Девушка сбитого летчика

Алиби? А в чем, собственно, его подозревают?

При личном досмотре у подозреваемого нашли ключ от квартиры Барбары Шулики, который он, по его словам, прихватил из вазочки на тумбочке, когда уходил по-английски, не прощаясь, утром первого января, и собирался вернуться попозже, но не сложилось. Ключ был запасной, потому что еще один лежал на тумбочке рядом с вазочкой.

Утром у него на квартире произведут обыск, возможно, найдут что-нибудь…

Федор должен был чувствовать глубокое моральное удовлетворение, но он его не чувствовал. Все произошло быстро, случайно и как бы само по себе. Не было тут места для напряженной работы серых клеточек и аналитических размышлений, а также дедукции. Не было красивого, как росчерк пера ученого каллиграфа, решения задачи. Не было даже столь любимых им ночных бдений под кофе, когда десятки листков исчерканы схемами и графиками, строчки подчеркнуты и перечеркнуты, и везде расставлены восклицательные и вопросительные знаки, а также кружочки, квадратики и овалы. Не все коту Масленица, как говорит родная бабушка Федора, оставившая ему в наследство свою квартиру и пребывавшая тем не менее в добром здравии и прекрасной физической форме.

То, что произошло вчера вечером, несмотря на драку, не доставило Федору ни малейшего удовольствия, хотя, если честно, драка слегка примирила его с событиями и обстоятельствами. Не то чтобы он любил драться, нет, но хорошая встряска никогда не помешает – так он считал.

Он напомнил себе, что история криминалистики знает целый ряд неуловимых преступников, которых хватали абсолютно случайно, по пустяковому делу, а потом оказывалось… о-го-го! И слава богу, что хоть так. Он повторил себе несколько раз, что все хорошо, что хорошо кончается, что, к счастью, у Кота не оказалось ножа, пистолета, свинчатки… а кстати – почему? Во время обыска у него ничего не нашли.

Но разочарование не ушло. Сильному мужчине нужен сильный противник и красивая победа. Ему нужно с возгласом «Туше!» изящно прикоснуться острием шпаги к плечу соперника…

Он подумал, что нужно позвонить Анне и рассказать, что преступник задержан, что больше не нужно бояться и можно вернуться домой… Он взглянул на часы. Часы показывали половину третьего. Поздно. Завтра.

Федор умылся, внимательно рассмотрел в зеркале свое лицо. Шипя от боли, промокнул спиртом царапины и стер запекшуюся кровь. Дерется он будь здоров, этот Круизер. Достал триокс… вакс… одним словом, мазь от синяков, щедро втер под глаз. Хорош философ с битой рожей! Саднило лицо, саднило внутри, в подсознании, где-то там, в глубине…

Поговорить бы с Савелием, рассказать, похвастаться успехом, разложить все по полочкам, удивиться снова его извилистой логике, воспитанной чтением дамских романов… На часах без четверти три. Савелий дрыхнет без задних ног.

Сна ни в одном глазу. Не нужно было налегать на кофе: три чашки много даже для его закаленного организма. Федор задумчиво смотрел на телефон… минуту, другую. Потом взял трубку, набрал по памяти номер, загадав: если не ответят – сразу в постель.

Там ответили:

– Алле! Я вас внимательно слушаю!

Голос на той стороне был бодр и свеж, в нем не было ни удивления, ни оторопи, какие обычно испытывает всякий нормальный человек, если позвонить ему среди ночи. Даже в силу одного этого журналист Алексей Генрихович Добродеев был незаурядным человеком.

– Леша, привет! Это Федор Алексеев.

– Федорыч? Привет! – Похоже, обрадовался. Тоже не спится? – Как дела?

– Нормально. Ты не спишь?

– Материал заканчиваю. А который час? Три! Однако… А ты чего? Бессонница замучила?

– Перебрал с кофе, наверное. Леша, у меня к тебе вопрос…

– А я-то думал, соскучился! Думал, сбежимся, покалякаем, перекусим чем бог послал… Но, как всегда, шкурные интересы преобладают. В трудное время мы живем, – пожаловался журналист.

