Девушка с экрана. История экстремальной любви

Я ответил, оставил и попрощался, понимая, что это мертвое дело. Здесь никто никому ничего не передавал.

Выпил чай, надкусил почерствевший батон, слегка помазанный маслом, и сел на телефон назначать завтрашние встречи.

Около семи раздался неожиданный звонок.

— Добрый вечер, — произнесли в трубке.

— Вечер добрый.

— Можно господина Сирина к телефону?

— Слушаю, — сказал я, ожидая розыгрыша кого-то из знакомых.

— Это говорит Арина Шалая.

Голос доносился издалека, я предполагал услышать кого угодно, только не…

— Простите, я не ожидал. Причина звонка следующая: по моему роману собираются снимать фильм, и я хотел обсудить это с вами.

— Как вы обо мне узнали?

— Я видел вас, правда только со спины, хотелось бы также увидеть и лицо.

— Угу, — удивленно прозвучало в трубке.

— Я уезжаю через два дня, мы могли бы встретиться завтра?

— Вы действительно из Америки и не разыгрываете меня?

— Я действительно из Америки и говорю правду.

Почему-то все в этом городе боялись розыгрыша.

— Как называется ваш роман?

— «Желтый дом».

— Он у нас опубликован?

— Он был издан в США, я привезу и покажу его. Когда вы свободны?

— Завтра мне крайне неудобно, разве только в середине дня, в час, и совсем ненадолго.

Я подъезжаю к Дому писателей на пять минут позже, и наблюдаю, как девушка в черном приталенном пальто прохаживается, озираясь. Неужели это… не может быть…

Я перехожу дорогу.

— Здравствуйте, я Алексей.

— Я Арина.

Простоватое лицо, без косметики, неяркие, серо-голубые глаза, одежда производит впечатление уже поношенной.

— Очень приятно.

Хотя дует ветер и внутри мне совершенно неприятно.

— Где мы можем поговорить? — спрашивает она.

— У нас по традиции едят ланч в это время, — напрягаюсь я, — давайте зайдем в Дом писателей, посидим и поговорим.

— Только ненадолго.

Моя воля — я бы отпустил ее сразу.

Я уже знаю директора ресторана Вацлава, нас мгновенно пропускают и, что еще более удивительно, дают столик.

— Я ничего не буду есть, — быстро, словно испугавшись, говорит она.

Мне становится скучно. Но все, что я заказываю, она съедает. С большим аппетитом.

— Я ничего не буду пить, — продолжает она. Но все, что я наливаю, выпивает.

После нескольких стопок финской водки, принесенной мною в пакете, она оттаивает.

— Вы всегда носите с собой алкоголь?

— Только когда я в Москве.

Господи, неужели это известная киноактриса?

Она с увлечением ест суп. Потом живо принимается за второе.

Я показываю ей Свои книжки, она не обращает на них никакого внимания, они лежат цветной стопкой посредине стола.

Вдруг она спрашивает:

— А можно я съем мороженое?

Я заказываю ей две порции. Лишь бы она была счастлива.

— А где вы играете, как на вас можно посмотреть?

— О, у меня сегодня спектакль, хотите я вас приглашу?

— Какой?

— По пьесе моего любимого писателя, живущего в Париже, — Емельяна Емельянова.

— Я его хорошо знаю, он был крестным отцом моего «Желтого дома», даже хотел опубликовать в своем журнале.

— Да? Не может быть! — она в первый раз заинтересованно разглядывает меня.

— Я лечу через Париж, могу передать привет от вас и скажу, что вы играете в его пьесе.

— Главную роль! Расскажите ему, пожалуйста. Я так буду рада!

Прошло уже два часа, она почему-то никуда не спешит. Но мне в пять надо ехать с мамой к какой-то красавице на обед.

Я плачу по счету, как всегда, обсчитывают (имперские традиции), но я решаю не выяснять сейчас.

— Я вам оставлю пропуск на служебном входе, начало в семь. Вы знаете, где находится наш театр?

— Нет.

Она что-то объясняет. Я просто записываю адрес, сомневаясь, что туда попаду.

Мы прощаемся там же, где встретились, на улице. Я смотрю ей вслед и думаю: зачем тебе это было нужно, идиот? Экран и жизнь — две абсолютно непохожие реальности. Какая «гениальная» мысль! Надо будет ее записать. Кто хорош на экране, плохо выглядит в жизни, а те, кто хорошо выглядит в жизни, не всегда смотрятся на экране.

Кинематографичность — редкое качество. Умирающее сегодня.

Мама одета в свое лучшее пальто и шаль.

— Сыночек, Инга такая модная, она по пол года проводит в Италии…

— Кто такая Инга?

— К кому мы едем на обед!.. Квартира у нее отделана, как дворец, все потолки расписаны пейзажами, амурами, карнизы в золоте. Она такая стильная, хрупкая, стройная.

Я еду по встречной полосе, у ВДНХ невероятная пробка. Конец еще одного осеннего рабочего дня.

— Она тебе очень понравится.

— А если нет? Мне нужно быть в театре в семь часов.

— Начинается, вечные гонки, никогда с тобой не проведешь время по-человечески. Как тебя твои девушки выдерживают?!

— Лежа.

— О, в этом я не сомневаюсь. Потому только и выдерживают!

— У тебя тонкое чувство юмора, ма…

Полчаса я ищу дом в сером жилом массиве и кляну всех богов — на разных языках. (Неужели нельзя было сделать дома разноцветными?!) Думаю, боги мне это потом зачтут, когда предстану перед ними — отчитываться.

— Поедешь на второй акт, успокойся, — говорит мама.

В этот момент каким-то чудом я натыкаюсь на нужный номер дома. Но еще шесть корпусов…

Инга действительно разодетая, расфранченная, выточенная путана, со слегка невыточенными ногами. Бог все-таки фраер: почему не создавать всех женщин красивыми и не сотворять им совершенные части тела, все. Что же тогда было бы? Мир состоял бы сплошь из красивых женщин. Это был бы красивый мир.

В доме все итальянское — от кресел до сервизов, от ликеров до печенья. Она очень гостеприимно, не зная куда посадить, чем угостить, принимает нас. Я разглядываю ее лицо, примеряюсь к бедрам… У меня начинается какой-то непонятный озноб, мне хочется горячего чаю и орехового ликера. Но в ту секунду, как она подает и сервирует, мне не хочется ничего.

— Инга, какая роскошная квартира, а потолки просто шедевр, — поет моя мама.

Я выключаюсь — неужели потому, что мне лететь завтра? Что это такое?.. Колотит внутри, а от горячего чая холодно.