Девушка из письма

– Спасибо. Да, я видела это в газете. Поэтому я здесь.

Сэм всегда считала, что ключ ко лжи - это придерживаться простых фактов настолько близко к правде, насколько возможно. Она потянулась к сумочке и вытащила письмо Айви, держа его так, чтобы он мог увидеть выцветшие, исписанные от руки страницы.

– Мой дедушка умер совсем недавно, я нашла это в его вещах. Думаю, оно было написано его матерью, полагаю, он здесь родился. Когда прошлой ночью я прочитала, что дом собираются снести, то просто захотела приехать и увидеть место, где он провел первые недели своей жизни. Если кто-нибудь из монахинь, что присматривали за ним, еще живы, мне хотелось бы их поблагодарить.

– Ее голос задрожал. Она не собиралась говорить о человеке, заменившем ей отца.

Мужчина сдавленно рассмеялся.

– Поблагодарить их? Это впервые.

– Что вы имеете в виду?
– спросила Сэм, щурясь от лучей зимнего солнца.

– Ты ведь не из прессы?
– спросил он, затянувшись сигаретой.

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Какое-то время они ошивались здесь, но теперь все на следствии. Разрешение на снос, наконец, получено. Этот дом рухнет через два дня, и никто и ничто не сможет этому помешать.

– Но вам все еще приходится здесь ночевать? Должно быть, это жестоко. Ведь холодно.

– Да, новые дома стоят по миллиону за штуку, так что без вариантов. Жду не дождусь, черт побери, чтобы убраться отсюда.

– Не сомневаюсь. Кстати, я Сэм. Рада, что встретила вас.
– Девушка протянула руку через изгородь, и мужчина, слегка помедлив, пожал ее.

– Энди. Сэм, если я покажу тебе окрестности, ты выпьешь со мной сегодня вечером?
– он затянулся сигаретой, не сводя взгляда с ее лица.

Сэм заставила себя улыбнуться.

– Вы празднуете свой день рождения?

Энди взглянул на свою футболку.

– Только вместе с тобой.
– Он поколебался, потом качнул головой в сторону здания.
– Тогда пойдем внутрь, вреда не будет.

Когда тяжелая дубовая дверь обители Святой Маргарет захлопнулась за ними, Сэм остановилась в огромном холле. Широкая лестница вела наверх. Потревоженные пылинки танцевали в лучах почти весеннего солнца, проникающего через выцветшие витражные окна на лестничной площадке. На выщербленной черно-белой плитке она заметила сломанную табличку. Присев на корточки, Сэм стерла с нее пыль.

«Господи Боже, да позволено будет падшим вновь обрести Тебя через силу молитв и тяжкий труд. Обитель Святой Маргарет, Престон, Сестры Милосердия».

Она представила себе блестящую лестницу, беременных девушек, что неистово натирали ее под надзором монахинь. Монахинь, постыдно олицетворяющих собой подобные дома матери и ребенка, оказывая услуги семьям католиков, которые хотели закрыть глаза на происходящее. И вся общественность облегченно умывала руки. Для Сэм это было прообразом прошлых веков, а не всего лишь одного поколения.

– Милашка, глянь-ка сюда.

Она так глубоко задумалась, что почти забыла о своем провожатом. Разбитое стекло одного из окон хрустнуло под ногами, когда она подошла к двери и заглянула в огромную комнату, залитую светом из двух сводчатых окон. Огромные керамические раковины висели на стенах, а сбоку, в центре потемневшего пола, лежал огромный отжимной каток. Она стояла в дверях, представляя духов прошедших десятилетий, исчезающих в густом пару, отводящих волосы с лица тыльной стороной ладони, стирающих испачканные простыни в раковинах и отжимающих скатерти через каток.

На задней стене господствовало распятие, над раковинами висел изъеденный молью гобелен. Мурашки побежали по рукам Сэм, когда она прочитала причудливо вышитые слова:

О, милосерднейший Иисус, приверженец душ,

заклинаю Тебя страданиями священного сердца Твоего

и скорбью непорочной Матери Твоей,

омой в крови Твоей грешников всего мира,

умерших в этот день.

Если в величии Твоем возрадуешься,

послав мне страдания в этот день взамен благодати,

что прошу для этой души,

тогда возрадуюсь и я, и возблагодарю Тебя, добрейший Иисус,

Пастырь и Приверженец Душ;

возблагодарю Тебя за случай проявить милосердие

в ответ на все благодати Твои, что были явлены мне. Аминь.

– Это безумное место, - пробормотала Сэм.
– Такое чувство, что девушки все еще заточены здесь.

– Ты и понятия не имеешь, милашка, - Энди наклонился так близко, что она могла чувствовать в его дыхании запах сигаретного дыма.

– Вы не знаете, кто-нибудь из монахинь еще жив?
– она отвернулась.

– Ты еще не ответила на мой вопрос.

– Какой вопрос?
– она не была уверена, что послужило причиной поднимающейся тошноты - Энди или ужасная комната.

– О том, чтобы вечером выпить со мной.

Она улыбнулась и заглянула в коридор.

– А что там внизу?

– Столовая, но сейчас там пусто.
– Он посмотрел на часы.
– По правде говоря, перед сносом все вынесли. Сомневаюсь, что ты что-то найдешь.

– А там что?
– Сэм кивнула на темную деревянную дверь.

Энди промолчал, так что она пересекла холл и открыла ее, протиснувшись мимо него, чтобы войти, когда он не сдвинулся с места. В противоположность прачечной, маленькая комната вызывала клаустрофобию. Темные деревянные панели поглощали скудный свет, который пропускало маленькое окошко. Стол из красного дерева был придвинут к стене в углу, и на нем стоял огромный позолоченный портрет монахини в полном облачении. Невыразительное длинное лицо, поджатые губы. Когда Сэм приподняла картину, казалось, бесстрастные глаза женщины следовали за ней по комнате. Табличка у основания рамки сообщила ей, что женщина была «Матушка Карлин, матерь-настоятельница, 1945-1965».

– Вы не знаете, жива ли она?
– Сэм жестом указала на портрет.
– Матушка Карлин?

– Парочка монахинь отсюда живет в доме престарелых вниз по дороге. Но их имен я не знаю. Слушай, милашка, нам не стоит слишком задерживаться. Скоро должен прийти управляющий.

– Конечно, простите. Идемте, - она осмотрела комнату в последний раз, потом повернулась к двери. И в этот момент ее каблук зацепился за маленький шпингалет, слегка выступающий над полом. Она резко остановилась.
– Что это?