Дичь для товарищей по охоте

— Ну, вот и все! — Мария Федоровна, выдернув занозу, торжествующе подняла ее, держа кончиками пальцев. — Стоило ли сопротивляться? — спросила она, опуская его ладонь себе на колени.

— Не стоило, — смущенно согласился он, поднося руку Андреевой к губам.

«У Алеши такой талант, а душа не защищена совсем. Этакий большой ребенок, о котором хочется заботиться. И, кажется, я ему нужна…» — подумала она.

Горький, закрыв глаза, потерся усами о ее ладонь.

«У Маши такой талант во всем, чего бы ни делала, а душа не защищена совсем. Одна среди зависти и интриг. И, кажется, я ей нужен…»

* * *

Горький, прохаживаясь взад-вперед по усыпанной разноцветными листьями аллее парка, где у него была назначена встреча с новым членом ЦК партии таинственным «Никитичем», которому надо было помочь перебраться из Баку в Москву и устроиться здесь, рассматривал встречных прохожих, пытаясь угадать, кто из них может быть этим самым «Никитичем». Горький помнил, что ему рассказывали: инженер по образованию, опытный революционер и мастер на все руки. Изобрел новый способ изготовления бомб для совершения террористических актов, затем — пытался организовать печатание фальшивых ассигнаций, но это дело пресекла полиция. «Никитич» представлялся Горькому этаким почти былинным молодцем-богатырем Добрыней в рубахе, ворот которой не застегнут потому, что не сходится на шее, готовым идти за народ в огонь и воду, и был немало удивлен, когда к нему подошел элегантный мужчина среднего роста с аккуратно подстриженной бородкой, тростью в руке, светло-бежевом пальто, котелке, перчатках и до блеска начищенных ботинках.

— Здравствуйте, Алексей Максимович! Я — Леонид Красин или «Никитич», — обаятельно улыбнувшись и приподняв шляпу, скрывавшую аккуратно уложенные рыжие волосы, представился он. [23]

Горький был немного разочарован реальным видом придуманного воображением Добрыни-«Никитича», но рассудил, что секретная партийная кличка и должна быть вот такой — несоответствующей внешнему виду. Как и его собственная напыщенная — «Шах», объяснить мотивы происхождения которой самому себе так и не смог. Ну, любит он роскошь. Ну и что? Так кто ж ее не любит?

23

Красин Л. Б. (1870–1926). В 1903–1907 гг. — руководитель боевой технической группы при ЦК РСДРП. С 1920 года — нарком внешней торговли, одновременно — полпред и торгпред в Англии, а с 1924 года — и во Франции. Незадолго до смерти, без объяснения причин, предпринял «частную» поездку в Канны.

Они долго гуляли по парку, и Красин подробно рассказывал ему о проблемах, стоящих перед партией социал-демократов:

— Вы же понимаете, Алексей Максимович, что эффективную революционную работу нельзя вести без денег. Они нужны на подготовку профессиональных революционеров, издание газет, помощь товарищам в тюрьмах, ссылках и эмиграции. Поэтому организация финансов партии стоит перед нами одной из настоятельнейших задач! Мы должны применять любые способы, — сделал он паузу, давая возможность Горькому осознать сказанное, — чтобы сколотить капитал, на который будет строиться партийная организация и техника.

Неожиданно Красин приостановился и замолчал, пропуская вперед идущую следом пару.

— Взносы участников партийных кружков и организаций составляют лишь небольшую часть бюджета партии, поэтому одним из существенных источников должно быть своего рода обложение оппозиционных элементов общества. Это понятно? — с улыбкой посмотрел он на Горького.

Тот кивнул.

— Главное начать, а там мы развернемся, потому как: «l‘appetit vient en mangeant», что означает: «Аппетит приходит во время еды», — на всякий случай перевел он. — Кофе хотите? — Он подхватил Горького под руку и завернул в сторону кафе, где, опередив спутника, прошел к столику в дальнем углу и расположился лицом к выходу.

— Не обессудьте, Алексей Максимович. Привык так сидеть, чтобы все видеть.

