягким светом спокойную, ровную силу.

— Нет мощней тебя, Алатырь, бел-горюч камень, — прошептал Федор, — так притяни к себе сокрытое, сделай явным его, позволь увидеть незримое, вспомнить давно позабытое.

И провел камнем над портретом…

Воздух над медальоном чуть заметно задрожал — и невесть откуда вынырнуло лебединое перо, поднялось, поплыло по воздуху, без малейшего дуновения ветерка.

У Александра защемило в груди от неясного, но очень теплого чувства сопричастности чему-то светлому, чудесному… сопричастности давней, если не сказать — древней. Есть память, которая старше тебя самого, и она оживает в удивительные моменты. Когда белое перо плавно опустилось на траву, и на его месте возникла светлоликая девушка с ясными черными очами, юный царевич узнал ее, и не потому, что видел на портрете… И опустился перед ней на одно колено.

— Что ты, не надо, — даже чуть растерялась Лебедь. Приподняв Александра, она нежно обняла его. — Вот и свиделась я со своим потомком. Красивый ты… Похож на моего мужа, царевича Георгия. — Ее тихий журчащий голос проникал в самую душу. — Как же давно никто из вас, Вольских, не звал меня…

— Прости, царевна. Я даже не знал… Если бы не Федор Иванович, не Алатырь-камень…

— А этот портрет зачарованный я когда-то давным-давно подарила сыну Артемию, чтобы он в любое время мог позвать меня из Запределья… Но, видать, мои праправнуки о его волшебстве позабыли. И как же я рада сейчас! Могу я что-то сделать для тебя?.. для всех вас?

— Честно скажу — мы позвали тебя, царевна, в надежде, что ты поможешь девушке, раненой аспидом.

— Аспидом? — Лебедь нахмурила темные, изящно изогнутые брови. — Никак не уймется черная тварь? Я попробую…

Ничего больше не спрашивая, она воистину лебяжьей походкой пошла прямо к Лизе, вставшей с крыльца ей навстречу.

— По лицу вижу, милая, что затронул тебя яд мерзкой гадины. Сейчас… — женщина-птица осторожно провела тонкой ладонью по раненому боку Лизы. А та смотрела на гостью из Запределья, затаив дыхание. Еще одна детская мечта сбылась — вот и встретилась с Царевной-Лебедью, в историю Русского Царского дома вошедшей под именем Натальи Вольской. Она была проще, чем на портрете — и прекрасней. Блестящие косы уложены короной на голове, никаких украшений. А размашистые рукава белоснежного длинного платья так напоминают крылья… И если Сирин и Алконост были существами поражающе неотмирными, то в Наталье-Лебеди чувствовалось много человеческого, хрупкого, волнующего сердце… А между тем, она была могучей волшебницей. От ее пальцев исходило ощутимое тепло и легкий золотистый свет. От одного ее прикосновения Лизе стало намного лучше.