Девушка с экрана. История экстремальной любви

Бардак и дикое количество рукописей в моей бродвейской квартире всегда вызывают у меня страх пожара. Или наводнения. Я, наверно, единственный ненормальный человек, который собирает все бумажки — увы, не денежные знаки. Я всегда коллекционировал все бумажное: марки, открытки, письма, журналы, вырезки, фото, клочки бумаги с моими мыслями.

Возвращение на работу равносильно восхождению на эшафот. С которого обычно никто никогда не сходит. Кто это придумал, что человек должен тратить свою жизнь на зарабатывание денег? Зачем?

Чистый и убранный Нью-Йорк являл собой разительный контраст грязной осенней Империи. Небоскребы умытые и причесанные, ньюйоркцы еще одеты в сезонные костюмы или легкие плащи. Самые красивые ножки увидишь в Нью-Йорке. Если б только не большие ступни… Всегда что-то не так.

Европейская ножка, ее подъем всегда изящней, деликатней и сексуальней. К чему это я о ножках? Наверное, к тому, что без них нельзя на свете… Нет!

Двадцать второго октября я пришел в офис часам к одиннадцати, мне не светило зарабатывать деньги таким образом — тратя свою жизнь, и я старался появляться как можно позже. К своему удивлению (это еще не было изумление), на автоответчике я услышал послание от главного редактора «Факела», что она прочитала мои книги и намерена предложить для публикации роман «После Натальи», который собирается представить на издательский совет. И потом добавила: «Все будет хорошо».

Спустя неделю она позвонила и сказала, что все в порядке и роман приняли к публикации. Через месяц она сообщила, что рукопись отредактирована. Как ее передать мне? Издательство, к сожалению, не оплачивает почтовые расходы курьерской почты.

Вот страна! Пришлось просить моих персональных курьеров — друзей, имеющих дела с Империей, — чтобы они собственноручно привезли мне рукопись. Они попросили в оплату будущий экземпляр романа с дарственной надписью.

Я начал перезваниваться с главным редактором. Она была первым живым редактором в моей жизни. Но, видимо, моя звезда не ярко светила. И зажглась лишь на короткое время. Две недели спустя Сабош сообщила, что из-за разногласий с директором уходит из издательства. Правда… по взаимному договору доведет рукопись до подписания в набор. И чтобы я не волновался. Все будет хорошо. Я чувствовал, что над моим детищем занесен «дамоклов меч» и только чудо поможет довести его живым до публикации.

Сидя в Нью-Йорке, я не мог ничего сделать. Скорее инстинктивно я понял, что мне нужно лететь туда, где решалась судьба публикации моего первого романа в Империи.

А также… Не то чтобы мне хотелось ее увидеть. После первого «легкого» ожога я как-то не рвался к романам с имперскими актрисами. Но ее взгляд, поворот головы, дымчатый намек минутного замирания не давали мне покоя. Я беспокойная душа. Мне хотелось понять, что крылось в этом взгляде. Откуда он взялся, так быстро.

Я, наверно, хотел удивить ее — звонком, которого она не ждала. Вот и. все…

Самый дешевый билет был опять на KLM (да что ж я, проклят кем-то!), авиакомпании, на которой я поклялся не летать. Никогда. Деньги — это шестое чувство, которое, к великому сожалению, управляет поступками. Я опять не оригинален.

Пятнадцатого декабря я влетел в воздушное пространство Империи. Нас никто не перехватывал. В этом пространстве. Кто б только знал, что мне предстояло познать в этот приезд!

В абсолютнейшей тоске и депрессии я включил это творение цивилизации, называемое телевизор. Если бы я знал, что мне предстоит увидеть…

Я остановился в квартире поэта, и его жена опять принесла мне ключи от машины. Я подарил ей разные заморские сласти и безделушки, столь милые женскому сердцу.

Как только она ушла, я сразу взялся за телефон.

— Наталья Владленовна, здравствуйте.

— С приездом, Алексей.

Я замер. В эту секунду решалась, как мне казалось, моя жизнь.

— Не замирайте так. Все в порядке, оригинал у меня, редактуру вы привезли. Когда вы хотите встретиться?

— Через час нормально?

— Уже? Вы сильный человек, после такого перелета! Давайте через два.

Она жила в известном своей историей переулке, в старой московской квартире с высокими потолками. В доме пребывали покой, книжность, уют и совершенная тишина. Как будто вы были изолированы от всего мира.

До самого потолка поднимались книжные полки, заставленные лучшими книгами, изданными в Империи. Я подарил ей большую коробку конфет и бутылку привезенного вина.

— Неужели оттуда тащили? Спасибо большое, но больше такого не делайте.

Меня ожидал сюрприз.

— Должна вам сказать: я хотела печатать два ваших романа сразу — в двух томах или под одной обложкой.

— Какой второй?

— «Желтый дом», роман мне очень понравился. Самый сильный из того, что вы написали, из тех, что я читала. Но издательница категорически против «психиатрических» тем и наотрез отказалась.

— Почему?

— Какие-то личные причины. Сказала, что если бы даже этот роман написал Фолкнер, она бы и то его не опубликовала.

— Неплохое сравнение! А «После Натальи» она читала?

— Нет, в издательстве всегда читала и отбирала рукописи только я. Так что вам не повезло.

— Что вы, что вы, я очень благодарен. Если все-таки…

— Не волнуйтесь так. Я свое слово перед авторами всегда выполняла. Пока!

— Почему же вы ушли, если не секрет?

— У нас с Ниной Александровной принципиально расходятся взгляды на то, в каком направлении должно развиваться издательство. Она хочет издавать коммерческие сериалы любовных романов, а я считаю, что должна быть классическая литература.

— Тем более польщен вашим выбором. Но все-таки вы были главным редактором в ведущем издательстве Империи, может, не стоило…

— Ну, редактор поневоле. Я специалист по испанской и французской литературе и переводчик с четырех европейских языков.

Я с уважением посмотрел на нее. Но удержался, не спросил, где она будет работать.

По ее плечам, румянцу, лицу я понял, что она не замужем и не защищена тем (манера разговора и поведения), чем защищены замужние женщины. Не знаю, как это назвать. То есть должна зарабатывать на жизнь сама и выживать. Прекрасная Америка вдолбила в меня эти понятия прежде всего и превыше всего. И даже здесь, в Империи, меня это волновало — как она будет жить? На что?

В коридоре послышались шум, возня, и дверь в просторную комнату, где с потолка свисал старинный, чайного цвета абажур, отворилась.

— Познакомьтесь, мой сын Никита. А это — писатель Алексей Сирин.

Мы обменялись рукопожатием.

— Ладно, давайте уж закончим с вашими романами. Меньше всего мне понравился «Факультет», очень небрежный язык. Но Никита прочитал за одну ночь, не отрываясь.

— Хочу вас очень поблагодарить, Алексей, я такого классного романа не читал вечность. Есть у вас что-нибудь еще подобное?