Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ

Я не хочу сейчас сказать, что наше армейское общество было единственно правильным, а все остальные — сплошной обломовщиной. Нет, просто изменились принципы взаимоотношений между собой, между друзьями. Друг в армии это нечто иное, большее, чем встречи и разговоры на кухне или в кафе. В казарме или в «поле» никто не мог о тебе позаботиться и помочь или даже спасти, порой в очень опасную минуту, кроме того, кто рядом, в такой же шинели и с такими же погонами, как и у тебя. Общими были проблемы, общими — трудности, не в том смысле, что похожие, но в смысле буквальном, а это сплачивает и роднит даже очень разных людей. Может, поэтому мои училищные друзья живут в моем сердце до сих пор, все такие же молодые, не убеленные сединами и еще без заслуженных боевых орденов. А в первую очередь освещают мою память те, кто погиб или просто рано ушел из жизни, отдав свое здоровье армии и Родине.

Оказывается, так приятно было просыпаться под привычный голос молочницы за окном, которая чистым колоратурным сопрано из утра в утро, ровно в 6-30, призывно кричала, почти пела: «Молоко-ооо!» Такой чудной интонации я в жизни не слышал никогда. Последний слог молочница начинала очень высоко, затем протяжно опускала его, потом вновь звонкой руладой доводила почти до самых верхних нот и вдруг обрывала, как будто внезапная икота останавливала ее пение. Потом женщина делала паузу и вновь начинала свое исполнение. Таким образом она призывала покупателей, толкая перед собой тележку с алюминиевыми флягами. Иногда и курсанты подбегали к ней, и она щедро одаривала свежим молоком. Здесь же рядом на хлебозаводе можно было разжиться еще горячими батонами.

Примерно в это время, сразу после отпуска, от нас ушел наш взводный старший лейтенант Якимов. На его место спустя некоторое время был назначен старший лейтенант Бобычев. Пробыл он у нас не более полугода. Он всячески честно старался найти с нами общий язык и через это поправить дела с дисциплиной. Увы, совесть у курсантов отсутствует начисто, и у нашего взводного ничего не получилось, однако обидное прозвище «девочка» он получить успел. Говорят, что он в новейшие времена ушёл в политику, даже стал мэром одного из областных центров.

Почти одновременно с Якимовым ушел в преподаватели легендарный «Бздынь», а его место занял выпускник девятой роты Александр Васильевич Анищенко. Он был до этого взводным и имел прозвище «Крест», но не в том смысле, который немедленно приходит на ум, а как сокращение слова «крестьянин». Почему он так был прозван, трудно сказать. Возможно, за грубые черты лица и огромные ручищи; теперь этого уже никто в точности и не помнит. Тогда же вошла в обиход сентенция: «Явление Креста на роту».

Анищенко был человеком словоохотливым и разговорчивым, но лишь в меру его тяжелого воображения. Иными словами, таковым он сам себе представлялся. Может, так оно и было, но Александр Васильевич говорил трудно, забывал слова, путал их значения, мысли его опережали язык, поэтому вся речь его состояла почти из одних междометий.

Самое часто употребляемое было: «во-от». Оно же имело много значений, порой самых неожиданных. Чаще всего курсанту приходилось угадывать эти смыслы, а «Конь», раздражаясь из-за тупоумия подчиненного, нетерпеливо мотал головой, а потом, когда собеседник, наконец, попадал в точку, радостно мычал: «Во-от!» Как наш «Конь» умудрился окончить училище с отличием, остается загадкой. Таким образом, диалог из двух фраз мог длиться до нескольких минут. Фраза, родившаяся в глубинах ума Александра Васильевича и озвученная его чугунным органом вербального общения, стала одной из самых ярких сентенций в кругах девятой роты. «Я не спрашиваю, где ты был, — откуда ты пришел?» — именно так она звучала, и всегда первым делом задавалась лицу, долго пропадавшему за пределами расположения, — впоследствии не только ее автором, но и нами, курсантами, в повседневном общении.

