Девяностые. Том первый
Шрифт:
Услышав за ужином, что отец собрался в ближайшие дни ехать в гости к другу в Вилючинск, я понял, что настала пора проявить отснятую плёнку и напечатать фотографии. Только вот чует моя жопа, просто не будет. Особенно ей. Она-то ещё от предыдущего наказания не отошла, а тут… Стоит родителям увидеть самые шедевральные из отснятых фото – попе не поздоровится. И, даже если отец каким-то чудом всё спустит на тормозах, то вот мама… от мамы мне достанется вдвойне. Или втройне. И тут даже дедушка с бабушкой меня не защитят. Скорее сами добавят. Вряд ли кто-то мне поверит, что во все опасные места вроде стрелы портового крана или
В субботу мы с папой заперлись в ванной комнате и приступили к священнодейству. Реактивы, баночки, колбочки, красный свет и куча катушек, постепенно превращающихся в негативы, некоторые из которых в последствии удостоились переноса на бумагу. Отпечатал отдельно для деда фото с крана тридцать на сорок – большего размера бумаги у нас не оказалось. В кадре была запечатлена палуба судна (вид сверху), уставленная контейнерами в три яруса, часть из которых уже отсутствовала по причине выгрузки. Слева виден пирс, справа – море. Снизу, на короткой стороне, край стрелы. Вверх уходили контейнеры. Специально для этого выбрал правый кран – суда всегда ставят к пирсу правым бортом, и этот кран разгружает нос судна. Этим приёмом получилось явно указать «верх» фотографии. А то, что она вертикальная, добавляло ей какой-то нереальной воздушности. Если смотреть издали, складывается ощущение, словно смотришь не сверху на судно, а снизу на небоскрёб. Даже поднятый над палубой контейнер казался элементом строения или каким-то футуристическим механизмом. Всё из-за того, что фото чёрно-белое, и при печати я его ещё и высветлил слегка. С цветным бы подобного не получилось, осталось бы просто хорошим фото разгрузки судна. Фотка в итоге поселилась в его кабинете, на стене между дверью и окном. Лично видел, как люди пару раз залипали в неё.
Батя, кстати, при печати не сразу понял, что запечатлено на слайде, и ругался, наблюдая за тем, как я «порчу огромный лист бумаги». Потом, когда до него дошло, что и с какого ракурса там снято, ругался ещё сильнее. Правда, не отвлекаясь при этом от печати остальных фоток. Хоть аппаратом управлял и я, но отец занимался проявлением и закреплением на бумаге. С химическими реактивами мне он работу не доверял, в отличие от света. Впрочем, я был не против, ибо самое главное в этой части процесса – именно работа со светом. Химия, конечно, тоже важна, но это техника, в ней творческого ничего и нет. А вот свет – рисует…
Дальнейший процесс печати ещё больше подогревал отцовские эмоции. Выловленные-таки мной врачи-с-чемоданчиком сменялись детскими-ногами-на-трубе, вулкан-из-кабины-вертолёта шёл следом за девочкой-пинающей-снеговика, а закончилось всё Константином Фёдоровичем и женщиной-с-вазой. Единственное, что меня спасало от того, чтобы получить ремня прямо в импровизированной лаборатории – сам процесс фотопечати, который нельзя прерывать. Ибо реактивы скиснут, а они денег стоят. Особенно для цветных фоток. Но взгляды родитель кидал многообещающие. Впрочем, иного я и не ожидал.
То, что поездка в Вилючинск была назначена на следующий день после печати фоток, оказалось как нельзя кстати – вряд ли у меня в ближайшее время теперь получится выбраться в столь далёкое путешествие. А так я сразу смогу отдать фотки Майке и уже после этого с честью принять наказание.
