Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения

«Словечко модное содержит ваш жаргон…» Перевод В. Шора

Словечко модное содержит ваш жаргон; Вы оглашаете им Ганг и Орегон; Оно звучит везде — от Нила до Тибета: Цивилизация… Что значит слово это? Прислушайтесь: о том расскажет вам весь мир, Взгляните на Капштадт, Мельбурн, Бомбей, Каир, На Новый Орлеан. Весь свет «цивилизуя», Приносите ему вы лихорадку злую. Спугнув с лесных озер задумчивых дриад, Природы девственной вы топчете наряд; Несчастных дикарей из хижин выгоняя, Преследуете вы, как будто гончих стая, Детей, что влюблены в прекрасный мир в цвету; Всю первозданную земную красоту Хотите истребить, чтоб завладел пустыней Ущербный человек с безмерною гордыней. Он хуже дикаря: циничен, жаден, зол; Иною наготой он безобразно гол; Как бога, доллар чтит; не молнии и грому, Не солнцу служит он, но слитку золотому. Свободным мнит себя — и продает рабов: Свобода требует невольничьих торгов! Вы хвалитесь, творя расправу с дикарями: — Сметем мы шалаши, заменим их дворцами. Мы человечеству несем с собою свет! Вот наши города — чего в них только нет: Отели, поезда, театры, парки, доки… Так что же из того, что мы порой жестоки? — Кричите вы: — Прогресс! Кто это создал? Мы! — И, осквернив леса, священные холмы, Вы золото сыскать в земном стремитесь лоне, Спускаете собак за неграми в погоне. Здесь львом был человек — червем стал ныне он. А древний томагавк револьвером сменен.

ПОСЛЕДНИЙ СНОП

КУЗНЕЦЫ Перевод М. Донского

Взгляни, вон кузница, и там — два силача В багровых отсветах пылающего горна. Как искры сыплются! Не плющат ли сплеча Два демона звезду на наковальне черной? Над чем же трудятся два мрачных кузнеца? То гордый ли клинок иль скромный лемех плуга? Прислушивается к их молоту округа: Он пробуждает дух и веселит сердца. Куют ли меч они или куют орало, Железо мирное иль боевую сталь, — Они работают! Над ними солнце встало, Раскинулась вокруг сияющая даль. 31 октября 1840 г. Дорога из Д’Эперне в Шато-Тьери

ПРИМЕЧАНИЯ Александр Молок, Сельма Брахман

Девяносто третий год

«Девяносто третий год» — одно из самых значительных произведений Виктора Гюго. Этот роман представляет собой широкое художественное полотно, на котором яркими красками изображены события и деятели, участники и противники великого революционного переворота конца XVIII века, ликвидировавшего прогнившие феодальные порядки во Франции и открывшего новую главу в ее истории, а отчасти и в истории других стран. «Она недаром называется великой, — писал В. И. Ленин о первой французской буржуазной революции. — Для своего класса, для которого она работала, для буржуазии, она сделала так много, что весь XIX век, тот век, который дал цивилизацию и культуру всему человечеству, прошел под знаком французской революции» [523] .

523

В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 38, с. 367.

Многие выдающиеся мастера слова — в том числе Анатоль Франс, Ромен Роллан, Чарльз Диккенс — изобразили в своих произведениях грандиозную историческую драму 1789–1794 годов. Но, быть может, никому из них не удалось дать такую широкую картину эпохи, такое потрясающее по своей силе изображение событий, какое привлекает читателей в романе Гюго. Объясняется это прежде всего тем, что Гюго был современником и очевидцем четырех революций (1830, 1848, 1870 и 1871 гг.), что он являлся активным участником борьбы за утверждение республиканского строя во Франции. А борьба эта развернулась в 70-х годах, как раз тогда, когда создавался роман «Девяносто третий год».

Замысел романа появился у Гюго в начале 1863 года. «Я задумал большое произведение, — писал он тогда. — Я колеблюсь перед громадностью задачи, которая в то же время меня привлекает… Это 93-й год».

Находясь в эмиграции, Гюго внимательно следил за тем, что происходило во Франции. Он тщательно изучал документы и литературу по истории Франции эпохи революции 1789–1794 годов. Писатель проделал огромную подготовительную работу; сохранилось множество папок с историческими материалами (заметками, выписками из документов, копиями), которые Гюго собирал и изучал, подготовляя роман об этой эпохе. Сведения о ней он черпал преимущественно из трудов буржуазно-демократического направления: из книги Луи Блана «Французская революция», из «Истории Робеспьера» Эрнеста Амеля, из трудов Мишле и других прогрессивных историков. Однако ему осталась, по-видимому, неизвестна книга Бужара о Марате, появившаяся в 1866 году.

Гюго начал писать роман 16 декабря 1872 года и закончил его 9 июня 1873 года. Роман был издан в 1874 году.

Выход в свет этого произведения совпал с обострением политической обстановки во Франции, вызванным происками крайних реакционеров, стремившихся восстановить монархический строй и привести к власти династию Бурбонов, которую поддерживали крупные помещики, высшее католическое духовенство, реакционное офицерство и верхушка буржуазии.

Гюго принял активное участие в борьбе прогрессивных сил против планов монархической реставрации. Он боролся против них и в своих речах в Национальном собрании, и в своих литературных произведениях. Роман о 1793 годе — самом трудном и вместе с тем самом славном годе французской революции — всем своим содержанием, всей своей направленностью служил делу защиты республиканского строя, делу борьбы против приверженцев новой реставрации. Реакционная критика сразу же почувствовала это и потому так враждебно встретила роман Гюго. «В „Девяносто третьем годе“, — с неприкрытым негодованием писал в газете „Ла Пресс“ от 1 марта 1874 года критик Лескюр, — чувствуется дыхание революционного демона, которым теперь вдохновляется поэт; видно, как над романом реет знамя социальных требований… не белое или трехцветное, а красное знамя».

