Девять месяцев, или «Комедия женских положений»

Тарасова нервно хихикнула.

– У меня нет жены! – интонации Виталика преформировались из картонных в деревянные.

– Всё. Отпустило! – радостно сообщила всем роженица и отчего-то вытерла вспотевшие во время схватки ладони об халат врача-интерна.

– У тебя что, это первые роды? – уточнила Лена.

– Да! – счастливо ответила женщина.

– Да про тебя я знаю, – отмахнулась акушерка. Я молодого доктора спросила.

– Да! – сдавленно произнёс Виталик.

– Ну вот и отлично! – резюмировала Софья Константиновна. – Всё запишите, Виталий Александрович. Совместный осмотр с исполняющей обязанности заведующей обсервационным отделением, диагноз, назначения – и будьте в родзале рядом с нашей Тарасовой. Акушерки вам помогут. – Она незаметно подмигнула Лене, мол, воздержись от комментариев, бога ради, о том, кто кому будет помогать, ну, не ты одна такая умная, не гноби юную поросль почём зря, когда не надо! – Клизму пусть в родзале сделают, не рассыплются. У них там сейчас тишь да гладь, а в отделении с утра пораньше у санитарок дел по горло.

– Ой, да сделаем, а то они там начнут голосить – «почему из отделения перевели без клизмы!». Ну их! Дольше выслушивать, чем сделать!

– Учитесь, Виталий Александрович, административным тонкостям ремесла, – усмехнулась Софья Константиновна. – Скажешь, я распорядилась, – обратилась она к Елене Борисовне. – Тем более сегодня первая акушерка смены Любовь Петровна. У неё никто никогда повышенной языкатостью и склонностью к разборкам не отличается, ты ж сама знаешь!

– Повезло тебе, Тарасова, со сменой и особенно с первой акушеркой.

– Всё, по местам!

Перед пятиминуткой Софья Константиновна пробежалась по ответственным беременным и родильницам, внимательно просмотрела журнал родов и истории за истекшую ночь. После пятиминутки, сегодня, против обыкновения, прошедшей быстро и тихо, – Романец ночью оперировал, и ему меньше всего сейчас хотелось орать, а больше всего – спать, спать, спать и видеть сны... сны о голубых лагунах, зелёных каньонах и длинноногих красавицах, чьи лона сулят наслаждение всего лишь хотя бы созерцанием законченной завершённой целостной красоты. Чтоб их! – день покатился по привычному расписанию, плюс-минус поправки на всегда возникающие в лекарской работе неотложности, форс-мажоры и внезапности, давно ставшие рутиной врачебного бытия.

Обход Софья Константиновна вновь провела общий. Известив коллектив о том, что именно так будет до тех самых пор, когда она сама сочтёт нужным собственное решение о необходимости такого модуса отменить. Не правда ли, со стороны выглядит как самодурство? Знаете, иногда лучше что-то сделать хорошо в ультимативном, приказном порядке, без объяснения побудительных мотивов и причин, чем рассусоливать каждому отдельно взятому, в чём его дефектура и почему. Потому что если и так не понимают, то уже и не объяснишь – можно только на-дрессировать. Вот и сейчас, кажется, один Григорий Эдуардович Пригожий одобрительно отнёсся к Сониному поступку, а все остальные только расфыркались. Да и пусть фыркают. Вот когда отработают навык своевременного обхода с выполнением всех должных манипуляций в срок, а не после кофе-чая, телефонных разговоров, последних сведений о «мальчиках» от молоденькой Аллы Владимировны Степановой и рассматривания заоконных небес, чем сейчас и занимается старенькая Алла Абрамовна Куцинихер, тогда Софья Константиновна и отменит свой «драконовский метод».

