Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ
Шрифт:
Однажды жарким воскресным днем мы, человек семь или восемь, отправились искупаться и позагорать. Быстро преодолев указанное расстояние, добрались до места, но тут, увидев обилие красивых девушек, мы в нерешительности замерли. Под нашими спортивными костюмами из купальных принадлежностей были только казенные синие сатиновые трусы до колен. Тельняшки мы не стали надевать, дабы не выдать в себе курсантов воздушно-десантного училища. В трусах можно было прикинуться в случае чего, например, связистом (любимый слоган: «нету связи никакой, кроме связи половой!»).
К слову сказать, армейские трусы имели одну загадочную особенность отрицательного свойства. Время от времени, как правило, во время марша, они начинали закатываться кверху, натирая пах и ягодицы. Что только с ними ни делали: и разрывали, и переодевали
Мы стояли и мялись возле кустов на прибрежном песке, но смельчака, пожелавшего стать первым, не находилось. Тогда вперед вышел Вадик Курашов. Он с отчаянием в голосе произнес гениальную по форме и содержанию фразу: «Народ дал, народ пускай и смеется!» и, стянув штаны, продемонстрировал «народу» армейские труселя. Однако смеха не последовало, наоборот вызвало неподдельный интерес и симпатию со стороны женского пола. Видимо, наши мускулистые и красивые тела разительно отличались от фигур наших гражданских ровесников.
Естественно, кроме трусов, нам захотелось блеснуть еще и молодецкой удалью и ловкостью. Поочередно подбрасывая друг друга в воздух, мы выделывали невероятные кульбиты, прежде чем упасть в воду.
И тут. Как рассказывал сам Валька Ганчук: «Когда я летел вниз, то мне показалось, что увидел прямо на дне лежавшую там разбитую бутылку острием вверх. Все происходило как в замедленном кино». В действительности сквозь муть речной воды он не мог ничего увидеть, но кто-то свыше пытался его предупредить, однако было поздно. Так и случилось. Пяткой он попал прямо на стеклянную «розочку» и раскроил ее едва ли не до кости. Тогда я впервые увидел живое и трепещущее белое сухожилие посреди располосованной розоватого цвета и омытой водой человеческой плоти. Тут же хлынула кровь. Мы вытащили друга на песок. Идти он не мог и только лежал на песке, откинув мгновенно побелевшее лицо к небу. Кровь остановить тоже не получалось, слишком глубокой оказалась рана. Сердобольные гражданские вызвали скорую помощь. Та прибыла быстро и увезла Вальку в больницу.
Мы же помчались в училище, соображая на ходу, как поступить дальше, потому что скрыть это было невозможно. Мы ведь даже не знали, куда его увезли. Сейчас уже не помню, но, кажется, Юра Козлов сам сообщил старшему лейтенанту Бобычеву о происшествии, под прикрытием тут же выдуманной легальной версии.
Ганчука нашли в одной из больниц города и перевезли в военный госпиталь. Конечно, офицерам гражданские врачи сообщили, что в действительности произошло, но особых последствий этого ЧП для нас я не припомню. Наши офицеры также отделались легким испугом.
В целом Валентин оказался везучим человеком. Он прошел Афганистан, пережил два полных отказа купола и остался цел и невредим.
Глава 23. Внутренняя служба. Наряды
Внутренняя служба составляла значительную часть нашей жизни и отнюдь не способствовала учебе. Здесь вследствие специфики состава девятой роты дела обстояли несколько иначе, чем у «инженеров». На первом и втором курсах все было тяжело и сложно. Младшие частенько дополняли старшекурсников в нарядах, составляя их наиболее трудную и черновую части, например, наряд по столовой, а тем доставались караул и места службы.
Наряд по музею и вовсе был официальным отдыхом; к слову сказать, я лично даже не знаю, что это такое — ни разу мне не посчастливилось там нести службу.
Инженерному факультету, как на выпускном курсе, так и на первом, все было едино — и столовая, и караул, и КПП с музеем.