Официант, перекинув через руку салфетку, услужливо склонился в ожидании заказа.

— Я бы кофе с коньячком, а? Как? — предложил Красин, окидывая взглядом помещение.

— Не откажусь.

— Так вот, — продолжил Красин. — Именно поэтому мне крайне интересны контакты Марии Федоровны с Морозовым. А от Морозова до других русских толстосумов — рукой подать! Пусть поработают на революцию! Идея того стоит. Так что скажете насчет Морозова, Алексей Максимович? — внимательно поглядел он на собеседника.

— Морозов — человек исключительный. По образованию. Уму. Социальной прозорливости. Доверять ему можно. Он ведь уже во многом помогал нам, вы знаете.

— Наслышан, наслышан про подвиги Марии Федоровны, — весело сказал Красин. — Но подвиг — вещь штучная, а нам бы неплохо денежный процесс на конвейер поставить. А что, Алексей Максимович. Давайте убьем двух зайцев!

— Как? Сразу двух? — усмехнулся Горький. — Пословицу народную про погоню за двумя зайцами не забыли?

Красин рассмеялся, одобрительно глядя на собеседника.

Официант поставил перед ними две чашечки кофе с коньяком.

— Двух, двух, Алексей Максимович! — Красин с удовольствием сделал глоток. — Во-первых, мне надо в Москве устроиться, да и вам тоже, кстати сказать, пора уж насовсем перебраться. А, во-вторых, денежные вопросы порешать. Попросите-ка Марию Федоровну свести меня с господином Морозовым поближе, сделайте одолжение! Он ведь при Марии Федоровне «chevalier sans peur et sans reproche», этакий русский «рыцарь без страха и упрека». А у «рыцаря» есть крупная мануфактура, а я, все-таки, инженер по образованию. Попробую и там двух зайцев поймать…

* * *

Темнеющее небо, пересеченное яркой оранжевой полосой, было похоже на гигантский холст, на котором невидимый художник решил написать картину, но, взмахнув разок кистью, передумал. Деревья, укутанные первым пушистым снегом, безмятежно спали, дожидаясь весны. Багряные грозди рябины еще напоминали о том, что когда-то было лето. Юркая желтогрудая синичка села на отлив окна и постучала клювом, сначала о деревянное дно пустой кормушки, а затем в стекло, напоминая, что еда закончилась. Савва достал из ящика стола банку с крышкой из розового стекла, отсыпал немного семечек в ладонь и, осторожно приоткрыв окно, высыпал в кормушку. Синичка весело принялась за работу. Следом прилетели другие.

— Любишь птиц? — пробасил Горький, который, полулежа на кожаном диване, лениво наблюдал за Саввой. — И я, страсть, как люблю. У меня в Нижнем птиц много. Все — красивые, разные. В клетках держу…

— Зачем в клетках? Ты Алеш, изверг какой-то! Птицы, они, как люди, волю любят.

— Любят, да не все. Множество таких людишек в России есть, которые волю на спокойную жизнь с сытной едой и винцом, не глядя, променяют.

— Ну, чтобы это понять, их всех сначала досыта кормить и поить не один год надо, а уж потом выяснится, кто по природе ленив, а кто без воли и дела жить не может. — Морозов подошел к письменному столу и, взяв книгу, лежащую поверх бумаг, показал Горькому. — Гляди, Алеш, что я купил.

— Что за книга? — Горький приподнялся. — А… «Фома Гордеев», — снова откинулся на подушку.

— Ну да. Ты ведь жадный, не подаришь! — засмеялся Савва.

— Не люблю я эту вещь. Не вышла она у меня. И критики заклевали от души. Чехов ругался: «Все однотонно, как диссертация».

— Однотонно — это да-а! — согласно закивал Савва. — У Антона Павловича все значительно живее. Читаешь — и, право, жить хочется!

Горький хмыкнул.

— Впрочем, критики, на то они и критики, чтобы клевать, — продолжил Морозов. — В этом — их работа, призвание и удовольствие.