Дежурные по стране

— Есть!

— Тайсон!

— На месте, кэп!

— Как у нас с боеприпасами?!

— Китайские бомбочки! Дымовые шашки! Новогодние фейерверки! Ракетницы!

— Раздать бойцам! Огонь по команде!

— Есть! — крикнул Тайсон и бросился выполнять приказ Стёгова.

Площадь замерла. Зеваки, ППСники, омоновцы, офицеры ФСБ, не ожидавшие такого развития событий, растерялись. Никто из людей, присутствовавших в тот день на площади, не мог припомнить ничего подобного. Включились камеры.

Магуров подбежал к Стёгову и бросил:

— Господин фельдмаршал, разрешите обратиться к рядовому Левандовскому!

— Что ещё за самодеятельность?! Этого нет в сценарии!

— Прошу Вас! — Магуров упал на колени. — Дозвольте, Ваше сиятельство!

— Христос с тобой, Безухов! — Кутузов перекрестил толстяка. — Валяй!

— Левандовский! — сложив ладони рупором, изо всех сил закричал Магуров, хотя прекрасно видел, что друг лежит в каких-то трёх метрах от него.

— Я! — откликнулся Алексей.

— Возможно, нас будет штурмовать ОМОН!

— Получат отпор!

— Уверен, что ты будешь драться до последней капли крови!

— Не сомневайся!

— Этого делать нельзя!

— Пошёл ты!

— Кровь мента — братская кровь!

— Теперь всё равно! Шанхай гибнет!

— Побойся Бога!

— Яшка-а-а!

— Побойся Бога!!

— Замолчи-и-и!!

— Побойся Бога!!!

— Сволочь!!! Магуров, ты — сволочь!!! Будь проклят тот день, когда ты стал моим другом!!! Сво-о-о-ла-а-ачь!!! Будь я проклят, если хоть один волос упадёт с головы моего соотечественника!!! — Левандовский зажал уши и сжался в комок. — Ма-а-ама-а-а-а!!! Ма-а-а-мочка-а-а-а!!!

— Клянись, дежурный! На площади! Принародно!

— А-а-а-а-а!!!

— На колени, Лёха!.. Все дежурные по стране — на колени! Повторять за мной!.. Клянусь на лобном месте всем святым, что у меня есть, что в борьбе за светлое будущее Отчизны не пострадает ни один человек, кроме меня! Клянусь в этом своими родителями, прахом предков, верой, которую исповедую! Отныне и во веки веков!

— …Отныне и во веки веков! — поднялось в небо над площадью.

После того, как парни повторили за Магуровым слова клятвы, Стёгов отдал приказ о начале боя против превосходящих сил равнодушия. Загорелась колючая проволока. Вспыхнула брусчатка. Пошла в ход пиротехника, приготовленная ребятами для встречи с народом, на поддержку которого уже не рассчитывал ни один дежурный. Алые языки пламени начали лизать и оптимизм Левандовского, и пессимизм Магурова.

Пала лошадь по имени Вера. Не выдержав бешеной скачки, отбросила копыта Надежда. И только Любовь — самая жизнеспособная и выносливая кляча из всей тройки — продолжала нести карету с дежурными и мёртвых подруг по ухабистым дорогам России.

Дым от шашек занавесил бойцов гражданского фронта от людей, которых нельзя назвать даже дезертирами, так как они ни разу не были на передовой. Яростные крики солдат перекрывали разрывы китайских бомбочек и хлопки ракетниц: «Справа — танки!.. Второй — пошёл!.. Закат, Закат, я — Восход! Равнодушие обходит с правого фланга! Приём!.. Держаться!.. Прорыв обороны на линии Брома! Поддержка огнём! Поддержка огнём!.. Позади Шанхая для нас земли нет!.. Брешь на участке Тайсона заделать отделением Сизого!.. Малой, твою мать! У твоих бомбочек отсутствуют фитили! Китай, твою мать!.. Закат, Закат, я — Рассвет! Равнодушие ввело резервы! Саранчой прут! Огонь на меня! На меня!.. Ма-а-ма-а-а!.. Есть, капитан!.. Патагонов убит!.. Бронебойный!.. Ура-А-А!.. Осколочный!.. Бесплатный совет, Батон! Оставь одну пулю себе! Как ворвутся сюда — свинец в мозги! Сдрейфишь — будешь прозябать в равнодушии! Нет ничего страшнее, чем попасть к нему в плен! Это Бухенвальд, Батон! Бухенвальд!.. Капитан, пошли к Левандовскому! На его участке скопище равнодушных! Хочу им в глаза заглянуть!».