Упросить отца взять меня с собой оказалось не так сложно, как мне думалось. Он, конечно, не был в восторге от необходимости приглядывать за малолетним мной в процессе перемещения в соседний город рейсовым автобусом,
но… Достаточно было намекнуть на то, что в ином случае мне придётся добираться самому, как батя решился. И вовсе это был не шантаж, а всех устраивающий вариант!В итоге, ранним утром, уложив пакет с фотографиями в отцовский рюкзак, отправился в длительное путешествие по ухабам, гордо называемым тут междугородней дорогой, на коленях у отца. Правда, про колени это он так думал. Стоило отцу чуток задремать, как я тут же покинул насиженное место, и, вытащив из рюкзака фотоаппарат, принялся изображать из себя важного фотографа.
Ничего стоящего, естественно, не снял. Даже не пытался. Зато от души повеселил народ и получил таким образом пропуск на переднее сидение, на колени к какой-то сердобольной женщине. Где и провёл всю дальнейшую дорогу до КаПэПэ на въезде в Вилючинск, где скучающий караул принялся без особого тщания проверять документы и разрешения на въезд.
– Документы ребёнка? – Кивнул на меня армеец после того, как проверил бумаги женщины. Звания с моего роста было не разобрать, но, судя по отношению к нему других караульных - их командир.
– Так не мой он. – Открестилась дама и повернулась назад. – С мужчиной был.
– Чей ребёнок, граждане? – Повысил голос военный, обращаясь к пассажирам.
– Ваня? – Послышался сзади заспанный голос отца. Спустя пару секунд, не обнаружив меня рядом, родитель уверился. – Мой.
– Документы есть? – Спросил командир.
– Да, сейчас. – Поднялся с кресла отец и, судя по звукам, полез в сумку. Я всё так же продолжал сидеть на руках у женщины. Пригрелся, да и вид с переднего сидения отличный. Вон, застава КаПэПэ так и просится в кадр. Кстаааати!
Щёлк! Вззык!
– Вообще-то здесь снимать запрещено. – Медленно повернулся ко мне командир, протягивая руку к фотоаппарату.
А я что? Направил на него объектив, повернул кольцо резкости и, прямо как держал, от бедра, сфотографировал.
Щёлк! Вззык!
– Так, малой, ты что, русского языка не понимаешь? – Грозно уставился на меня военный. – Нельзя снимать военные объекты. Давай сюда свой фотоаппарат…
– Ваня!.. – В то же время подорвался отец.
– А мне разрешили. – Я горделиво задрал нос и спрятал фотоаппарат за спину.
– И кто же? – Прищурился армеец.
– Приказано на ушко. – Ответил ему таким-же прищуром и, чтобы оставить всё в тайне от заинтересовавшихся пассажиров, вытянул в его сторону руки. – На ручки.
Военный удивлённо моргнул и повернулся к отцу. Тот пару секунд постоял, переводя взгляд между ним и мной, и махнул рукой. Мужчина аккуратно взял меня и поднял на руки.
Опёршись на его плечо, я склонился к уху и еле слышно прошептал.
– Товарищ Полковник из второго отдела. Я на встречу с ним еду. Он должен был довести до вас пароль… – И, наклонившись ещё ниже, буквально касаясь уха, едва слышно прошептал кодовую фразу.
– Хмм… Посиди пока тут. – Посмотрел на меня совсем другим взглядом сержант - вид сверху позволил узнать звание мужчины. Посадив меня обратно на колени женщине, он покинул автобус и направился в караулку, оставив подчинённых заканчивать проверку документов.
Спустя пять минут, когда бюрократические процедуры были практически завершены, сержант вернулся слегка озадаченный. Обменявшись взглядами с подчинёнными, он повернулся ко мне, секунд пять смотрел в глаза, хмыкнул и улыбнулся краем губ.
– Товарищ фотограф, вас встретят. – Козырнул он.
– Благодарю за службу, товарищ сержант! – Накрыв голову левой рукой, правой отдал честь.
Уже откровенно усмехнувшись, сержант покинул автобус, а за ним и другие армейцы. Ну а меня взял за руку родитель и настойчиво повёл к своему месту.