Девушка с острова Тарт

— Только своей матери, — повторила Джоанна. Серсея вдруг узнала это выражение. Из глубины на нее глядела она сама, только чуточку старше, увядающая, но еще прекрасная. Словно портал во времени открывался ей, возможность подглядеть, какой она будет. И это опустошение, полная паника, стремительно скрытая выражением лица. Сарказмом, ослепительной улыбкой, осанкой и отточенными жестами.

Она ушла молча, практически не издавая шума. Дошла до двери, оставив ее приоткрытой, пропустила Ланселя и скрылась.

— Поговорили? — предположил Лансель. Серсея сидела перед зеркалом неподвижно, намертво зажав в пальцах кисточку. Сволочь! Сволочь! Сволочь. Она встала резко, разворачиваясь к нему, швырнув кисточкой куда-то в угол комнаты. В его глазах плескалась забота, в ее — отчаяние.

— Сделай так, чтобы я забыла этот разговор. Быстрее, милый, у нас всего полчаса.

Они не уложились в отведенные рамки. Платье почти не пострадало, а вот косметика — увы. Серсея не смогла удержать слез, заполучив желаемое забытье и экстаз. Вместо эйфории ей выпали слезы и опустошение. Лансель вынес ее к машине, опустил в салон, накрывая подолом ее платья свои колени, и долго держал в коконе своих рук. Только поняв, что за поворотом школа, Серсея смогла найти в себе силы выйти из машины.

— Улыбайся, — сказала она Ланселю, а на самом деле себе.

— Улыбайся, — ответил Лансель, целуя ее в лоб. — Это всех раздражает. Пойдем и покажем им всем, ради кого крутится этот мир.

Да, милый, прошептала она одними губами. Держи меня крепче. Держи, не отпускай.

***

Бальный зал, пламя тысяч свечей, аккорды клавишных и визги струнных. Ослепительные улыбки встречных, лак паркета под ногой. Огромное помещение, анфилада ступеней, террасы, обнимающие танцпол. Столики с теми, кто пришел раньше, и теми, кому не повезло с парой. Глухие углы, практически лишенные освещения, где таились одиночки и отвергнутые. Места, известные ей лишь понаслышке. Она никогда там не сядет, всегда первая скрипка, главная дрожащая нота в симфонии этого вечера. Мир замер в одном коллективном вздохе, тьма глаз распахнута во взглядах. Обо мне. Про меня.

Вальс. Как хочется рвануть от бедра пышную юбку, остаться в корсете и потребовать танго. Повиснуть на партнере, не разрывая объятие плеч, отпустить на волю ноги и сделать вечер чуть более жестоким и грязным. Да, было бы неплохо.

— Ланс, — она улыбается, держа голову на отлете, закаменевшие плечи с выброшенными по сторонам крыльями рук. Он замер в подобной же позе, лишь голова ровно посажена на торс без наклона.

— Да? — уточняет он, не сбиваясь с ритма. Она тысячу лет не танцевала ни с кем, а он слишком уж бережен. Я не хрустальная ваза, черт!

— Ты умеешь танцевать танго?

— Серсея, я люблю тебя, — отвечает он неожиданно. Она поднимает бровь.

— Так да или нет?

— Да, но здесь? — музыка кончается, слышит девушка.

— Да неужели ты комплексуешь на этот счет? — смерив его презрительным взглядом, выдохнула она.

— О, будешь брать на слабо? — он резко закрутил ее, заставив убыстрить шаги и протанцевать совсем не тот демонстративно-холодный аристократический вариант вальса, что они изображали весь танец. — Провокаторша моя прелестная…

— Ах ты, боже, — выдохнула она, оказавшись в его объятьях. — Так будет мне танго?

— Есть одна мысль.

***

Формально это был вальс. Вот только сильные доли, бьющиеся в музыке, были сопоставлены со слабыми и нехарактерными. Этой композиции не знала Серсея, но ее знал Лансель. Она недостаточно быстро спрятала свое замешательство за уверенным выражением лица, и он немедленно ударил. Это было больно и круто, она бы сделала так же.