Драконовский, говорите, Светлана Степановна? Кстати, вы обдумали моё предложение о переводе в дежуранты? Думайте быстрее... Какой суточный белок в моче у Ивановой, Алла Абрамовна? Ах, акушерка ещё не подклеила результаты анализов в историю? Сейчас я приду, не расходитесь, коллеги!.. А вот и анализы, вовремя не подклеенные акушеркой и своевременно не подсчитанные Аллой Абрамовной. Вот, прошу вас, клей. Мы подождём... Пожалуйста, Алла Абрамовна, огласите нам суточный белок мочи Ивановой... Спасибо. Всё в норме. Прекрасно. Вы и так знали, Алла Абрамовна?.. У меня, увы, ещё нет такого огромного клинического опыта, чтобы при беглом взгляде на Иванову определить суточный белок её мочи. Спасибо ещё раз вам, Алла Абрамовна. Перейдём к Петровой. Прошу вас, выслушайте сердцебиение плода. Не будете? Хорошо. Я сама выслушаю... Ясное, ритмичное. Кстати, Алла Абрамовна, где ваш стетоскоп? В ординаторской? Я схожу, принесу. Не беспокойтесь, мне нетрудно. Просто мне спокойнее, как исполняющей обязанности заведующей, если у каждого ординатора во время обхода его личный стетоскоп будет в кармане халата. Раз уж наша дежурная акушерка не потрудилась взять с собой стетоскоп с поста... Вы и так, Алла Абрамовна, знали, что у плода Петровой сердцебиение ясное и ритмичное?.. У меня, увы, ещё нет такого огромного клинического опыта, чтобы при беглом взгляде на Петрову определить ясность и ритмичность, равно как приглушённость и неритмичность сердцебиения её плода. Спасибо ещё раз вам, Алла Абрамовна. Перейдём к Сидоровой... Какова ваша предполагаемая тактика дальнейшего ведения?.. Капать? Что капать? Жёлтенькое? Я не знаю такого медикамента – «жёлтенькое»... Курантил? А почему Сидорова плачет?.. Сидорова, почему вы плачете? Потому что вы прочитали на бумажке из упаковки, что курантил беременным противопоказан? Не плачьте! Алла Абрамовна сегодня всё вам подробно разъяснит и о плаценте, и о её сосудах. Подробно, но так, чтобы вы поняли, особенно то, почему в вашем случае курантил не вреден. Правда, Алла Абрамовна? Неправда?.. Хорошо, спасибо. Сидорова, зайдите часам к одиннадцати ко мне в кабинет, я вам всё сама объясню. Вы объясните, Григорий Эдуардович? Спасибо вам огромное, но если лечащий врач не справляется со своими обязанностями, то его обязанности автоматически возлагаются на заведующего, а вовсе не на другого лечащего врача. Что?.. Вы, Сидорова, хотите, чтобы вашим лечащим врачом был доктор Пригожий? Григорий Эдуардович, вы не возражаете? Спасибо. Алла Абрамовна, у вас освободилось время для более подробного разъяснения подобных вопросов другим своим женщинам. Если не будете успевать, сообщите мне – я распределю вашу нагрузку на других ординаторов. Например, Алле Владимировне будет очень полезно поработать на первом этаже. Потому что на втором сейчас прекрасно справляется Светлана Степановна. Что будет в том случае, если Светлана Степановна уйдёт в дежуранты? В таком случае, Алла Владимировна, со всем вторым этажом отлично справится Оксана Георгиевна. Вы больше нужны на первом этаже отделения. После обхода на втором этаже спускайтесь, Алла Владимировна, сюда и принимайте у Григория Эдуардовича изолятор и две послеродовые. Пожалуйста, коллеги, второй этаж...

Загоруйко, почему вы рыдаете? Вас не выписывают? Кто не выписывает? Детские? Детские выписывают. Отлично. Светлана Степановна не выписывает? Светлана Степановна, почему не выписываете Загоруйко? Какие сутки? Шестые пошли? Ну и в чём проблема? Температурит? Швы текут? Нет? Всё в порядке? Успокойтесь, Загоруйко. Подходите через двадцать минут к смотровой. Если всё в порядке, Светлана Степановна вас сегодня же выпишет, причём в первой половине дня. Вам деньги принесут только вечером? Какие деньги? Деньги за выписку? Ну что вы, Загоруйко! У нас в отделении полный коммунизм и выписка совершенно ничего не стоит. Ваш палатный врач напишет вам её совершенно бесплатно на бланке, предоставленном ему совершенно бесплатно же! А Светлана Степановна говорила, да?.. Ай-яй-яй, Светлана Степановна! Как нехорошо получается! Кстати, вы ещё не надумали перевестись в дежуранты хотя бы временно, пока ваша покорная слуга вынужденно выполняет обязанности заведующей?.. Нет? Ну, дело ваше. Загоруйко, я посмотрю вас сама и в том случае, если у вас всё в порядке, сама же и оформлю выписку. А вы мне напишете, сколько и за что требовала с вас Светлана Степановна Шевченко. А ещё она грубая? Ну что вы! Она не грубая, она – строгая. Она вполне хороший врач и замечательный человек. Я у неё многому, как человек у человека, научилась. Так что оставим ненужные эмоции, вспомним только требуемые с вас суммы.

Обход длился два часа и очень, признаться честно, Софью Константиновну измотал. Впервые она начала понимать Романца. Ей тоже хотелось громко заорать на кого-нибудь, смачно и не слишком тонко съехидничать. Но она говорила ровно, спокойно, и даже самый отрицательно настроенный сторонний наблюдатель не уловил бы в её словах иронии или, не дай бог, злорадства. Софья Константиновна, хотите верьте, хотите – нет, радела за дело. Такие почти что вымышленные персонажи ещё встречаются. И гораздо чаще, чем публика полагает на этот счёт. Вспомните хотя бы себя... Вы же к делу относитесь со всей ответственностью, не правда ли? Вы же не читаете этот роман в то самое время, когда должны заниматься квартальным отчётом или, например, укладыванием дров в поленницу?