Чёрный от копоти Стёгов улыбнулся. Он с детства мечтал стать актёром, но три года назад приёмная комиссия «Щуки» вынесла ему приговор: «Не верю». Виталий на коленях упрашивал Станиславских о том, чтобы они послушали ещё одну басню в его исполнении, но генералы театральных подмостков были неумолимы. Фомы. Людям всегда надо верить на слово, иначе они превратятся в фашистов. Даже их басням? Даже их басням. Баснословно верить, если так можно выразиться. После холодного приёма в 1997 году униженный Стёгов озлобился на весь мир и создал собственное неонацистское училище. Поступить в его учебное заведение было намного легче, чем в «Щуку». Виталий принимал всех, кто к нему приходил. Из отвергнутых обществом бездарностей он готовил первоклассных актёров чёрного жанра, игра которых наводила на людей ужас.

Слава Богу, что пути дежурных и скинхедов пересеклись. Взяв сценарий, страницы которого пестрели вечными ценностями, Левандовский поставил трагедию. И вот не прошло и недели, как Виталий сменил Алексея за режиссёрским пультом. На этот раз перед Домом правительства давали трагикомедию. Если Левандовскому, чтобы достичь результатов, необходимо было вызвать слёзы, то Стёгов пошёл дальше. Он уже добивался смеха сквозь слёзы. Виталий превзошёл своих товарищей по тайному обществу. Применив сокрушительный удар по системе Гоголя, Платон перерос Сократов. Засеяв людские души семенами смеха, Стёгов сразу оросил их слезами, чтобы добрые растения не погибли. Почувствовав, что для уксусной остроты зрительских ощущений просто необходимо убить артистов под занавес спектакля, он, сам того не понимая, вдохнул новую жизнь в забытый жанр балаганных представлений, игравшихся на площадях для народа.

То, что происходило у памятника Ленину перед Домом правительства, было одновременно и весёлым, и грустным зрелищем. Театр военных действий, насыщенный спецэффектами и бутафорией, давал спектакль с участием талантливых актёров, которые с каждой минутой всё больше и больше покоряли зрительские сердца. С затаённым дыханием люди следили за развитием событий. На улыбавшихся лицах горожан блестели слёзы.

Сон смешался с явью, когда на площади раздался пронзительный крик Стёгова:

— Крест ранен! Магуров, вынести товарища с поля боя!

— Нет! Я не ранен! Я болен! Я остаюсь с вами!

— На войне не бывает больных! Или раненые, или убитые!.. Магуров, у него сквозное ранение лёгких! Уже наверняка началось воспаление! В санбат!.. И передай там врачам и медсёстрам, Крест, что мы не в силах повысить им зарплаты, но обещаем уступать им место в общественном транспорте и при встрече кланяться в пояс даже в том случае, если они будут младше нас на пятьдесят лет! Врачи — дворянское сословие! Нищее, но дворянское! И пусть теперь только попробуют угробить тебя только потому, что их труд не оплачивается!

Магуров взвалил Крестова на плечи и покинул поле боя. Он направился в республиканскую больницу.

Тишина. Дым рассеялся. Тридцать один градус ниже нуля. На ледяной брусчатке лежали полураздетые молодые люди. Артисты балаганной труппы стали трупами. Хлопьями повалил снег; он стал присыпать дежурных. Загипнотизированные горожане ждали, что будет дальше. Прошло пять, десять, сорок минут, но ни один парень не пошевелил даже пальцем. Это были сибиряки, читатель. Суровое племя, которое в счастливые времена ничем не отличается от остальных россиян. Другое дело — година нелёгких испытаний. Здесь сибиряку нет равных. Он остаётся надёжным и спокойным даже тогда, когда всё летит в тартарары. Сибиряк — это боец элитного подразделения, спецназовец, который тяжёлую работу считает привычной. Пройдут годы, и Россия обязательно призовёт сибиряков из заснеженных далей, чтобы они пришли и спасли её. Она ничего не будет обещать им взамен: ни денег, ни почестей, ни наград. Родина просто скажет: «Мужики, мне плохо. Срочная мобилизация. Две минуты на сборы». Пожалуй, так и надо, потому что депутаты тайги на дух не переносят красноречивые призывы о помощи из учебников по ораторскому искусству. Не уступающие в простоте сибирскому валенку, они гениальны. Довольно о морозостойких богатырях. Не будем трепать всуе святое для России имя.

Вернёмся к нашим баранам, пристывшим руном к брусчатке. Автор рано причислил их к сибирякам. Такую честь ещё надо заслужить. Чтобы стать полноправными членами сибирского братства, кандидаты были обязаны пролежать на холодной земле, как минимум, до Второго Пришествия. Это испытание могло прерваться только в том случае, если бы жестокие экзаменаторы сами попросили ребят подняться. Но шок от представления, показанного на площади, был настолько сильным, что в продолжение сорока минут к парням никто не осмеливался подойти. Пар — отработанный лёгкими воздух — клубился над головами большинства дежурных, доказывая, что они всё ещё живы. Над некоторыми парнями дымок уже не курился; вероятно, они впадали в зимнюю спячку, как медведи.