Девять возвращений
Шрифт:
– Лена растянула связки. И серьезно. Мальчишки, безответственные вы!
– Так она молчит.
– Ленка, чего ты молчала?
– Отправляйтесь, - кивнула Вера Николаевна.
– По тротуару, как нормальные люди.
– И они отправились в смущении.
– Вас смутишь.
– Нет, почему же... Иногда...
– Не выдумывайте!
Ребята засмеялись и отправились по тротуару, как нормальные люди.
Около театра толпился народ: официальная премьера того самого спектакля - двое спорят...
– Я пошел, - сказал Витя.
– Куда?
–
– Не пробьешься.
– Пробьюсь.
И Витя врезался в толпу.
– Василий Тихонович говорит, что работают установки, которые уничтожают тучи, туман. Облака уничтожают. А мне жаль, - сказала Лена.
– Облака?
– И облака, и снег. Тогда его не будет. Я и дождь люблю.
– Дождь не люблю, а снег люблю.
– Юра положил на сугроб портфель и сел на него.
Лена положила портфель рядом и тоже села.
К театру подъехало такси, и из такси вышел известный артист.
Народ узнал, захлопал.
Его любили.
– Мне он нравится, - сказала Лена.
– И мне.
– Как ты думаешь, кого будет играть?
– Одного из тех двоих, конечно.
И вдруг совершенно неожиданно Юра спросил:
– Когда была жива твоя мама... ну, ты прости... она с тобой часто разговаривала?
– Что?
– не поняла Лена.
– Разговаривала нормально, понимаешь?
Лена помолчала, потом сказала:
– Почему обижаешь Витю иногда?
На вопрос Юры она не ответила.
– Он всегда прав.
– И меня поэтому обижаешь?
– Последние слова Лена сказала совсем негромко.
Юра вскочил:
– Мать свою я не люблю! Ее никто не любит!..
– Зачем ты так?
– А что? Она и тебя не любит. Отца не любила. И Вано не любит. Она себя любит!
– Юра!
– Лена тоже встала с сугроба.
– Ты не смеешь так о матери!
– Смею!
– Нет!
– Лена взглянула ему в лицо.
– Часто говоришь и делаешь такое, о чем потом жалеешь.
Юра ничего не ответил.
– Ждешь писем?
Юра молчал.
– Инна обижается, что не приходишь. И бабушка Фрося.
– Странно. Мой отец учился в этой же школе, а я не знал. Странно. Верно, Леша?
Она сняла перчатку, подула на пальцы.
– И мать училась. В параллельном. И тоже молчала.
Лена сказала:
– Давно было. Как и война давно была.
– Чего о войне заговорила?
– Девятый "А" ищет девятый "А".
– Сейчас придумала?
– Да. Но так должно было быть. А то один Витя со своими следопытами.
– Надень перчатку.
Лена надела перчатку.
– Замерзла?
– Нет, что ты!
– Великий ученый Шампольон еще мальчиком сказал: "Я прочту это, когда вырасту". И первый в мире прочел египетские письмена.
Лена улыбнулась.
– А мои письмена ты читаешь в своем дневнике?
– Прочту, когда вырасту!
– Юра схватил Лену и посадил в сугроб.
– Ты с ума сошел! Юрка!
– Ничего подобного!
– Юра и сам повалился в сугроб.
– А великий ученый Шлиман еще мальчиком
Лена сидела, мотала головой, отряхиваясь от снега. Громко смеялась.
– И вообще, Майка Скурихина перед тобой просто фанера Милосская! И ничего больше!
– Юра, перестань. К нам, кажется, идет милиционер.
– Не милиционер к нам идет, а Витька.
К ним шел Тыбик.
– Чего сидите в снегу и орете?
– Диктую высказывания ученых. От формации к формации.
11
– Вано, можно к тебе?
– Да, конечно.
"Вано" - это была видимость дружеских отношений со стороны Юры, потому что сам Иван Никитович хотел быть с Юрой в настоящих дружеских отношениях. Но он понимал, что не имеет права добиваться этого. Этого должен был захотеть Юра.
Вано в теплом замшевом пиджаке сидел за своим рабочим столом, читал информационный бюллетень по культурному обмену. Значит, будет очередная встреча: "Дамы и господа, мы собрались, чтобы..."
– Вано, ты любишь мою мать?
Некоторое время Вано продолжал сидеть неподвижно. Потом медленно закрыл бюллетень. Сейчас скажет: "Не понимаю тебя".
Вано поднялся из-за стола.
– Мне бы хотелось, чтобы наш первый серьезный разговор начался не с подобного вопроса, - наконец ответил он.
И действительно, у Юры с Вано никогда не было серьезного разговора.
– А с какого?
Юра был несправедливо агрессивен.
– Я знал, что ты спросишь у меня обо всем, что случилось. Вырастешь и спросишь. Вот ты и вырос, если спросил.
– Но я спросил тебя не об этом?
– Ты спросил меня об этом, Юра.
Юра промолчал, потому что на самом деле спросил об этом. И Вано поступил честно и не сказал: "Я не понимаю тебя". Так бы ответила мать.
Юра продолжал стоять посредине комнаты. Он ждал.
На кухне совсем мирно разговаривала сама с собой тетя Галя. Мамы дома не было, она ушла.
Вано подошел к Юре и положил ему на плечи руки. И вдруг Юра понял, что на честность Вано он должен ответить тоже мужской честностью. Он поставил Вано в затруднительное положение, и Вано не испугался, не начал отговариваться пустыми фразами.
– Я знаю: ты не виноват, Вано.
– Юра, здесь нет правых и неправых.
– Есть.
– Нет, Юра. Ты не ищи. Я вижу - ты ищешь.
– Иван Никитович опустил руки, взглянул на Юру.
– Мать виновата перед отцом.
– Это ты так решил?
– А перед кем она виновата?
– Я повторяю тебе: здесь нет правых и неправых.
– Скажи, Вано, а какое отношение имеет Вера Николаевна к моему отцу? Она училась в одном с ним классе? Перед войной?
– Училась. Да.
– Мать никогда не говорила. Почему? И она из этой школы, только из другого класса. Параллельного.
– А отец? Говорил?
– Нет.
– И ты хочешь, чтобы я...
– Ты сам сказал, что когда-нибудь спрошу у тебя, что случилось. Вот я и спрашиваю. А ты говоришь: здесь нет правых и неправых.