Благополучно осмотренная и выписанная Загоруйко с радостью написала бумажку про сколько, за что и когда. И даже указала фамилии других девочек, с коих Светлана Степановна Шевченко требовала деньги. Немного, но всё же...

В полдень Светочка сама пришла к Софье в кабинет. Вошла без стука и, закрыв за собою дверь, прошипела простуженной вороной:

– Зачем ты так со мной?!

– Света, так я с тобой только после вчерашней попытки мирного урегулирования и повторной попытки, если ты не забыла мой вслух ещё раз – дважды! – при всех произнесённый вопрос, сегодня утром. И, пожалуйста, обойдёмся без эмоций. Плохо я отношусь к тебе или хорошо, люблю я Аллу Абрамовну или ненавижу, считаю Аллу Владимировну окончательной пустышкой или же просто ещё молоденькой неопытной дурочкой – совершенно не важно здесь, в этих стенах. Если человеческий фактор мешает работе, исключи человеческий фактор. Всё остальное определено трудовым, гражданским и уголовным законодательством. Захворал – больничный, доказанно оскорбил – возмещай моральный ущерб, пойман за руку во время вымогательства – статья. Пока я исполняю тут дублёром из второго состава эту роль – по максимуму постараюсь ограничиться законодательством трудовым. Я его уже даже подробно изучаю, – Соня, сидевшая за столом, помахала в сторону горе-подруги тоненькой брошюркой. – Ты присаживайся, Свет, и не шипи. Поговорим ещё раз спокойно.

– Как ты изменилась!

– Повторяешься, подруга. Изменилась – и рада этому. Не меняются только окаменевшие скелеты динозавров. Да и они меняются. Только очень медленно в сравнении с такой текучей формой жизни, как человеческая. Вернее сказать – скоротечной. И вот за те три месяца, что очень быстро протекут, пролетят и канут, – я не хочу иметь ни малейших проблем. Ни крохотных. Ни одной! Во всяком случае, в той части спектра, на которую я имею возможность воздействовать, – в административной. С лечебной ничего не поделаешь, неприятности случаются, ну так мы знали, какое ремесло выбирали. А если и не знали прежде, то теперь-то уж это знание на подкорке вытутаировано. Свет, ты хороший врач, но у тебя отвратительный характер и рано проклюнувшаяся тяга к рвачеству. Видимо, с самого детства. Не то чтобы я этого раньше не разглядела, но раньше это была не моя проблема. А если и была – то так, по житейским мелочам. А теперь – это проблема вверенного мне отделения. Не думаю, что Пётр Валентинович не делал тебе замечаний и предупреждений. Не такой уж он был слепец, чтобы не замечать творившегося у него под носом. Но он оперировал куда больше меня, принимал роды в немыслимых количествах, гонял в гинекологию оперировать и аборты делать... И, заметь, наш дорогой учитель редко когда и у кого что-то вымогал, а уж тем более таким склочным образом! Он сперва заработал репутацию, а уж после репутация работала на него. Ежедневно подтверждаемая репутация. Ему сами несли. И он был благодарен за пачечку долларов ровно столько же, сколько за бутылку шампанского. Потому что уж кто на что горазд и кому на что совести или соображения хватает. Он больше всего дорожил плюшевым медведем, что подарила ему девочка, пришедшая сюда рожать не так давно. Совсем кроха, лет шестнадцати – сама ещё ребёнок. Принесла потёртого плюшевого медведя и попросила, чтобы он его взял. Потому что это её любимый медведь, а теперь пусть будет его любимый медведь. Уходя из этого кабинета, медведя он забрал. А весь стратегический запас высококачественного спиртного – стоимостью в смету небольшого коттеджа – сгрузил Любовь Петровне, кроме разве что не самого раритетного крымского портвейна – любит он его очень... Видишь, я всё это о нашем общем учителе знаю. А ты – нет. И я не знаю, в чём тут дело – в генах, в воспитании или в избирательности слуха... Не знаю. Но вот что я точно знаю, дорогая подруга: пока я тут исполняю обязанности, тебя здесь не будет. Я достаточно продолжительно жила с тобой в слишком близком соседстве, чтобы не отдавать себе отчёт в том, чем это чревато. Поэтому-то я с тобой так и разговариваю, прости. Прости за то, что не делала этого раньше. В общем, вот бумага от Загоруйко. Давать или не давать ей ход на уровне Романца? Решение принимать тебе. Уйдёшь в дежуранты – и я выброшу... Нет, знаешь, буду честна – не выброшу. Дома буду хранить до тех пор, пока меня не освободят от этой сомнительной привилегии исполнения обязанностей заведующего. А вот потом уже с радостью выкину, потому что не так уж и приятно дома всякую пакость хранить.