– Можем сбежаться… Слушай, ты позавчера был в театре, а потом в гостях…

– Откуда ты… Ну, Федорыч, силен! Был! И целую ночь просидел в каталажке на допросе. Хорошо хоть не арестовали. Но взяли подписку о невыезде. Теперь накрывается поездка в Швейцарию, думал тряхнуть стариной, навострил лыжи – и облом!

Федор знал, что Леша Добродеев, с его богатой фантазией, сочиняет сюжеты на ходу и ради красного словца не прочь приврать, а потому не стал уточнять насчет подписки о невыезде и ночи, проведенной в каталажке. Вместо этого он спросил, возвращая журналиста на землю:

– Леша, что там произошло?

– Убийство, Федорыч! Обыкновенное, банальное убийство. Убит эксперт-искусствовед Владимир Свиридов, а я оказался в нужном месте в нужное время, как всякий уважающий себя журналюга. Такой вот выверт и фарт.

– Каким образом ты туда попал? Ты был с ним знаком?

– Я был в театре и познакомился с его женой, Ольгой Свиридовой. Она была с моей доброй приятельницей – Барбарой Шуликой, писательницей, коллегой по литературному цеху, с позволения сказать, и еще с одной подружкой, очень милой, Анечкой. После спектакля я пригласил девочек на ужин в «Сову», а потом эта самая Ольга пригласила нас к себе на кофе. Мне бы отказаться, дураку, а я полез в петлю и оказался замешанным в убийстве. Это, Федорыч, новая страница в жизни старика Добродеева, так как ничего подобного с ним до сих пор не случалось. Но с другой стороны…

– Ты помнишь детали? – перебил Федор. Это было невежливо, но уж очень ему не терпелось.

– Помню ли я детали? Я их до конца жизни не забуду! Обстановка шикарная, полно антиквариата, ковер на полу – целое состояние. Хозяйка подала сыры… амбре – не передать! Полный абзац, все затаили дыхание. И оливки – все как в лучших домах, сплошное комильфо, извини за интимную подробность, и мы вмазали по чуть-чуть. Я, как водится, виски, девочки – какой-то вермут, не то «Чинзано», не то «Мартини». Я еще удивился, почему нет хозяина, хотел спросить, но Бася наступила мне на ногу и прошептала, что они вроде как разводятся. Я и притих. А потом речь зашла о марках, и Ольга сказала, что муж – известный филателист, пошла в кабинет за альбомом, и вдруг слышим крик!

– Сколько времени прошло до крика?

– Минута-две… не знаю! Мы, как ты понимаешь, разговаривали и времени не засекали. Мы вскакиваем, смотрим друг на друга, и тут снова крик! Мы туда! Бася впереди – там планировка сумасшедшая, дебри, кто не знает – пиши пропало, навеки потерян. Вбегаем в кабинет и видим! Горят настольная лампа и люстра, свет, как на сцене. Ольга стоит посередине кабинета, а в кресле мужчина… полулежит, смотрит в потолок. На белой рубахе – кровавое пятно! Пол усыпан бумажками, тут же валяется картина в шикарной раме, какие-то полосы, коричневые и желтые, авангард… все-таки не понимаю я этого! А на стене открытый сейф, пустой. Около ножки стола – стилет, с длинным лезвием, костяной рукояткой и фигурной гардой. Лезвие испачкано кровью. Ужас! Обстановка самая декоративная, мизансцена в лучших традициях жанра – прямо Голливуд.

– Что еще бросилось в глаза?

– Спокойная поза, похоже, не защищался. Правая рука в кармане… На нем была домашняя куртка с отворотами, коричневая, распахнутая на груди, под ней – белая рубашка в крови… как я уже сказал.

– Там было только одно кресло?

– Два. У книжных полок стояло еще одно, боком, как будто его туда оттолкнули.

– Кто вызвал полицию?

– Я. Девушки, как ты понимаешь, страшно перепугались, Ольга плакала, ну, и пришлось мне взять командование на себя.