Девушка сбитого летчика

– Кроме того, я познакомился с сыном учителя физики, убитого пятнадцатого декабря. Его зовут Юрий Корниенко. Он, оказывается, живет в нашем городе с рождения и в Америке никогда не был. Он понятия не имел, что Иван Ильич его родной отец, и считал родным приемного. Тот, увидев некролог, все ему рассказал. Хороший молодой человек, программист.

– Зачем он говорил, что сын в Америке? – спросил Савелий.

– Чтобы не возникало лишних вопросов. Сын в Америке, переписываются по электронной почте. Точка. На письменном столе стоит фотография Юрия, то есть он смотрел на него издалека, фотографировал, но ни разу не подошел и не попытался познакомиться.

– Почему?

– Могу только догадываться, Савелий. Там была не очень красивая история, как я понимаю, – он соблазнил свою ученицу, она забеременела, и им пришлось пожениться. А через год она от него ушла. И ни разу не упомянула мальчику о родном отце… Что это, господа? Жестокость? Ненависть? Месть?

Никто ему не ответил. Савелий пожал плечами:

– Я кое-что нашел там… но об этом пока рано, нужно сначала разобраться.

Теперь из криминальных хроник. Вчера вечером был убит в своем кабинете эксперт-искусствовед, некто Владимир Свиридов.

– Снова Стрелок? – перебил его Савелий.

– Свиридов был заколот кинжалом с узким лезвием и костяной рукояткой.

– Откуда ты знаешь?

– Разве твоя подчиненная Анна Ломакина тебе не рассказала?

– Анечка? Нет… А что?

– Твоя Анечка – опять чуть ли не главная героиня. Кадры, однако, у тебя, Савелий… Владимир Свиридов – муж ее подруги, Ольги Свиридовой. Они были вчера в театре, а потом она пригласила девочек к себе в гости… в полночь. С ними был журналист Алексей Добродеев, – я уверен, вы все прекрасно его знаете, – и они обнаружили в кабинете труп хозяина. Все, что мне известно об убийстве, рассказали Анна и ее подруга Бася… Анна позвонила мне, как только их отпустили, около семи утра, попросила приехать, и они во всем признались. И просили подыскать хорошего адвоката для Ольги Свиридовой…

– Зачем ей адвокат? – спросил Савелий. – Они что, думают…

– Я тоже спросил зачем, и они выложили мне подробности семейной жизни Свиридовых. Эти подробности наводят на мысль о возможной причастности жены.

– То есть это не Стрелок?

– Я бы не стал этого утверждать, Савелий. Я не знаю.

– Но ведь у него почерк… а тут кинжал.

– Он был бы последним идиотом, если бы после… продолжал пользоваться тем же оружием. Можешь не сомневаться: он сбросил ствол в тот же вечер… тридцать первого декабря.

– Какое сегодня число? – вдруг спросил Коля.

– Пятнадцатое января. Хочу вас обрадовать, господа, ночью обещали минус двадцать пять. А то эта слякоть уже достала!

Глава 24 Погоня

В шесть вечера позвонил Федор Алексеев и сказал, что отвезет меня домой… то есть к Баське. Я спросила зачем, и он ответил, что нам нужно поговорить. Он встретил меня у входа в издательство, усадил в машину – белый «Форд». Прямо рыцарь на белом коне! И еще сказал, что он из больницы и что капитан Астахов наконец пришел в себя.

– Слава богу! – вырвалось у меня. – А его можно навестить? Мы с Баськой придем. Что ему можно?

– Ну… соки, фрукты какие-нибудь или кефир, – ответил Федор, поморщившись, и я поняла, что он не знает, и решила, что спрошу завтра у Савелия.

– Как ваша подруга? – спросил он.

– Не знаю, я весь день не могу дозвониться. – Я поняла, что он имеет в виду Ольгицу. – Я очень беспокоюсь… Знаете, Федор, мы ушли, а она осталась с этими людьми, и… мне до сих пор стыдно! Нужно было остаться или хотя бы попытаться.

