Дичь для товарищей по охоте

Андреева слушала с интересом, обхватив себя руками за плечи.

— Я думаю, что мы все связаны друг с другом косвенно, незаметными нитями. И все наши действия, даже мысли влияют на других людей. Простите, господа, не могу сидеть, — Савва поднялся из-за стола и принялся ходить по комнате маленькими шажками, продолжая курить, — весь день сегодня за столом провел. А я — движение люблю. Порча крови россейская отчего? — осмотрел он присутствующих. — От медлительности движения.

— Еще чаю? — вмешалась Мария Федоровна, оглядев гостей.

— Спасибо. Напились уж, — ответил молчавший все это время студент. — А как вы, Савва Тимофеевич, думаете, что же делать, чтобы эту кровь заставить по всему организму россейскому быстрее циркулировать?

— Для того в старину цирюльники были, которые людям кровь пускали! — хихикнул кудрявый репетитор.

— Что делать? — Савва нахмурился. — Понять сначала причину. Отчего? А уж потом — как с этим бороться. То ли кровь пускать, то ли какими другими средствами лечить. Без кровопускания, — бросил он неодобрительный взгляд в сторону кудрявого. — По мне, все проблемы из-за отсутствия в стране прочного закона и опеки бюрократии, распространенной на все области русской жизни, да еще невежества народа… Впрочем, — махнул он рукой, — это долгий разговор.

— Вот давайте в следующий раз и поговорим. — Кудрявый достал из сумки пачку гектографированных бумаг и положил их на стол перед Морозовым. — А мы вам тут кое-что почитать дадим, если хотите. Прочтите, как соберетесь. Тем более, — усмехнулся он, заметив настороженный взгляд Саввы, — вам интересно будет. Ведь эти главы Мария Федоровна перевела. Она у нас с детства немецкий знает.

Андреева смущенно кивнула.

— У кого это «у нас»? — нахмурился Морозов.

Мария Федоровна поднялась и, подойдя, легонько прикоснулась пальцами к плечу Саввы.

— У нас, Савва Тимофеевич. У марксистов, — низким грудным голосом пояснила она. — И это — уже три года как моя главная и основная жизнь.

Савва поморщился.

— Видите, как я вам доверяю, — продолжила Андреева, ласково заглядывая ему в глаза. — Потому как вы — близкий и родной мне человек, — сказала она многозначительно и, взяв со стола бумаги, протянула их Савве.

«Близкий и родной мне человек…» — эхом отозвалось в его сердце.

«Карл Маркс. Капитал», — прочитал он название, молча взял стопку и, кивнув гостям, вышел из комнаты.

Мария Федоровна, бросив на гостей встревоженный взгляд, поспешила следом за ним.

В коридоре было темно. Морозов споткнулся о край ковра и чуть не упал.

— Савва Тимофеевич! Миленький! — Андреева обогнала его и преградила путь. — Что это вы? Обиделись на что?

— Я на себя обиделся, — проговорил он сердито, стараясь не смотреть на Марию Федоровну.

— Савва… Тимофеевич, может, останетесь? Гости ушли уже.

— Как ушли? — удивленно оглянулся он.

— А там хитрая комната! — доверительным тоном сообщила Мария Федоровна. — Она через небольшой коридорчик сообщается с помещением Контроля Московского узла железных дорог, а там — лабиринт комнат и два выхода на улицу.

— Ушли, так ушли. И мне — пора, — Савва поднял на нее глаза и замолчал, натолкнувшись на пристальный, манящий взгляд, оторваться от которого было невозможно. В квартире было тихо. Только где-то размерено тикали часы.

— Зачем вы глядите так долго? — тихо спросила она, не отводя от Саввы глаз.

— Мария Федоровна… — Он вдруг почувствовал себя, как перед прыжком в холодную воду. — …Машенька… Вы же знаете, не можете не знать, что я мучаюсь, оттого, что… люблю вас, — выдохнул он. — Я ощущаю себя, как человек, который, увидев отражение звезды в воде, зачерпнул ее и держит в ладонях, а вода уходит между пальцами… а без этой звезды — мне уже не жизнь…

Мария Федоровна молча обвила руками его шею и прижалась горячим влажным ртом к его губам.

Карл Маркс вместе со своим «Капиталом» белыми листками осыпался на мягкий ковер…

* * *

Андреева поднялась из-за письменного стола и подошла к окну. Луч солнца, отвоевав кусочек свободного пространства, пробился сквозь ватные облака и солнечным зайчиком отскочил от окна дома напротив, заставив Марию Федоровну прикрыть глаза ладонью.

«Что ж. Пора звонить». — Она сняла телефонную трубку.

— Савва Тимофеевич Тут письмо пришло от Горького из Нижнего Новгорода. Мне право неловко просить, но это не для меня. Он ведь знает, что вы … ну, что ты есть в моей жизни.

— Ну-с, и о чем письмо? — Савва покашлял.

— Понимаешь… Помочь он просит. Хочет для детей из трущоб новогоднюю елку организовать. Нельзя ли туда им ситца вашего прислать, да побольше, чтоб их приодеть?

— Чего ж нельзя? Поможем. Дети есть дети. Им праздник нужен. Распоряжусь. Я- то, грешным делом подумал, серьезное чего случилось.

— Вот и отлично! Завтра вечером тебя ждать? У меня опять друзья будут. Тебе знакомые — многозначительно пояснила Андреева.

— Приду, коли зовешь. Только по мне, лучше бы их вовсе не было…

* * *

Савва почти вбежал в гримерную Андреевой, растолкав несколько человек, стоявших у двери.

— Плохо… Плохо… — повторяла Мария Федоровна, как заведенная, бегая из угла в угол. Волосы ее были растрепаны, на лице — остатки грима, глаза покраснели от слез. — Не знаю, как вообще играла … Нет сил… Нет сил…

Савва крепко обхватил ее за плечи.

— Что за истерика? Опять к Книппер ревнуете?

Андреева посмотрела на него невидящим взглядом.

— Ма… Мария Федоровна Да что с вами? — Савва потряс ее за плечи. Такой Андрееву он видел впервые. Несколько раз она срывалась дома — то, жалуясь на Немировича, который всячески старался подвинуть ее на вторые роли, то на свою соперницу по сцене Ольгу Леонардовну Книппер, но такой Савва ее еще не видел.

— Савва Ты? — Андреева словно очнулась. — Помоги мне… Пожалуйста — Она уткнулась головой ему в грудь и зарыдала.