Дикари Гора

– Другой способ понять различие с точки зрения «фаларина» и «профаларина». «Профаларина» определяет статус, предшествующий «фаларина», который является статусом женщины, которая хотя бы раз взята мужчиной.

– Здесь, - отозвалась она, - статус девственности расценён как тот, который предшествующий, но ещё не достигший, статуса фаларина.

– Да, - согласился я.
– В первом случае, за девственностью, как видишь, что-то следует, а во втором, она оценивается как что-то, что задумано, как простое предшествование статусу фаларина. Это подразумевает, что она ещё не фаларина.

– Обе эти формулировки очень отличаются от английских, - заметила она.
– В английском языке, как я теперь вижу, о девственности говорят как положительной собственности, и недевственность, несмотря на её очевидную и весомую важность, и даже её потребность, для продолжения рода, кажется, расценивается, как что-то являющееся просто отсутствием собственности, или лишением собственности.

– Да, - согласился я с её заключением.
– Это - как если бы весь спектр был разделен на синий цвет и не-синий цвет. Легко понять, что не-синий цвет в каждой части реальнее, и ещё обширнее и разнообразнее чем просто синий цвет.

– Да, - поддержала она.

– Эти патологические концепции, внушенные благодаря разговорному языку, могут произвести искажения понятий действительности, - развивал я свою мысль дальше.

– Я понимаю, Господин.

– В гореанском, в отличие от английского, обычный путь, очерчивания различий в терминах «глана» и «фаларина». Отдельные слова, они, используются для отдельных свойств или условий. Оба условия, если можно так выразиться, получают сходный статус. Оба расценены как являющиеся одинаково реальными, одинаково положительными.

– Да, Господин.

– Иногда, метафорически в английском языке, однако, различие между девственницей и женщиной очерчивается, почти в гореанских интонациях. Строго говоря, в английском языке, женщина могла бы и женщиной и девственницей.

– А гореане говорят свободно о таких вещах? – поинтересовалась она.

– Свободные люди обычно не говорят свободно об этом, Например, является ли свободная женщина - гланой, или фалариной - это очевидно её дело, и ничьё другое. Такие интимные вопросы хороши в пределах прерогатив её частной жизни.

– Однако, подозреваю, что такие вопросы, не в пределах прерогатив частной жизни рабыни.

– Конечно, нет, - засмеялся я. Такие вопросы – это общие сведения о рабынях, такие же, как цвет их волос и глаз, или размера их ошейников.

– А мои самые интимные измерения?

– Это такие же общие сведения, - уверил её я, - если кому-либо это интересно.

– Какая же часть личной жизни мне разрешена?

– Никакая.

– А какие-нибудь секреты у меня могут быть?

– Ни одного.

– Понимаю, - вздохнула она.

– Теперь, Ты, возможно, немного лучше, чем прежде понимаешь. Что это значит быть рабыней.

– Да, Господин.

– Твое вскрытие, например, не должно остаться тайной, - заметил я.

– Кровь, которую Вы размазали на моей ноге, позволит всем увидеть это, - улыбнулась она.

– Ты боишься критики и насмешек других девушек? – спросил я.

– Я боюсь только того, что я, возможно, не достаточно понравилась своему Господину.

– Превосходный ответ, - похвалил я рабыню.

– Ведь они, тоже скоро будут бояться.

– Да, - согласился я с ней.

Я задавался вопросом, знала ли она, как точно она сказала. Девушки на цепи, что однажды откроется, чтобы отправить их служить мужчинам, обычно вскоре начинают конкурировать между собой, и легко оценить, кто будет служить владельцам лучше всего, а те, кто упорно не вступает в это соревнование, те обычно становятся первыми, кто идёт на корм слинам.

– Я была глана, - она улыбнулась.
– Теперь я – фаларина.

Я положил ей на рот свою руку, и сильно прижал, принуждая замолчать. Потом я убрал руку и сказал:

– Такие определения используют, говоря о свободных людях. Они применимы к рабыням, не более чем к самкам тарсков.

– Да, Господин.

– Ты была девушкой белого шелка, - пояснил я.
– Теперь Ты - красный шелк.

– У нас нет прав, в таких вопросах, на те же самые слова как у свободных людей? – опешила она.

– Нет, - ответил я жёстко.

– Я всё понимаю, Господин, - сказала она, со слезами в глазах.

– Даже здесь, обрати внимание, оба слова предполагают равный статус. Оба понятия одинаково положительны, оба свойства задуманы как являющиеся одинаково реальными.

– Это верно.

– Безусловно, белый цвет в контексте «девушки белого шелка», имеет в гореанском оттенок скорее невежества, наивности, и нехватки опыта, и в гораздо меньшей степени предполагает чистоту и невинность. Красный цвет в контексте «девушки красного шелка», с другой стороны, ясно означает опыт. Каждый ожидает, что девушка красного шелка, например, не только будет в состоянии найти дорогу к его мехам, но под кнутом, властью и унижением, возможно в цепях, окажется чувственным сокровищем в пределах оных.

– Я - красный шелк, - проговорила она.
– Возьмите меня.

– Возможно, - пообещал я, и начал нежно ласкать её.

– О-о-о! Да!

– Тебе нравится это?

– Я должна отвечать на такой вопрос?

– Да.

– Да, Господин, - ответила она, задыхаясь.
– Мне нравится это.
– Она закрыла глаза.
– О, да. Мне нравится это.

– Господин – позвала она, глядя на меня.

– Да.

– За сегодняшнюю ночь, Вы не раз упомянули, «связанная или скованная цепью».

– Да.

– Я боюсь быть связанной или скованной цепью.

– Значит, есть все основания связать тебя или приковать на цепь.

Она вздрогнула.

– Господин, - позвала она вновь.

– Да.

– Зачем нужно связывать женщину, являющуюся рабыней? – спросила она.
– Она знает, что для неё нет никакого спасения. Она не собирается убегать. Она знает, что Вы можете сделать с ней всё, что и как Вам понравится.

– Это держит её в нужном для Господина положении, для того чтобы неспешно трудиться на её теле.