– Я понимаю, но, если вам предложили уйти… Кстати, вам никто из полиции не звонил?

– Нет. Ее арестуют?

– Не знаю. Сейчас сдам вас Басе, доберусь до дома и попытаюсь узнать. Весь день не мог вырваться – то семинар, то консультации.

– Федор, его поймают?

– Поймают, Аня, даже не сомневайтесь.

– А вы что-нибудь знаете?

– Что-нибудь… знаю. Думаю, что знаю. Понимаете, Аня, тут нужно думать не о каждом случае отдельно, а решать задачу в целом. У меня своя система. Стрелок выполняет некую задачу и везде действует одинаково, причем неоправданно жестоко. Именно от этого нужно отталкиваться.

– Вы имеете в виду почерк?

– Почерк… да, и смысл. Мотив. Нам нужно понять зачем…

Он не закончил фразу, и я закончила вместо него:

– …зачем он убивает!

Я хотела спросить, скольких еще Стрелок должен убить, чтобы они поняли зачем, но вовремя прикусила язык: вспомнила, что Федор – философ, а не сыщик. Капитан Астахов чуть не погиб, и его коллеги делают все, что могут. И если Стрелка до сих пор не поймали, значит… значит… получается, он сильнее и хитрее. Я вздохнула и спросила:

– Мне еще нельзя домой?

– Не будем рисковать. Я буду встречать вас и отвозить к Басе.

– Вы думаете?..

– Я не знаю. Весь мой опыт говорит, что он больше к вам не сунется. Аня, вы знакомы с Виталием Щанским?

– Знакома. Интересный художник.

– А человек?

– Я мало его знаю. Говорят, он хулиган и пьет. И все время женится.

– Аня, вам известно, кто автор картины с зимним пейзажем?

– Никто. Там даже подписи нет. Вы привозили Щанского, чтобы показать ему картину, да? Владик рассказывал. Вы могли спросить у меня…

– Ну… да, мог, но подумал, что мнение со стороны… Одним словом, взял на себя смелость. Я, конечно, должен был вам сказать, но как-то так спонтанно получилось… Извините. Зачем-то Стрелок приходил, правда? Вы ничего не знали о «Дрезденском сердце», может, и о картине тоже.

– Я ведь художник, Федор, кое-что понимаю. Хоть и иллюстратор. Она похожа на работы Кандинского… Похожа! Только и всего.

– Знаете, Аня, уровень подделок настолько высок…

– Верно, но это, если злоумышленники задаются целью подделать суперизвестного художника, понимаете? С тем чтобы потом выйти на коллекционеров. Знаете, богатые меценаты, особенно арабы, покупают, не задавая вопросов, и пара миллионов для них – пустяк. А тут картина, похожая… Писал ее неплохой художник, для себя или для друзей, она нигде не выставлялась, цели заработать на ней никто себе не ставил. То есть или она подлинник, о котором никто не знает, что маловероятно, или подделка под Кандинского. Такой картины у Кандинского нет. Разве что в закрытой частной коллекции, и эксперты о ней не знают. А раз так, то это подлинник неизвестного художника, который следовал манере Кандинского. Только и всего.

– Вы с такой уверенностью говорите…

Я рассмеялась:

– Я знаю. У меня тоже были всякие фантазии насчет этой картины, тем более она была у нас всегда, еще до моего рождения. В прошлом году я отнесла ее в оценочную комиссию при Историческом музее, и мне объяснили, что это такое. Так что чуда не произошло. Мне даже сертификат с печатями выдали. А что сказал Щанский?

– Примерно то же самое. А почему вы не показали ее мужу вашей подруги, Владимиру Свиридову?

– Я упомянула ему про картину, и он предложил отнести ее в музей, там прекрасные специалисты, а он страшно занят. Я и отстала.