Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ

На следующий день была укладка парашютов. Дело облегчалось тем, что запаски в этот раз мы не трогали, но и без того это заняло целый день. Некоторым из нас, у кого количество прыжков в общей сложности, с учетом до училищных, перевалило за десять, вручили знаки «парашютист-отличник». В шутку их называли «парашечист-отличник». Обладателю такого нагрудного знака повышалась и оплата за прыжок до трех рублей, что по тем временам, в особенности для курсанта, было приличными деньгами.

Погода держалась хорошая, и на следующий день все повторилось в точности, как и накануне, с той только разницей, что прыгали со штатным вооружением. Однако последнее сильно усложняло задачу. Кроме того, соответствующее снаряжение — рюкзак десантника РД-54 — облегчения отнюдь не добавляло.

Ил-76 мы не любили, потому что таковой по праву считался «жестким» самолетом. Летчики не любили снижать скорость менее четырехсот километров, но более четырехсот двадцати им лететь при десантировании также не позволялось — могла пострадать раскрытая при десантировании дверь. Даже Ан-22 проходил как-то легче. Там только была особенность покидания через дверь — при этом приходилось преодолеть своего рода коридорчик, преж-де чем оставить самолет. Однако в целом я такой жесткости не припоминаю, какая была на Ил-76.

В ходе раскрытия парашюта на десантника могли действовать даже десятикратные перегрузки, что было приличным стрессом для организма. Прыгали всегда в положении «для стрельбы с воздуха», то есть автомат крепился на груди от правого плеча вниз с отомкнутым — сложенным — прикладом. Чтобы предохранить лицо от возможного удара задником автомата, его через рукоять привязывали к лямке парашюта контровкой ШХБ-40. Цифра означает прочность на разрыв — сорок килограммов. Иногда она не выдерживала. Однажды Валька Ганчук сильно пострадал, получив удар автоматом в челюсть. Едва зубы не вылетели. Благо шлем позволил избежать более тяжелых последствий.

Много лет спустя, уже будучи в запасе, мне случилось делать рентген легких. Когда вышел из-за экрана, врач удивленно спросила меня: «Откуда у вас множественные переломы ребер?» Что я мог ей ответить? Тогда не то что в санчасть никто не обращался, но даже и внимания не обращал на острую боль в груди, которая скоро проходила. Даже если совершалась серия прыжков, это не могло служить освобождением от них. К тому же проявлять слабость, а тем более отлынивать от этого рискового дела, было, мягко говоря, не в почете. Кто хотел прослыть трусом или слабаком? Таких не было. Это я сейчас без пафоса говорю.

Глава 22. Самоходы. ЧП

К исходу второго курса многие курсанты пошли вразнос. Дело в том, что время обучения, как правило, засчитывалось за годы службы и при отчислении после двух лет учебы написавшего рапорт в случае положительного решения и в благоприятном исходе отпускали домой, а не дослуживать в войска. Однако с Лавровыми все сложилось иначе и крайне драматично. Братья окончательно решили бросить училище, но их не отпускали, и, как следствие, посыпались с их стороны самоволки. Хотя своего они добились, но дело закончилось печально. Как я уже упоминал, Саша попал в дисциплинарный батальон, а Сергей демобилизовался через Ферганскую дивизию. Постоянная жара, боевая подготовка, учения в пустыне Каракумы делали это место тяжелейшим для службы.

В самоволки шмыгали практически все и не без последствий. Алкоголь давал сиюминутные последствия, но были другие, замедленного действия. В основном самоход предназначался для посещения дамского пола. Времени было мало, поэтому некоторая часть, что не имела постоянных подруг, пользовалась тем, что попадет. А попадал в основном триппер. Случаев сифилиса не встречалось, но угроза такая висела постоянно, что в свою очередь могло привести к эпидемии. Это на первый взгляд только могло показаться смешным.

Селуков решил эту проблему со свойственной ему смекалкой. Случилось так, что у курсанта четвертого взвода Дурнова папа оказался главным врачом кожно-венерологического диспансера, и тогда Иван Фомич пригласил его в роту прочитать лекцию на соответствующую тему. Загонять силой никого не пришлось, и явка оказалась стопроцентной. Говорят, даже из санчасти больные вернулись в расположение. Внимали, затаив дыхание. Многие делали записи. В конце лекции папа-доктор произнес ключевую фразу: «Если у кого возникнут проблемы, немедленно обращайтесь напрямую ко мне» и оставил номер телефона. Все, и в первую очередь ротный, вздохнули с облегчением.

Впрочем, был один человек, который не ходил в самоволки. Это был курсант четвертого взвода Греков. Ему это попросту было не надо по двум причинам. Во-первых, он не пил абсолютно и к женщинам тоже не пылал особым вожделением. Во всяком случае, здесь, в Рязани. Добрый по характеру и абсолютно невоенный человек, он выглядел, как студент научного вуза. Форма на нем сидела мешковато, а походка также не блистала строевой подтянутостью.

Во-вторых, его дед — генерал-полковник Греков — на тот момент был заместителем министра гражданской обороны или, как сегодня бы сказали, — МЧС. До этого генерал-полковник являлся начальником Главного политического управления ВС СССР. Так что когда Грекову-младше-му надо было побывать дома, то есть в Москве, он просто шел в строевую часть, забирал командировочное удостоверение и исчезал на несколько дней, поставив в известность командира роты. На кой ему далась эта Рязань?

Однако при этом в нем не было заносчивости или бравады. Он всегда наравне со всеми выполнял все работы, ходил в наряды или, как говорят, «стойко переносил тяготы и лишения воинской службы».

Иван Фомич время от времени, когда внук генерал-полковника проходил мимо, бросал ему несколько слов вроде: «Греков! Ты бы сказал деду, пусть он нам спортивный уголок сделает новый». Вариантов было много: отремонтирует расположение, туалет новый обеспечит и так далее. Греков только томно улыбался в ответ. Селуков шутил, но в каждой шутке есть доля шутки. Впрочем, судя по результату, а точнее его отсутствию, просьбы ротного не были услышаны в коридорах Генерального штаба. Я подозреваю, что

Греков и сам побаивался своего деда. Одним словом, Иван Фомич никаких преференций от присутствия в его подчинении «высокопоставленного внука» не поимел.

Однако уже этой осенью майор Селуков, который был в постоянной опале у местного начальства, вдруг оказался в теплом месте, на кафедре иностранных военных специалистов, преподавателем тактико-специальной подготовки. На этой кафедре обучались военнослужащие дружественных нам стран, как-то: Вьетнама, Кубы и прочие.

Нам показывали героического вьетнамца, который из гранатомета сбил американский вертолет с начальником разведки, встав своему сослуживцу на плечи.

Еще рассказывали про кубинца, который был взят пьяным нашим военным патрулем после отчаянного сопротивления и драки. Того якобы поместили под арест, и поскольку он был иностранным подданным, срочно запросили кубинское посольство, так как не знали, что с ним делать. Говорили, что мгновенно пришел ответ прямо из Гаваны за подписью Фиделя Кастро: «разрешаю расстрелять». О дальнейших событиях народная молва не сообщала.

Впрочем, были самоволки вполне здоровые, в том смысле, что они не были сопряжены ни с пьянками, ни с драками или любовными похождениями. Поскольку расстояние в семь километров в одну сторону нас не пугало, в основном это были пробежки на дикий пляж в окрестностях Рязани.