«Коня» невзлюбили сразу. Не думаю, что он был так уж плох по своим человеческим качествам, но после авторитетного Селукова ему пришлось туго. Он тут же был обвинен в предвзятости, несправедливости и злопамятности; естественно, обвинения выдвигались за глаза. Может, так не было, но гибкости в отношениях с подчиненными ему явно не хватало. Его «подставляли», как могли, иной раз «залеты» случались только для того, чтобы Александру Васильевичу влетело от начальства.

Не будучи знакомым с известным ныне психологическим приемом, изобретенным рациональными японцами, некто из числа третьего взвода на огромной боксерской груше большими буквами написал «Конь», и некоторые курсанты с большим удовольствием, изливая свои эмоции, ожесточенно колотили по ней кулаками и ногами очень даже профессионально. Иногда делали это демонстративно, на глазах у самого ротного.

«Конь» на коне. Старший лейтенант Анищенко А.В.

Однажды чья-то злая рука расклеила по стенам казармы картинки с изображением лошадей, да так прочно, что отскоблить их было очень трудно, тем более что картинки периодически обновлялись. Тяжкое испытание для дневальных по роте.

Рачкевич даже придумал иезуитскую месть. Он предлагал обмакнуть кисточку в хлорку и побрызгать ему со спины на китель. Но исполнителя для порчи «конского» мундира не нашлось, а сам хитрый Юрик делать этого не собирался. Видать, все-таки не столь были злы на него курсанты.

В конце октября расположение роты вновь наполнилось резким запахом новых вещей. В кубрике третьего взвода на кроватях валялись зимние и летние тельники, офицерские кальсоны — тоже зимние и летние, фуражки, портупеи и прочее обмундирование. Часть новообращенных офицеров ушла в город к своим женам и подругам готовиться к церемонии прощания с училищем и Боевым знаменем. Другая часть, прячась от последних, не высовывала носа из расположения, чтобы в последний момент позорно сбежать от необоснованных претензий на брак через забор. Словом, шла возбужденная и суетливая подготовка молодых лейтенантов к убытию в отпуск, а затем к первому месту службы.

Третьему взводу также не удалось избежать потерь. Об Игоре Головко я уже упоминал, а 19 сентября 1985 года в провинции в районе Джелалабада погиб тишайший и добрейшей души человек Алексей Турков.

Вот что о последнем бое вспоминали его боевые товарищи:

«Рота А. Туркова поднялась затемно и с первыми лучами солнца была уже на аэродроме. Заняли места в вертолетах, «вертушки» взмыли вверх и доставили экипажи в район высадки. Боевые расчеты заняли круговую оборону.

Едва группы успели занять оборону и была поставлена задача снайперам, как во дворе кишлака открылась интенсивная стрельба, чередующаяся с разрывами гранат. Стрельба прекратилась, как и открылась, внезапно. В эфире прозвучал взволнованный доклад заместителя командира роты. Замкомроты запрашивал вертолеты для эвакуации одного «трехсотого» и «двухсотого». Вертолеты Ми-8 барражировали над степью в нескольких километрах. Спустя несколько минут к подсевшей у подножия сопки «восьмерке» разведчики вынесли на пестрых афганских одеялах раненого и погибшего. Едва их загрузили на борт, как винтокрылая машина оторвалась от земли и понеслась в сторону госпиталя.

И тут появились духи, чьи спины мелькали среди кустов зеленки в 350–400 метрах.

Завязался бой в районе кишлака.

Подавив огневые точки боевиков, разведчики, действуя тройками, приступили к осмотру помещений. Четверо «духов», затаившихся в одном из сараев, бросились к калитке. Оружия разведчики у них не заметили. В это время один из бегущих впереди духов вскинул из-под накидки автомат АКМС. Что-то предпринять было уже поздно…