Лескюр был, разумеется, неправ, изображая Гюго сторонником красного знамени — знамени пролетарской революции, знамени Парижской коммуны. Известно, что писатель не понял великих освободительных задач и целей Коммуны. Но известно и то, что Гюго сурово осуждал дикие жестокости версальской военщины, ее кровавую расправу с трудящимися Парижа, что он энергично боролся за амнистию коммунарам.

Заслуга Гюго состоит в том, что в своем романе, проникнутом духом свободолюбия и гуманности, он стремился показать величие революционного переворота конца XVIII века, бесстрашие и героизм французского революционного народа, стойко защищавшего свою родину и от контрреволюционных мятежников, и от иностранных интервентов. Прославляя мужество французских революционеров конца XVIII века, их патриотическую преданность, Гюго клеймил изменников родины — дворян-эмигрантов, которые ради восстановления своих былых привилегий предавали свою страну ее злейшим врагам. Патриотический пафос, которым проникнут «Девяносто третий год», оказался не по нутру версальским реакционерам, пошедшим на прямой сговор с германскими милитаристами для совместной борьбы против парижских коммунаров, доблестных защитников свободы и независимости Франции.

Писатель резко клеймит контрреволюционных мятежников, как врагов прогресса, как изменников родине. Какими ничтожными и ограниченными людьми выглядят действующие в романе эмигранты — граф дю Буабертло, шевалье де Ла Вьевиль. Они твердо убеждены в том, что революция произошла из-за пустяков, что через месяц они вступят в Париж победителями, что восстановление феодально-абсолютистского строя «спасет» Францию. Однако даже они вынуждены признать, что «принцы не хотят драться» и что без активной поддержки со стороны Англии и других монархических держав французские монархисты ничего не добьются. Вождь монархистов маркиз де Лантенак (под этим именем выведен один из руководителей вандейского мятежа граф де Пюизэ, мемуары которого использованы в романе) изображен как тип явно отрицательный. Это — законченный представитель «старого режима», злобный и фанатичный враг революционного народа, идущий на прямое предательство национальных интересов Франции ради спасения социальных привилегий дворянской аристократии. Сознавая, что одних вандейцев недостаточно для борьбы с революцией, Лантенак призывает в свою страну английских интервентов, готов отдать им часть французского побережья. Именно за это больше всего и осуждает его Гюго. Описывая гибель английского корабля «Клеймор», шедшего к берегам Франции, чтобы высадить там Лантенака, писатель отмечает, что, хотя «Клеймор» погиб так же мужественно, как и французский республиканский корабль «Мститель» (он пошел ко дну в битве с английской эскадрой 1 июня 1794 года), слава не выпала на его долю. «Нельзя быть героем, сражаясь против своей отчизны», — справедливо замечает Гюго.

Один из самых волнующих образов романа — это образ Симурдэна. Симурдэн — комиссар отряда Говэна, бывший священник, в прошлом воспитатель молодого аристократа. Этот аскетически суровый и непреклонный революционер списан с натуры. Среди деятелей французской революции были и такие люди, вышедшие из рядов низшего духовенства. Достаточно вспомнить священника Жака Ру, одного из наиболее ярких представителей группы «бешеных», мужественно защищавших интересы городской бедноты, рабочего класса; достаточно вспомнить монаха Дюкенуа, одного из «последних якобинцев», заколовшего себя кинжалом после того, как судьи восторжествовавшей контрреволюции вынесли ему смертный приговор. Симурдэн убежден в необходимости беспощадной расправы с врагами революции. Чувство гражданского долга, сознание своей ответственности перед народом заставляют Симурдэна гильотинировать того, кого он любит, как родного сына. Но, выполнив свой долг, Симурдэн оказался не в силах пережить смерть Говэна и в момент его казни покончил с собой. Образ стойкого комиссара Конвента, разумеется, проигрывает от этого, оказывается менее цельным.

Для Гюго и его идеалистического мышления этот эпизод, которым заканчивается роман, весьма характерен. В этом трагическом эпизоде отчетливо обнаруживается противоречивость взглядов Гюго на революционный террор. Писатель оправдывает его лишь как временное, преходящее явление, допустимое лишь в обстановке ожесточенной гражданской войны. В дальнейшем, полагает Гюго, допустимы одни только методы милосердия.

Глубоко реалистичен образ матроса Гальмало — темного, невежественного, суеверного крестьянина, слепо верящего в бога и короля. Именно такова была основная масса вандейцев, которых дворянам и священникам так легко удалось поднять против Республики.

Особого упоминания заслуживает фигура нищего и бродяги Тельмарша. Тельмарш весьма невысокого мнения о «старом режиме», представителем которого является Лантенак; этот нищий крестьянин, живущий в землянке и питающийся каштанами, помнит, что до революции простых людей вешали ни за что ни про что; несмотря на это, он осуждает казнь короля, хотя и затрудняется сказать, почему этого не следовало делать. Он признает, что антагонизм между бедными и богатыми является источником всех происходящих на земле переворотов, но заявляет, что не может разобраться, где настоящая правда, и фаталистически замечает: «Я в это не вмешиваюсь. События они и есть события… Знаю только, что, раз есть долг, — надо его уплатить. Вот и все». Зная, что за выдачу Лантенака обещано огромное денежное вознаграждение, этот умирающий с голоду нищий спасает маркиза, укрывая его в своей землянке. «Мы ведь теперь с вами братья, ваша светлость, — говорит он. — Я прошу кусок хлеба, вы просите жизни. Оба мы теперь нищие».