— Тебе посчитать?

Прозвучало как пощечина.

— Нахал!

— Ударь меня, — улыбка в ответ, — прекрасное начало для танца.

— Может, еще и цветок тебе за ухо воткнуть?

— У тебя же нет цветка, — смешок едва слышно. — Ты сама цветок. Отпусти себя. Дай раскрыться.

Пустой зал встретил их перешептываниями. Танцевать она любила и умела со всем пылом человека, у которого это практически единственное занятие. Танец делал ее живой, разрешал выбросить в пропасть толпы всю жажду и страсть, все отчаяние и голод. Музыка рождала причудливый гибрид вальса и танго, сложный для новичка, но кто тут, семеро, новичок? Вопрос лишь в одном, и это ее персональный прокол. Теперь не отступишь, а значит…

Она подала руку Ланселю, сблизила корпус плечо к плечу, прижалась. Выброшенная грубо рука встретила его осторожно отставленную. Он ведет, она подчиняется. Шаг, еще, еще один, цепочка, взмах ноги, смена направления, отключается сознание, просыпаются инстинкты. В конце концов, если ты хочешь спрятаться — делай это на виду. Вздох и без паузы, словно так и планировала, она отдала инициативу. Веди. Танец стал продолжением тела. Безмолвный диалог между его движениями и ее ответными. Он следует за музыкой, она следует за ним.

Серсея прикрыла глаза. Это не моя забота, если он ошибется. Он ведет, я подчиняюсь. Цок, цок, цок, оборот, оборот, выпад, вернулась. Цок, цок, цок, я действительно это делаю? До чего же здорово сдаться, вдруг пронеслось в ее голове. И в следующую секунду она оказалась переброшенной спиной через его отставленную руку. Волосы пронеслись над паркетом, она распахнула глаза прямо в пекло прожектора и была подтянута обратно в вертикаль, прижалась разгоряченной щекой к его щеке. Шаг, шаг, шаг, поворот, как же хорошо. Тело почти не слушается ее команд, тело следует за ним, подчиняясь неуловимым усилениям нажима той руки, что на ее талии. Ноги скользят вокруг его, освоив, кажется, какое-то новое движение, но ей некогда анализировать, некогда сопоставлять, не хочется, к черту. Музыка несет, вальс кружит, танго сближает. И вдруг поддержка, и она легко примыкает сомкнутыми коленями к его бедру, словно они разучивают это движение пятнадцатый раз за тренировку. Я хочу, чтобы музыка не кончалась. Я хочу, чтобы он отпустил меня, потому что я плавлюсь, плавлюсь, спасите. Слишком близко.

И музыка продолжалась и продолжалась, выворачивая из нее все новые и новые элементы. Никого вокруг — только его тело, только музыка, только скольжение и разговор.

Она открыла глаза лишь когда танец закончился. Прожектор стоял над ними, а по обе стороны замерли две другие пары, неведомо как оказавшиеся на танцполе. Ей бросили вызов, но ей было все равно. Руки Ланселя на ее талии, единственное теплое напоминание о том, что только что случилось. Прожектор наконец оставил их в покое и переместился куда-то.

— Смотри, — шепчет ей на ухо Лансель, и Серсея оборачивается к паре справа от себя. Санса Старк, рыжая бестия, бросившая ей вызов, и ее брат по другую сторону. Теперь на танцпол вплывает Джейни Пуль в серебристом платье, ее ведет под руку Теон. И все это она отмечает как кадры старой черно-белой кинохроники. То, что занимало ее всего пару часов назад, вдруг отходит на второй план.

— Пропустим этот танец, — говорит она Ланселю. Он поднимает бровь, но уводит ее молча. Конечно, он заметил, как дрогнул ее голос. Конечно, он заметил, что там не было приказа. Просьба. Не может быть.