Во время отпуска инженерного факультета, как я уже упоминал, несение внутренней службы ложилось только на нашу роту, изредка дополняясь силами солдат БОУПа (батальон обслуживания учебного процесса — прим. ред.). Пожалуй, самым нелюбимым был наряд на кухню. Формально ночью можно было отдыхать от отбоя до подъема, однако такого не случалось, потому что пока наряд не выполнял всю работу, в расположение прапорщик-дежурный по столовой курсантов не отпускал. Почти сутки
приходилось в рабочей одежде, то есть почти в рванье старого обмундирования, мыть полы и кухонные цеха, убирать и перемывать посуду после приема пищи всего училища. Это порядка шести тысяч разных предметов, включая кружки, ложки, тарелки. Но самым мучительным местом была овощерезка. Почистить несколько ванн картошки и других плодов сельского хозяйства оказывалось делом тяжким и порой затягивалось до утра. Все это возлагалось на троих курсантов, которые туда назначались. Картофелечистка вечно была неисправной.В наряде по столовой. На переднем плане Закревский и Петренко. На заднем Гавриленко и Пивоваров
Еще троим доставалось мыть посуду и так далее. Однако частенько и помогали друг другу. Точнее, кому сама судьба уготовала такую участь, ибо кидали «на пальцах» — своего рода жребий.
Претенденты на внеурочную работу становились в круг, заранее условливались, с кого начинается счет, и «выбрасывали» пальцы. Командир отделения в этом не участвовал, он только наблюдал, а затем ставил задачу тем, на кого указал перст судьбы.
На особом месте стоял вывоз помоев. На задах училища необходимо было несколько больших пластиковых фляг, предварительно притащенных туда на своем горбу, перелить в самосвал. В тот раз мне выпало принимать фляги в кузове и выливать себе под ноги. Все бы ничего, но в какой-то момент я поскользнулся и нырнул с головой в помои. Отфыркиваясь и кашляя, я немедленно вскочил, но, увы, кухонную «подменку», то есть старую гимнастерку, пришлось сушить на себе. Но здесь, в наряде по столовой, курсанты находили себе развлечение. Например, на мощный рыболовный крючок ловили крыс, сидя на столе для приема пищи, а потом добивали пойманную голохвостую бедолагу ногами.
Обычно нарядов по училищу выпадало около шести в месяц, не считая дополнений других взводов. Нарядов по роте чуть меньше. В худшие времена было значительно больше, и учиться приходилось «между делом», но успевать было надо. Во-первых, от успеваемости зависело, отпустят ли тебя в увольнение, ну и экзамены никто со счетов не сбрасывал. Здесь последствия были тяжелее — пересдача за счет отпуска.
Мне больше нравилось быть в карауле. Костя Кож-мяков разделял мое мнение, и мы постоянно просились именно туда. В свою очередь, наилучшей, по моему мнению, была первая смена. Здесь получалось так, что немедленно после возвращения с поста караульный попадал на прием пищи. Эта мысль так грела душу часовому во время ленивого брожения между учебными корпусами на втором посту, между машинами — на третьем и легкой дрёмы, стоя возле Боевого знамени училища, — на первом. Благо, что времена были спокойные и можно было не особо беспокоиться за сохранность складов. Правда, перед Боевым знаменем еще в те времена была установлена камера наблюдения, которая частенько не работала, а когда включалась, то загорался красный индикатор. Курсанты сразу узнали, что после этого есть несколько секунд, чтобы вскочить со ступеньки и занять свое место, пока видеотехника разогреется, и начнет показывать телевизор в помещении дежурного по училищу.
Караульное помещение находилось очень выгодно для девятой роты, а именно — здесь, в противоположном углу скверика, располагался караульный городок и вход в помещение. Таким образом, когда дежурный проходил в арке между зданиями, а другого пути у него просто не было, то либо караул успевал предупредить дежурного по роте, либо наоборот.
На разряжании оружия в карауле
Жизнь в карауле текла совсем иначе, чем в училище. По своему распорядку и по своим правилам. На первом курсе было сложнее. Начальник караула — поначалу курсант старшего курса — гонял молодежь по полной программе, не самоутверждения ради, а службы для, то есть без злости и издевательств, но с поучениями, разбором ошибок и долгой зубрежкой устава Г и КС (гарнизонной и караульной службы). Это было благо, потому что, изучив все необходимое очень быстро, впоследствии и затем можно было отдыхать.