Светочка вдруг заплакала. В голос. По-бабьи приохивая и по-детски всхлипывая.

– Ну вот! Взрослая женщина называется! Злой безотказный монстр Софья Заруцкая обидела капризную деточку Светочку, – мягко произнесла Соня. – Свет, возьми себя в руки.

– Всё плохо, всё так плохо, а ещё ты... – продолжала хлюпать Светочка.

– Свет, ты же, в принципе, совсем не так плоха. И всё у тебя не так уж и плохо. В конце концов, мы же дружили, и я помню, что ты отлично готовишь, у тебя всегда чисто... Ты... – Соня мучительно вспоминала что-нибудь приличествующее случаю. – Ты... Ты прекрасный рассказчик, вот! И люди всё это заметят. Простые, хорошие, добрые, окружающие тебя люди всё это заметят и оценят, когда ты перестанешь на них давить, орать, перестанешь жадничать по мелочам – я сейчас даже не о мизерном твоём вымогательстве на работе, а хотя бы о том памятном для меня дне, когда я в каких-то своих треволнениях позвонила в твою дверь, наивно полагая, что меня выслушают по дружбе. (Простите, дорогой читатель, что вмешиваюсь в Софьин монолог. Тому есть причина. Помните, в первой части третьей главы автор обещал вам «кофейный эпизод»? Пришло его время!) По дружбе, заметь, по дружбе! А не потому, что моя кухня всегда была твоей кухней, с того самого момента, как ты переселилась в тот дом. Не потому, что моя съёмная квартира была твоей квартирой, надеялась я на сочувствие в тот приснопамятный вечер, звоня в дверь твоей собственной квартиры. А лишь на дружественное сочувствие рассчитывала я. На дружественную чашку кофе и дружественную сигарету после того, как у самого нашего подъезда трое подошли ко мне и, слава богам, всего лишь отобрали сумку. Сумку и с деньгами, и с сигаретами, и даже – надо же, какое комедийное стечение обстоятельств! – с целой, запечатанной банкой кофе. Ну, назвали сукой, ну, вырвали сумку. Не избили же, не изнасиловали! Какая ерунда! Я позвонила тебе, если честно, даже не за сочувствием. Какое сочувствие нужно молодой здоровой девке, отделавшейся от лёгкого испуга сумкой с почти пустым кошельком, пачкой сигарет и банкой кофе? Я позвонила, чтобы попросить тот самый кофе и ту самую сигарету. И что же ты сказала мне, помнишь?.. А я помню, прекрасно помню. Ты сказала, что кофе у тебя ровно две ложки – одна на вечернюю чашку, а другая – на утреннюю. И ровно три сигареты в пачке. Одна на вечер и две на утро, потому что ты утром куришь дважды: в туалете и перед выходом из дому. Такие у тебя правила и ритуалы. И если ты сейчас со мной поделишься, то это привнесёт дискомфорт в твою жизнь. Почему я даже тогда не удивилась, не знаешь?.. Конечно-конечно, ничего такого особенного! Мало ли сколько детишек по всему свету голодают и сколько бомжей и зэков мучаются без кофе и сигарет, не говоря уже о пациентах психиатрических лечебниц. Что же теперь, каждому обеспечивать комфорт, мечась по планете и позабыв о собственной жизни? Так что, поверь, я на тебя не в обиде. И тогда не была. Ну, вот такая ты форма существования белковых тел. Такая, и никакая другая. Так что я тебя не упрекаю. Какие упрёки, о чём ты? Тем более спустя столько лет с того забавного эпизода в ряду многих. Просто он особенно показателен именно для сегодняшнего положения вещей. Ты в качестве ординатора обсервационного отделения вносишь дискомфорт в моё исполнение обязанностей заведующей. Но как человек человеку ты мне нисколько не мешаешь, как те самые бомжи и зэки – ровно до тех пор, пока они от меня дистанционированы.

Соня замолчала. Нажала кнопку чайника, стоявшего тут же, на столе. Достала из ящика стола чашки, ложку, банку кофе и сахарницу. Чайник быстро забурлил. Она смешала тёмно-коричневый порошок с белыми кристаллами в обеих чашках и залила смесь кипятком. Встала, раскрыла окно, достала из кармана пачку сигарет и зажигалку. Света успокоилась, лишь изредка судорожно вздыхая.

– Иди, выпей кофе, покури, успокойся. Не выйдешь же ты в таком состоянии туда. Там только и ждут какого-нибудь шоу. Все. Даже интеллигентнейший Григорий Эдуардович не чужд обычного земного любопытства, мол, «как же это всё у вас развивалось». Давай не будем теми самыми гладиаторами, калечащими друг друга на потеху плебсу. Мы, в конце концов, свободные люди. Свободные, в том числе, друг от друга.